отплевываясь, вошел Мишка Цыганок. Метнул глазами и остановился упрямо.
глядевшему жандарму.- Ты мне давай так, чтобы свободно, а то не поеду, вешай
тут на фонаре. Карету тоже дали, сукины дети,- разве это карета? Чертова
требуха, а не карета!
растрепанной рамки волос и бороды черные глаза его глядели дико и остро, с
несколько безумным выражением.
подмигнул одним глазом и быстро провел рукою по шее.
дольше остановился на Мусе и Янсоне. И снова подмигнул Вернеру:
вот я кто. Душегуб. Ничего, барин, потеснись, не своей волей в компанию
затесался. На том свете всем места хватит.
недоверчивым взглядом. Но все смотрели на него молча и серьезно и даже с
видимым участием. Оскалился и быстро несколько раз похлопал Вернера по
коленке.
дубравушка.
рядом со мной висеть будешь! Вот он кто барин-то,- ткнул он пальцем на
молчаливого жандарма.- Э, а вот энтот-то ваш того, не хуже нашего,-указал он
глазами на Василия.- Барин, а барин, боишься, а?
собака только хвостом виляет да зубы скалит, как ее вешать ведут, а ты ведь
человек. А этот кто, лопоухий? Этот не из ваших?
набегающую сладкую слюну. Янсон, неподвижным комочком прижавшийся в углу,
слегка шевельнул крыльями своей облезлой меховой шапки, но ничего не
ответил. Ответил за него Вернер:
повернувшись, резко и прямо уставился на нее.
Гляди, она вправду смеется,- схватил он Вернера за колено цепкими, точно
железными пальцами.- Гляди, гляди!
острые, несколько безумные, тяжело и дико вопрошающие глаза.
по узеньким рельсам и старательно бежали. Вот на закруглении или у переезда
жидко и старательно засвистел паровозик - машинист боялся кого-нибудь
задавить. И дико было подумать, что в повешение людей вносится так много
обычной человеческой аккурат ности, старания, деловитости, что самое
безумное на земле дело совершается с таким простым, разумным видом. Бежали
вагоны, в них сидели люди, как всегда сидят, и ехали, как они обычно ездят;
а потом будет остановка, как всегда - ?поезд стоит пять минут?.
дороге, часто ездил днем и ночью и знал ее хорошо. И если закрыть глаза, то
можно было подумать, что и теперь он возвращался домой - запоздал в городе у
знакомых и возвращается с последним поездом.
решеткой, ничего не говорящее окно.
разом, сплюнул сладкую слюну. И начал бегать глазами по вагону, ощупывать
окна, двери, солдат.
губами; и вышло у него это слово так: хо-а-дна.
никто ничего не сказал или все сразу сказали одно и то же слово.
потом обернулся к Янсону и нежно спросил:
курить? - спросила Муся.- У нас есть.
Янсона брали папиросу, как горела спичка и изо рта Янсона вышел синий дымок.
пальцев и бледный, с удивлением, даже как будто с ужасом смотрел на нее. И
все уставились глазами на тоненькую трубочку, из конца которой крутящейся
голубой ленточкой бежал дымок, относимый в сторону дыханием, и темнел,
набираясь, пепел. Потухла.
на Янсона, у которого рука с папиросой висела, как мертвая. Вдруг Цыганок
быстро повернулся, близко, лицом к лицу, наклонился к Вернеру и, выворачивая
белки, как лошадь, прошептал:
заметил, как порешили. Будто и не помирал.
куришь?
за ниточку, приводящую в движение морщины, и все они перекосились. И, как
сквозь сон, Янсон захныкал, без слез, сухим, почти притворным голосом:
аг-ха, аг-ха!
рукаву и поправляла свисавшие крылья облезлой шапки:
Да несчастненький же ты мой!
коротким смешком. Но у самого лицо стало иссиня-черное, как чугун, и ляскали
большие желтые зубы.
Каширина, привстали и так же быстро сели опять.
дышать. Выросшее сердце распирало грудь, становилось поперек горла, металось
безумно - кричало в ужасе своим кроваво-полным голосом. А глаза смотрели
вниз на подрагивающий пол, а уши слушали, как все медленнее вертелись колеса
- скользили - опять вертелись - и вдруг стали.
беспамятно и как-то чуждо: сам грезящий оставался в стороне, а только
призрак его бестелесно двигался, говорил беззвучно, страдал без страдания.
Во сне выходили из вагона, разбивались на пары, нюхали особенно свежий,
лесной, весенний воздух. Во сне тупо и бессильно сопротивлялся Янсон, и
молча выволакивали его из вагона.
укатанной, мокрой и мягкой весенней дороге. Из леса, от снега перло свежим,
крепким воздухом; нога скользила, иногда проваливалась в снег, и руки
невольно хватались за товарища; и, громко дыша, трудно, по цельному снегу
двигались по бокам конвойные. Чей-то голос сердито сказал: