Поль Андреота

Сладкий вкус огня

В то лето в газетах не появилось ничего интересного. Все тот же набор
войн, сумасшедшие, забаррикадировавшиеся в своих домах, угнанные самолеты,
похищенные дипломаты, личная жизнь и внезапная смерть знаменитостей
порождали обычные сенсационные заголовки, которые не менялись из года в
год. В издательстве повторялась старая шутка: тираж "Ля Фас Каше"
("Скрытое лицо") - еженедельника, который, как считалось, открывает
массовой публике то, о чем другие газеты умалчивают, - удавалось удержать
на уровне примерно трех тысяч, потому что людям надо было во что-то
заворачивать сандвичи на пляже.

Берни, наш редактор, взял отпуск в июле и вернулся, весь пропитанный
йодом. Однажды он вызвал меня к себе в кабинет к шести часам. Вызов был
обставлен необычайно торжественно: во-первых, Берни послал за мной
мальчика-посыльного, хотя мы встречались в коридоре раз двадцать за день;
во-вторых, он попросил свою секретаршу не беспокоить его другими делами во
время нашего разговора. Несомненно, тут затевалось что-то грандиозное.

Весной у меня возникла идея организовать кампанию против жестокого
обращения с животными. Тираж поднялся до семисот тысяч и держался в
течение двух месяцев. Потом, когда подошло время летних отпусков, читатели
постепенно потеряли интерес к избитым собакам и бездомным кошкам, и тираж
застыл где-то на уровне четырехсот тысяч. Теперь, восьмого августа, Берни
заявил, что мы должны сделать сенсацию. "Осенний прорыв!" - воскликнул он,
накрыв ладонью вырезку из ежедневной газеты.

Низкорослому коренастому Берни было за пятьдесят. Он постоянно
находился в движении и излучал какую-то агрессивную энергию. Говорил он
так громко и быстро, что ошеломленный собеседник не успевал осмыслить его
слова. Правда, давать ответ и не требовалось, поскольку Берни всегда сам
отвечал на свои вопросы.

- Прочти это!..

Я пробежал глазами по строчкам. Где-то в Гаскони на ферме "при
загадочных обстоятельствах" умерла женщина. Муж возбудил дело. Соседи
говорят, что у женщины был любовник, который жил в пятнадцати километрах и
которого она только что бросила; люди видели, как он посещал известного в
тех краях "целителя". Местная полиция провела расследование (Берни: "Вот
тут самое важное"), и под матрацем у этого парня была найдена фотография
женщины, проколотая вязальной иглой в том месте, которое соответствовало
расположению матки. Ее смерть наступила от внезапного воспаления матки.

- А что, если это правда, старина?! Что, если там есть люди, которые
способны убивать на расстоянии, пронзив вязальной иглой фотографию! В век
межпланетных полетов! - Тут Берни грохнул кулаком по столу так, что
подскочили лежавшие на нем предметы. - Возвращение к средневековому
оккультизму. В наш век науки и прогресса! Своего рода социологическая
компенсация... Тут с ходу не разобраться... Боже! Ты только взгляни... В
конце концов, это может оказаться интереснее, чем левые, интереснее, чем
Вьетнам!

Я откинулся на спинку кресла и слушал, расслабившись, как дзюдоист
перед броском. И столь же внимательно. Я знал все приемы Берни. "Только
взгляни" - был одним из них. Когда Берни хотел убедить фотографа засесть с
телеобъективом у окна какой-нибудь актрисы или репортера - вытянуть
сведения у пятилетнего ребенка о пьяных похождениях папаши, - он всегда
говорил, что нужно взглянуть. Отговорить его можно было только одним
способом - предложить что-то другое: какую-нибудь нелепицу, но менее
нелепую, какую-нибудь грязь, но менее грязную. Это я и попробовал сделать.

- У меня тут родилась идея, когда пили в "Бильбоке": тайная
проституция.

- О, Серж, избавь меня от своих интеллектуальных фантазий!

- Ты бывал в последнее время в клубах Сен-Жермена?

- Тебе нужно...

- Ты видел всех этих птичек, поджидающих седовласых донжуанов?
Пятьдесят процентов малышек, танцующих всю ночь напролет, продаются, чтобы
купить одежду в самой последней лавке... Это фантастическая тема, Андрэ!

Я тоже мог применить прессинг, если меня вынуждали. Берни слушал, и на
его лице появлялось такое скучное выражение, словно он только что извлек
меня из своей мусорной корзины.

- Мы должны дать это как телерепортаж, - продолжал я, - поговорить с
девочками, привести фотографа, чтобы он походил и поснимал всех подряд.

- У меня есть для тебя другая работа, - устало сказал Берни. - Может,
ты будешь любезен послушать меня пять минут?

Я опять откинулся на спинку кресла, прикрыв глаза, с видом человека,
который мужественно сражался и знает, что теперь его совесть чиста.

Последнее увлечение Берни было самой несуразной идеей, которая
когда-либо зарождалась в его голове. Чем больше он говорил, тем больше
убеждал самого себя в том, что во французской деревне возрождается
искусство чародейства.

- Может, наступает новый золотой век крестьянской магии, старила!

Он провел блестящее сравнение между черными африканцами, перенимающими
нашу культуру, и нами, осваивающими культуру Африки. Один из тех великих
исторических обменов, последствия которого невозможно оценить, пока не
пройдут годы. Он шел дальше - он всегда шел дальше!

- В конце концов, разве электричество и телевидение - в своем роде не
колдовство? Ты можешь объяснить мне, старина, почему свет зажигается,
когда я нажимаю на выключатель? Все это таинственно, и, быть может,
какой-нибудь деревенщина знает побольше, чем нобелевский лауреат. - Он
привел несколько примеров - он всегда приводил несколько примеров. Истории
о том, как у свиноматок рождаются мертвые поросята, как у коров скисает
молоко и как дети падают в силосную яму в полнолуние.

- Приворотное зелье, суккубы, Каббала - люди говорят об этих вещах все
больше и больше... Я хочу, чтобы ты добрался до истины! И еще одно, Серж.
- Он стоял и тыкал меня пальцем в грудь. - Надо ли мне говорить это? С
твоей культурой и так далее - в общем, ты тот парень, который нам нужен.

Он всегда завершал свои блистательные тирады подобной грубой лестью.

В восемь часов я встретился с Ким в баре "Сан-жен". С пяти до девяти
часов там можно застать половину всех журналистов Парижа. Их усталые серые
фигуры внезапно появляются в дверях и так же внезапно исчезают, их
движения столь же призрачны, как график их работы. В их глазах всегда есть
какой-то мечтательный блеск - слабая надежда вырваться из безотрадного
круга. Еще туда приходят фотографы, постоянно бодрые и жизнерадостные: им
достаточно нажать на кнопку, чтобы запечатлеть реальность, которая почти
всегда ускользает от нас, жалких бумагомарателй. Я не столь рьяно
стремился вернуться к семейному кругу, просто Ким работала в том же
здании. Она была редактором журнала мод в Бюро Женской Моды - так
называлось французское отделение американского объединения производителей
готовой одежды, - и поскольку у нас был только один автомобиль, я встречал
ее почти каждый день.

Мне нравилось приходить сюда первым. Это была одна из светлых минут
моего дня. Я любил ждать Ким - так в театре ждешь, когда поднимется
занавес. Я видел, как она появляется из темноты через боковую дверь,
которая вела в вестибюль здания. Слегка наклонившись вперед, она
оглядывала зал мягким близоруким взглядом, пока не замечала меня, - тогда
все вдруг преображалось, словно в полутьме вспыхивал чудесный огонек.

- Знаешь, что, - начала она в тот вечер, усевшись и взявшись за локон
своих длинных черных волос. - Я решила все это состричь.

Я игнорировал проблему ее волос, которую мы обсуждали целыми вечерами,
- молодая, очаровательная двадцатисемилетняя издательница модного журнала,
которой просто необходимо следовать причудам моды, и по уши влюбленный,
консервативный тридцатишестилетний супруг, который не хотел ничего менять
в том хрупком чуде, каким была наша совместная жизнь, опасаясь, как бы
малейшее изменение не повлекло за собой полный крах, как бы неведомые злые
силы не покарали нас за непочтение к естественному ходу вещей ("Суеверие в
век межпланетных полетов, старина!..")

- А знаешь ли ты, - сказал я, - что завтра ни свет ни заря я
отправляюсь в одну деревню в Пиренеях?

- Какая-то история?

- Да. Мистический триллер в версии Берни.

Когда я рассказал ей редакторский сюжет, она сказала, что это
фантастика, но тем не менее восприняла все с энтузиазмом. О, этот
энтузиазм! Впервые я встретил Ким в Антибе среди крепостных стен. Ее
приводили в восторг вещи, которые надоели мне до смерти: слушание
пластинок, заказывание выпивки и кафе, работа, безделье, разглядывание
людей и деревьев. В течение трех месяцев я находил ее несносной. Словно у
меня в руках были тысячи мельчайших кусочков разноцветного стекла. Потом
однажды ночью (тогда я упорно следовал за новейшими открытиями в области
борьбы с раком, которые были главной темой осенней кампании), теплой
бессонной ночью, кусочки в головоломке сошлись, и я понял, что они все
принадлежат мне. Сейчас мы были женаты уже четыре года, и все шло
наилучшим образом. Просто удивительно хорошо.

Мы пообедали в итальянском ресторане, и когда я платил по счету,
появился Канава, маленький и худощавый, с блестящими пьяными глазами и
прядью густых волнистых волос, падавшей на лоб. Мишель Канава был на пять
лет старше меня и тоже работал в газете. Ему досталась скверная работа:
скандальная хроника. Каждую ночь он шлялся из одного ночного клуба в
другой, пытаясь выведать, кто с кем спал и почему, или почему не спал.
Канава остановился у нашего столика, настойчиво приглашая нас на открытие
нового клуба. "Клуб элиты, старина!" Но я сказал ему, что завтра должен