Чтение 4–й страницы книги ~Тишина~

красноармейскую книжку и тотчас почувствовал, что задыхается... "Сержант
Аксенов Владимир Иванович... 1923 года рождения... Домашний адрес: Москва,
Новокузнецкая улица, дом 16, кв. 33..."

Он, Сергей, жил рядом. В переулке. Пять минут ходьбы. Может быть, они
встречались на улице. Может быть, учились в одной школе... И в том, что
убитый был москвич, жил совсем рядом, но они не знали друг друга, было
что-то противоестественное, разрушающее веру Сергея в то, что его не
убьют.

- Товарищ... Товарищ... вы посмотрите, вы осмотрите со всех сторон...
костюм... Я не спекулянт. Вы лучшего не найдете. Это довоенный материал, -
лихорадочно говорил человек и все виновато, робко, теснимый толпой, совал
костюм в руки Сергея. - Вы отказываетесь не глядя. Так нельзя. Это костюм
сына...

- Эй, чего прилип к человеку? - хрипло крикнул кто-то за спиной,
протискиваясь к Сергею. - "Костюм, костюм"! Может, военному брючки надо.
Есть. Стальные. Двадцать девять сантиметров! Ну? По рукам? Твой рост!
Проваливай, папаша!

Он локтем оттолкнул человека с костюмом.

- К черту! - сквозь зубы сказал Сергей, увидев перед собой хмельное,
сизое лицо. - Я сказал - мотай со своими брюками!

- Но, но! Здесь не армия, а рынок... Не черти! Сам умею!

- Я сказал - к черту!

Впереди, в гудении голосов, послышался возбужденный оклик Константина;
он бесцеремонно - против крутого движения толпы - проталкивался к Сергею;
шарф на шее развязан, меховая шапка сдвинута назад: казалось, было ему
жарко. И, сразу все поняв, оценивающе окинув взглядом робкого человека,
затем нагловатого парня с брюками, он сказал усмехаясь:

- Уже атаковали? Я сам тебе выберу роскошный костюм. Пошли!

Место, куда вывел он Сергея, было тихое - в стороне от орущей толпы,
закоулок за галантерейными палатками, где начинался забор. Несколько
человек с поднятыми воротниками стояли около забора, возле ног на зимнем
солнце блестели кожей чемоданчики. Эти люди были похожи на приезжих. Двое
в армейских телогрейках сидели, как на вокзале, на чемоданах, от нечего
делать лениво играли в карты.

- Подожди здесь, - сказал Константин. - Твои офицерские погоны могут
навести панику. Там иногда ходят патрули. Я сейчас.

Он подошел к забору, сейчас же двое в телогрейках поднялись и не без
уважения пожали руку Константину. Тот, прищурясь, оглянулся на Сергея, по
сторонам, потом все трое полезли через дырку в заборе - на пустырь. Люди
возле чемоданчиков не обратили на них никакого внимания: притопывали на
снегу, хлопали рукавицами, крякая от мороза, солидно переговаривались
простуженными голосами.

"Черт его знает какая таинственность", - подумал Сергей.

Рынок своей пестротой, своей накаленной возбужденностью вызывал в нем
раздражение и одновременно острое любопытство к этому пестрому скопищу
народа.

Рядом с галантерейными палатками, за которыми непрерывно валила, текла
толпа, метрах в тридцати от забора заметен был высокий, узкоплечий человек
в солдатской шинели; он потирал руки над многочисленными ящичками с
блюдечками и подставкой, похожей на мольберт, обращаясь к смеющейся толпе,
зазывно-бойко выкрикивал:

- Граждане, не что иное, как эврика! Послевоенное открытие! Мыльный
корень очищает все пятна, кроме черных пятен в биографии!

В двух метрах от него на раскладном стульчике перед разостланным на
снегу брезентом сидел парень-инвалид (рядом лежал костылек), ловко и
быстро трещал колодой карт, перебирал ее пальцами, метал карты на брезент,
приглашая к себе хрипловатой скороговоркой и нагловатыми черными глазами:

- Моя бабка Алена подарила мне три миллиона, два однополчанам раздать,
один - в карты проиграть! Подходи, однополчане, фокусом удивлю, много не
возьму! Подходи, друга не подводи! Туз, валет, девятка... По картам
угадываю срок жизни!

В редкой толпе, сгрудившейся вокруг парня, ответно посмеивались,
вытягивали шеи, все любопытно следили за картами, однако никто не просил
показать фокус: видимо, не доверяли.

Со смешанным чувством грусти и любопытства к этому зарабатывающему на
хлеб инвалиду Сергей долго глядел на худое зазывающее лицо парня, наконец
сказал:

- Что ж... покажи фокус.

- Трояк будет стоить, товарищ капитан. Загадывайте карту! - обрадованно
воскликнул парень. - Враз узнаю невесту!

- Загадал.

Сергей знал нехитрый госпитальный фокус, но не подал виду, когда
проворный парень этот стремительно выщелкнул из колоды карту на брезент;
от движения под распахнутой телогрейкой зазвенели медали на засаленных
колодках.

- Дама! - сказал парень. - Червонная. Ваша невеста.

- Дама-то дама. Да не моя невеста. Давай следующий фокус.

- На десятой карте угадываю срок жизни.

- Угадывай.

Парень выложил карту с неуверенным азартом.

- Три года!

- Ба-атюшки светы, такой молодой! - ахнул в толпе голос. - Грехи наши,
господи!..

Сергей невольно оглянулся, увидел в черном пуховом платке сморщенное
старушечье личико, жалостливо мигающие веки, ему стало смешно.

- Не беспокойтесь, бабушка. Я вернулся с надеждой жить сто лет. Сто лет
и три года.

- Сдается мне, товарищ капитан... - неожиданно проговорил парень и
наморщил лоб. - Мы с вами нигде не встречались? Голос и лицо вроде
знакомы... А?

- Слушай, и мне кажется, я тоже тебя где-то... - вполголоса ответил
Сергей, вглядываясь в дернувшееся лицо парня. - Ты был на переправе в
Залещиках? На Днестре? Был?

Бросив колоду карт, тот медленно привстал, не отводя от глаз Сергея
растерянного взгляда. По толпе прошелестел шумок удивления; кто-то
прерывисто-длинно вздохнул, старушка в пуховом платке набожно зашевелила
губами, мелко перекрестилась; засуетившись, локтем пощупала, прижала к
боку свою кошелку, попятилась - и тотчас стали расходиться люди, улыбаясь
с сомнением, - все могло быть здесь разыграно: рынок не вызывал доверия.

- Не был я на Днестре, - выговорил парень. - Может, на Одере, на Первом
Белорусском. В разведке. Я в полковой разведке...

- Мы шли через Карпаты, в Чехословакию, - ответил Сергей, еще минуту
назад веря, что они где-то встречались.

- Обознались! - засмеялся парень и разочарованно повторил: -
Обознались, значит! Эх, елки-палки!..

Сергей смотрел на его узкий, решительный, с горбинкой нос, на его
медали под распахнутой телогрейкой - был он похож на тот заметный на войне
тип людей, о которых говорят: этот не пропадет.

- Сколько зарабатываешь тут в день?

- Полсотни. - Парень запахнул телогрейку. - Инвалид второй группы.
Пенсия - с воробьиный нос. Чихнуть дороже!

- У меня только тридцатка. Возьми, - проговорил Сергей. - На кой тебе
этот цирк! Придумать что-то нужно.

- Ежели бы эту тридцатку на год! - едко хохотнул парень. - С тебя,
капитан, денег не возьму. С тыловиков беру.

- Сергей, давай сюда!

От забора к палаткам быстро шел Константин, с веселым видом призывно
помахивая снятыми перчатками.

- Ну как? - спросил Сергей.

- Все в порядке. Можешь швырять чепчик в воздух, Не полторы, а две
косых дали за твои часики. - Константин перчатками похлопал по боковым
карманам. - Здесь твои - две, здесь мои - пять. Вернули долг.

- Кто вернул? - Сергей взглянул на забор, где стояли люди возле
чемоданчиков. - Те двое, в телогрейках?

- Долго объяснять. Не все ли равно? Пошли, выберу костюм. Только прошу
- в торговлю не лезь. Все испортишь. Кстати, тебе пойдет строгий цвет. Ну,
темно-серый. Верно?

- Этого я не знаю.

3

В комнате Константина было жарко натоплено.

Сергею нравилась хаотичная теснота этой комнаты с ее холостяцкой
безалаберностью, старой мебелью; громоздкий книжный шкаф, потертый диван,
на котором валялись кипы английских и американских военных журналов,
голливудских выпусков с фотографиями улыбающихся кинозвезд, и везде были
беспорядочно разбросаны книги на креслах, висели галстуки на спинках
стульев; раскрытый патефон стоял на тумбочке - веяло от всего чем-то
полузабытым, мирным, довоенным.

Сергей лежал на диване, распустив узел нового галстука, рассеянно
листал затрепанный иллюстрированный" журнал сорок второго года. Константин
брился перед зеркалом в белейшей, свежей майке, задирая намыленный
подбородок, говорил, указывая глазами на книги:

- Все это покупал на Центральном рынке, когда вернулся. Два месяца
лежал на этом диване и читал, как с цепи сорвался. Хотелось копнуть жизнь
по книгам. Запутался к дьяволу - и пошел в шоферы. То, что говорили нам в
школе о жизни, - примитивная ерунда. Помнишь, только думали о подвигах на
пулеметной тачанке. "Если завтра война..." Красиво несешься на тачанке в