в последние годы трон подо мной пошатнулся: хоть я и слежу за собой,
занимаюсь всеми видами спорта, обращаюсь время от времени к услугам
хирурга-косметолога, время подтачивает меня, и я перехожу в категорию
женщин, "сохранивших остатки былой красоты". Каждую весну я вижу, как на
улицы высыпают оравы молоденьких девушек, и знаю: они отодвигают меня в
тень. Какими фигурками они щеголяют - за такие впору душу прозакладывать
дьяволу, какими формами - женщинам постарше ничего не остается делать,
кроме как оплакивать прошлое. Их ножки будто дразнят меня, при виде их
бюстов мне хочется спрятать свой. В двадцать лет красота - это естество, в
тридцать пять - награда, в пятьдесят - чудо. Мне вслед все реже
поворачиваются головы, я больше не слышу восхищенного шепотка. И чем
вступать в заведомо проигранную битву, лучше я сложу оружие. Когда читаешь
свой приговор в глазах окружающих, пора откланяться. Вам угодно держать
меня в заточении, господа? Извольте! Но учтите: это не я вам нужна".
хочет выиграть время.
поразил цель, но не ту".
"потаскуха"), что нам следовало бы заняться девушками помоложе?"
золотые слова".
заговаривает нам зубы, лишь бы выбраться отсюда, И при этом держится-то
как, а уж рот откроет - профессор, да и только. Во мне нарастала злость.
вопреки известной цитате, красота есть не обещание счастья, но верная
гибель{5}. Красавицы и красавцы - точно боги, спустившиеся к нам с небес, и
своим совершенством они бросают нам вызов. Повсюду на своем пути они сеют
раздор и горе, напоминая каждому о его невзрачности. Быть может, красота -
свет, но этот свет лишь сгущает тьму; она возносит нас высоко, но потом
низвергает в такую бездну, что мы горько раскаиваемся в том, что
прикоснулись к ней".
эту женщину, которая отвергла меня, и понимал, что мне нечего ей возразить.
Все во мне протестовало против ее слов, и в то же время я чувствовал за
ними то же горе, которое настигло и меня. Франческа сказала вслух то, что я
лишь смутно чувствовал. Но облеченная в слова, идея возмутила меня. Умела
же эта чертовка жестко назвать вещи своими именами!
красивые люди принижают нас, вычеркивают из жизни - почему им все, а нам
ничего? Богатым может стать каждый, а вот красивым надо родиться: красоту
не наживешь, сколько бы ни прожил. А теперь, господа, подумайте: если вы,
как и я, готовы признать, что красота есть гнусность и преступление против
человечества, надо делать выводы. Красивые люди наносят нам оскорбление, а
значит, должны быть наказаны. Вы согласны со мной, не так ли? Раймон,
заперев меня здесь, подсказал мне практическое решение, которое следует
воплотить в жизнь".
перехватило, - план был поистине чудовищный. А Франческа, поняв, что мы,
как говорится, созрели, добила нас:
покрывалом и держат их взаперти. Они знают, как коварна внешность. В одном
они не правы: не делают разницы между ослепительно красивыми лицами и всеми
прочими и главное - не изолируют красивых юношей, которые не менее опасны".
ясно, как дважды два, сформулировала то, что мучило нас обоих, и указала
выход. Бред, гиньоль какой-то, я не желал больше ее слушать. Я отпустил ее,
дал денег и на протяжении многих недель отказывался с ней встречаться. Но
она залучила в союзники Раймона, и тот не давал мне покоя. В конце концов я
сдался. Но вы меня, похоже, не слушаете, Бенжамен! О чем вы думаете?
часы.
меня долго нет.
оказавшись под лампой.
он взял мои руки в свои, будто хотел, чтобы его мысль передалась мне через
прикосновение, - я знаю, мой рассказ прозвучал невнятно, давайте я
объясню...
имеет ко мне?
выгонит меня вон, я это заслужил - и довольно. Стейнер выпустил мои руки,
встал, прошелся по тесному кабинету. Досадливая складка пересекла его лоб.
В этом крошечном помещении он казался еще выше, шире, размашистее. Я все
ждал, когда он заденет макушкой потолок.
о кумирах моды и кино - я о той красоте, что хлещет вас наотмашь в толпе на
улице, бьет под дых, наповал!
только не спорь", - повторял я себе, ломая голову, как же мне от него
отделаться. Вот ведь влип! Он снова сел и уставился прямо мне в глаза - ни
дать ни взять учитель, пытающийся вдолбить тупице ученику трудную теорему.
Опять взял мои руки; они были влажные и холодные, а от его пальцев исходило
умиротворяющее тепло. Он принялся медленно массировать мне ладони,
восстанавливая кровообращение, всецело сосредоточился на этом занятии и как
будто забыл, зачем мы здесь. Я не знал, что и думать. А он как воды в рот
набрал. Мне почему-то стало трудно дышать. Он мучил меня молчанием так же,
как только что - разглагольствованиями. Чтобы прекратить эти гляделки, я,
нарушив свой же зарок, решился возразить:
она слишком бросается в глаза, наглая, оскорбительная. И коварная: внушает
нам, будто она хрупка, а сама, как сорная трава, вырастает вновь и вновь,
сколько ее ни коси.
уверенно и невозмутимо, что мне стало не по себе. До чего мы можем так
договориться, я не знал: чем больше я услышу, тем крепче он повяжет меня.
Тут я по извечной своей непоследовательности сменил тактику, решив во всем
с ним соглашаться.
нахмурился.
глаза смотрели сквозь меня.
наговорил слишком много.
создания толкают нас в могилу, делают закат наших дней невыносимым?
вы понимаете, какую боль причинили мне, явившись сюда с вашей Элен?
покой!
его воплей и в свою очередь вышел из себя.
Париж и ничего больше.
от собственной дерзости меня прошиб озноб.
настроения. Он перешел почти на шепот, отчетливо выговаривая каждый слог.
платить.
самом деле нет. Но когда я вновь открыл глаза, Стейнер, на миг исчезнувший
за моими сомкнутыми веками, по-прежнему нависал надо мной и даже как будто
стал еще больше, еще чудовищнее.
стоны вы слышали, заперта здесь?
хладнокровия у меня надолго не хватит, я промямлил;