Чтение 32–й страницы книги ~Алмазная колесница (том 2)~

Вокруг полыхал огонь, трескалась земля, стонали деревья, и Фандорину казалось, что его любит сама Ночь, неистовая и горячая.

Сосновые иголки кололи то спину, то локти - сцепившиеся любовники перекатывались по земле. Один раз осколок врезался в почву там, где еще секунду назад были их тела, но ни он, ни она этого не заметили.

Всё кончилось внезапно. Мидори рывком сбросила с себя возлюбленного, а сама метнулась в противоположную сторону.

- Ты что? - обиженно вскрикнул он - и увидел, как между ними, разбросав сноп искр, падает горящий сук.

Лишь тогда Эраст Петрович пришел в себя. Пушечных выстрелов больше не было, лишь в двух или трех местах потрескивали пылающие деревья.

- Как это называется в твоем дзёдзюцу? - хрипло спросил он, обводя лес рукой.

Мидори завязывала растрепавшиеся волосы в узел.

- В дзёдзюцу такого еще не было. Но теперь будет. Я назову это "Огонь и гром".

Она уже натягивала свой черный наряд, делалась из белой - черной.

- Где все? - Фандорин тоже наскоро приводил одежду в порядок. - Почему тихо?

- Пойдем! - позвала она и первая побежала вперед.

Через полминуты они были у расщелины - в том самом месте, где вице-консул и его слуга перекинули веревку. Мертвое дерево было на месте, но веревки Эраст Петрович не обнаружил.

- Куда теперь? - крикнул он.

Она молча показала на противоположную сторону.

Опустилась на четвереньки и вдруг исчезла за краем обрыва.

Фандорин бросился за ней. Увидел, что вниз спущен канат, сплетенный из сухих стеблей. Он был толстый и прочный, такой выдержит любую тяжесть, поэтому молодой человек без колебаний последовал за Мидори.

Она намного опередила его - скользила вниз легко и уверенно. Ему же спуск давался с трудом.

- Скорей, скорей! Мы опоздаем! - подгоняла снизу Мидори.

Эраст Петрович старался, как мог, но всё же ей пришлось довольно долго ждать.

Едва он, часто дыша, спрыгнул на заросшую травой землю, как проводница потащила его дальше, в какие-то густые, колючие заросли.

Там, меж двух валунов, в отвесной стене чернела щель. Титулярный советник протиснулся в нее с большим трудом, но дальше проход расширился.

- Пожалуйста, пожалуйста, быстрее! - донесся из темноты умоляющий голос Мидори.

Он рванулся к ней - и чуть не упал, споткнувшись то ли о сук, то ли о камень. Откуда-то сверху сильно тянуло сквозняком.

- Я ничего не вижу!

Во тьме прорисовалась светящаяся нить, от которой разливалось слабое, подрагивающее сияние.

- Что это? - зачарованно спросил Фандорин.

- Ёсицунэ, - нетерпеливо ответила Мидори. - Соколиное перо, в нем - ртуть. Не гаснет под дождем и ветром. Идем же! Я умру от стыда, если опоздаю!

Теперь, при свете, стало видно, что подземный ход обустроен весьма основательно: потолок и стены укреплены бамбуком, под ногами деревянные ступеньки.

Еле поспевая за Мидори, Эраст Петрович почти не смотрел по сторонам, но тем не менее заметил, что от лаза в обе стороны то и дело уходили ответвления. Это был целый лабиринт. Проводница несколько раз сворачивала, ни на миг не замедляя бега. От долгого крутого подъема титулярный советник начинал выбиваться из сил, но маячившая перед ним тонкая фигурка, казалось, не ведала усталости.

Наконец ступеньки кончились, ход опять сузился. Светильник погас, в темноте что-то скрипнуло - и впереди открылся серый прямоугольник, из которого потянуло сырым и свежим дыханием рассвета.

Мидори спрыгнула на землю. Последовав ее примеру, Эраст Петрович обнаружил, что вылезает из ствола старого, корявого дерева.

Потайная дверца закрылась, и вице-консул увидел, что различить ее швы на грубой, поросшей мхом коре совершенно невозможно.

- Опоздала! - с отчаянием воскликнула Мидори. - Это ты виноват!

Сорвалась с места, выбежала на поляну. Там, среди травы, медленно передвигались черные силуэты. Пахло порохом и кровью. В утренних сумерках блеснуло что-то длинное.

Ствол орудия, пригляделся Фандорин и завертел головой во все стороны.

Подземный ход вывел на вершину горы. Идеальное место для обстрела - Камата наверняка присмотрел его заранее.

Схватка уже закончилась. Судя по всему, она была недолгой. Высыпавшие из лаза синоби напали на "черных курток" врасплох, сзади.

Посреди поляны на пне сидел Тамба, курил трубку. Остальные ниндзя носили убитых. Зрелище было жутким, каким-то потусторонним: над стелющимся по земле туманом по двое скользили безмолвные тени, поднимали за руки и за ноги мертвецов (тоже черных, только с белыми лицами) и раскладывали их рядами перед своим предводителем.

Титулярный советник сосчитал: четыре шеренги по восемь тел в каждой, и в стороне - еще один труп, должно быть, старого разбойника Каматы. Не спасся ни один. Дон Цурумаки так и не узнает, что случилось с его отрядом...

Потрясенный зловещей картиной, Фандорин не заметил, как к нему вернулась Мидори. Хрипловатый голос прошептал ему в самое ухо:

- Я всё равно опоздала, а мы с тобой не закончили. Гибкая рука обхватила его за талию, потянула назад, ко входу в подземный лаз.

- Я войду в историю дзёдзюцу как великая первооткрывательница, - шептала Мидори, заталкивая титулярного советника в дупло. - Мне пришла в голову очень интересная композиция. Я назову ее "Любовь двух кротов".

Еще прекрасней,

Чем любовь двух фламинго,

Любовь двух кротов.

Ночное слияние мира

Тамба сказал:

- Я знаю о тебе много, ты обо мне знаешь мало. От этого возникает недоверие, от недоверия происходит непонимание, непонимание приводит к ошибкам. Спрашивай всё, что хочешь знать, и я тебе отвечу.

Они сидели вдвоем на расчищенной поляне перед домом и смотрели, как из-за равнины поднимается солнце, наполняя мир розовым сиянием. Тамба курил свою маленькую трубку, то и дело заправляя ее новой порцией табаку. Фандорин тоже не отказался бы от сигары, но коробка отличных манил осталась в багаже, по ту сторону расщелины, что отделяла деревню синоби от остального мира.

- Сколько вас? - спросил титулярный советник. - Только одиннадцать?

На месте побоища он видел одиннадцать человек. Когда перепачканные землей любовники вылезли из подземной норы, синоби уже закончили свою мрачную работу. Мертвецы были пересчитаны, свалены в яму и засыпаны камнями. Люди Тамбы сняли свои маски, и Фандорин увидел обыкновенные японские лица - семь мужских, четыре женских.

- Еще четверо детей. И Сатоко, жена Гохэя. Она не была в бою, потому что ей скоро родить. И трое молодых, они в большом мире.

- Шпионят за кем-нибудь? - спросил Эраст Петрович. Если дзёнин хочет разговора начистоту, к черту церемонии.

- Учатся. Один в Токийском университете, на врача. Один в Америке на инженера. Один в Лондоне на электрического техника. Сейчас нельзя без европейской науки. Великий Тамба говорил: "Быть впереди всех, знать больше всех". Триста лет мы следуем этому завету.

- Как вы сумели столько лет хранить свою тайну?

- Такова была воля Тамбы Первого. Он сказал: "Сильнее всех тот, кого не видно и не слышно, но кто видит и слышит всех". Еще он сказал: "Ниндзя земли Ига погибли, теперь они бессмертны".

- Но разве Тамба Первый не погиб вместе со своими людьми? Мне говорили, что враги истребили их всех до п-последнего.

- Нет. Тамба ушел и увел с собой двоих лучших учеников. У него были сыновья, но сыновей он не взял, и они погибли, потому что Тамба был истинно велик, его сердце твердостью не уступало алмазу. Последний дзёнин земли Ига отобрал самых достойных, которым надлежало возродить клан Момоти.

- Как же ему удалось спастись из осажденного храма?

- Когда святилище богини Каннон на горе Хидзияма уже горело, последние из ниндзя хотели покончить с собой, но Тамба велел им держаться до рассвета. Накануне ему выбило глаз стрелой, его люди тоже все были изранены, но такова власть дзёнина, что синоби не посмели ослушаться. На рассвете Тамба выпустил в небо трех черных воронов и ушел с двумя избранниками через подземный ход. А остальные покончили с собой, напоследок отрезав себе лица.

- Если там имелся подземный ход, почему не ушли все?

- Тогда воины Нобунаги пустились бы в погоню.

- А зачем нужно было непременно дождаться рассвета?

- Чтобы враги увидели трех воронов.

Эраст Петрович затряс головой, вконец замороченный восточной экзотикой.

- При чем здесь три ворона? На что они п-понадобились?

- Враги знали, сколько воинов засело в храме - семьдесят восемь человек. Потом они обязательно пересчитали бы трупы. Если трех не хватило бы, Нобунага догадался бы, что Тамба ушел и объявил розыск по всей империи. А так самураи решили, что Тамба и двое его помощников обернулись воронами. Осаждающие были готовы к любому волшебству, они привели с собой псов, обученных уничтожать грызунов, ящериц и змей. Были у них и охотничьи соколы. Соколы заклевали воронов. У одного ворона вместо правого глаза была рана, и враги, знавшие о ранении Тамбы, успокоились. Мертвого ворона выставили напоказ на пересечении восьми дорог и прибили табличку: "Колдун Момоти Тамба, побежденный правителем Запада и Востока, сберегателем Императорского Трона князем Нобунагой". Не прошло и года, как Нобунага был убит, но никто так и не узнал, что это сделал Тамба. Клан Момоти превратился в привидение, то есть стал невидимым. Три рода, пошедшие от великого дзёнина и двух его учеников - Момоти, Адати и Соноти - сохранились до сих пор, многократно породнившись между собой. Нас, вместе взятых, никогда не было больше, чем двадцать. Триста лет мы сохраняли и развивали искусство ниндзюцу, Тамба Первый был бы нами доволен.

- И ни один из трех родов не п-прервался?

- Нет, потому что глава семьи обязан заблаговременно подобрать наследника.

- Что значит "подобрать?"

- Выбрать. И не обязательно собственного сына. Кровь неважна. Нужно, чтобы мальчик обладал необходимыми задатками.

- Постой, - разочарованно воскликнул Фандорин. - Так, значит, ты не прямой потомок Тамбы Первого?

Старик удивился:

- По крови? Конечно, нет. Какое это имеет значение? У нас в Японии родство и преемство считаются по духу. Сын своего отца - тот, в кого переселилась его душа. У меня, например, нет сыновей, только дочь. Правда, есть племянники - родные, двоюродные и троюродные. Но дух великого Тамбы живет не в них, а в восьмилетнем Яити. Я подобрал его пять лет назад, в деревне неприкасаемых. Я увидел на его чумазом личике знаки, показавшиеся мне многообещающими. И похоже, что не ошибся. Если Яити и дальше будет делать такие успехи, он станет после меня Тамбой Двенадцатым.

С другими вопросами Эраст Петрович решил повременить - и так голова шла кругом.

* * *

Второй их разговор состоялся вечером, на том же самом месте, только на сей раз собеседники сидели, развернувшись в противоположную сторону, и смотрели, как солнце сползает на вершину соседней горы.

Тамба посасывал свою неизменную трубочку, но теперь дымил сигарой и Фандорин. Самоотверженный Маса, нравственно страдая из-за того, что проспал всю ночную баталию, потратил полдня на то, чтобы обеспечить господина всем необходимым, - по подземному ходу, а потом при помощи канатного подъемника (имелся, оказывается, и такой) перетащил из разгромленного лагеря багаж. На той стороне остался лишь нетранспортабельный "Royal Crescent Tricycle", на котором в деревне всё равно ездить было некуда. Отпущенный на свободу мул бродил по лугам, одурев от сочной горной травы.

- У меня к тебе просьба, - сказал Эраст Петрович. - Научи меня своему искусству. Я буду усердным учеником.

Большую часть дня он провел, наблюдая за тем, как тренируются синоби, и насмотрелся такого, что на лице у титулярного советника застыло глуповато-ошеломленное выражение, совсем несвойственное ему в обычной жизни.

Сначала Фандорин посмотрел, как играют дети. Малыш лет шести, проявляя поразительное терпение, дрессировал мышь - учил ее бегать до блюдечка и возвращаться обратно. Каждый раз, когда мышь справлялась с заданием, он отодвигал блюдечко дальше.

- Через несколько месяцев мышь научится одолевать расстояние в четыреста и даже пятьсот ярдов. Тогда ее можно будет использовать для передачи секретных записок, - объяснил ниндзя по имени Ракуда, приставленный к вице-консулу Тамбой.

"Ракуда" означало "верблюд", но на верблюда синоби совсем не походил. Это был мужчина средних лет с пухлой, чрезвычайно добродушной физиономией - про таких говорят "мухи не обидит". Он прекрасно говорил по-английски - потому, верно, и был назначен к Эрасту Петровичу в сопровождение. Предложил называть его "Джонатан", но звучное "Ракуда" титулярному советнику нравилось больше.

Две девочки играли в похороны. Вырыли ямку, одна улеглась туда, другая засыпала ее землей.

- Не задохнется? - встревожился Фандорин. Ракуда, посмеиваясь, показал на торчавшую из "могилы" тростинку:

- Нет, она учится дышать в четверть груди, это полезно.

Но больше всего молодого человека, конечно, интересовал восьмилетний Яити, которого Тамба прочил себе в преемники.

Щупленький мальчонка - по виду, ничем не примечательный - карабкался на стену дома. Срывался, обдираясь в кровь, лез снова.

Это было невероятно! Стена была дощатая, зацепиться совершенно не за что, но Яити впивался ногтями в дерево, подтягивался и в конце концов влез-таки на крышу. Уселся там, болтая ногами, показал Фандорину язык.

- Колдовство какое-то! - воскликнул тот.

- Нет, не колдовство. Это какэцумэ, - сказал Ракуда и поманил мальчика.

Тот запросто спрыгнул с двухсаженной высоты. Показал руки, и Эраст Петрович увидел на пальцах железные наперстки с загнутыми когтями. Попробовал с их помощью влезть на стену - не вышло. Какой же силой должны обладать кончики пальцев, чтобы удержать вес тела!

- Идем, идем, - позвал его Ракуда. - Эцуко будет убивать дайдзина. Интересно, получится у нее на этот раз или нет.

- Кто это - дайдзин?! - спросил Фандорин, входя за провожатым в один из домов.

Там, в большой пустой комнате, находились четыре человека: двое мужчин, скуластая девушка, а в стороне, у стены, сидел некто в кителе и фуражке. Приглядевшись, Эраст Петрович увидел, что это кукла: в натуральную величину, с нарисованным лицом и пышными прикленными усами.

- Дайдзин значит "большой человек", - шепотом стал объяснять Ракуда. - Эцуко должна его убить, а Гохэй и Тансин - телохранители. Это такое испытание. Нужно его пройти, прежде чем попадешь на следующую ступень обучения. Эцуко уже два раза пробовала, не получилось.

- Вроде экзамена, да? - спросил титулярный советник, с любопытством наблюдая за происходящим.

Рябой Гохэй и угрюмый, красномордый Тансин тщательно обыскивали девушку, которая, очевидно, изображала просительницу, пришедшую на прием к "большому человеку".

Обыск был настолько скрупулезен, что Эраста Петровича бросило в краску. Мало того, что "просительницу" раздели догола, но еще и прощупали все выемки ее тела. Молоденькая Эцуко старательно исполняла роль - униженно кланялась, робко хихикала, поворачивалась то так, то этак. "Телохранители" прощупали снятую одежду, сандалии, широкий пояс. Вынули из рукава курительную трубку - отобрали. В поясе обнаружили шитый мешочек с хаси, деревянными палочками для еды, и нефритовый брелок. Палочки вернули, брелок, покрутив туда-сюда, на всякий случай отняли. Заставили девушку распустить волосы, вынули две острые заколки. Лишь после этого позволили одеться и пропустили к дайдзину. Вплотную, однако, приблизиться не дали - встали между ней и куклой: один справа, другой слева.

Эцуко низко поклонилась сидящему, сложив руки на животе. А когда распрямилась, в руке у нее была деревянная хаси. "Просительница" сделала молниеносное движение, и палочка впилась дайдзину прямо в нарисованный глаз.

- Ай, молодец, - похвалил Ракуда. - Вырезала хаси из твердого дерева, заточила кончик, смазала ядом. Испытание пройдено.

- Но ей бы не дали уйти! Телохранители убили бы ее на месте!

Ниндзя лишь пожал плечами:

- Какая разница. Заказ ведь выполнен.

Потом Эраст Петрович видел упражнения по рукопашному бою, и это впечатление, пожалуй, было самым сильным из всех. Он и не представлял, что человеческое тело обладает такими возможностями.

К этому времени Маса закончил таскать вещи и присоединился к своему господину. Хмуро наблюдал за акробатическими фокусами "крадущихся" и, похоже, здорово ревновал.

Занятия проводил сам Тамба. Учеников было трое. На одного, самого юного, смотреть было неинтересно: он всё время вставал и падал, вставал и падал - то спиной, то ничком, то боком, то перекувырнувшись через голову. Второй - тот самый рябой Гохэй, один из "телохранителей" дайдзина, - пытался зарубить дзёнина мечом. Наносил изощренные, коварнейшие удары, рубил и сверху, и снизу, и по ногам, но клинок неизменно рассекал воздух. При этом Тамба не делал ни одного лишнего движения, лишь слегка отклонялся в сторону, приседал или подпрыгивал. Смотреть на эту забаву было страшно.

Третий ученик, вертлявый малый лет тридцати (Ракуда сказал, что его зовут Оками), вел бой с завязанными глазами. Тамба держал перед ним бамбуковую дощечку, всё время меняя ее положение, а Оками наносил по ней безошибочно точные удары руками и ногами.

- У него чутье, - уважительно сказал Ракуда. - Как у летучей мыши.

В конце концов Маса не снес восхищенных восклицаний, которые то и дело издавал Фандорин. Решительно засопев, слуга подошел к дзёнину, отрывисто поклонился и о чем-то попросил.

- Хочет сразиться с каким-нибудь из учеников, - перевел Эрасту Петровичу провожатый.

Тамба скептически окинул взглядом крепкую фигуру бывшего якудзы, почесал подбородок и крикнул:

- Нэко-тян!

Из соседней хижины, вытирая передником обсыпанные мукой руки, вышла сухонькая старушонка. Дзёнин показал ей на Масу, коротко приказал что-то. Старушка широко улыбнулась, разинув рот с одним-единственным желтым зубом, сняла передник.

По лицу Масы было видно, как страшно он оскорблен. Однако фандоринский вассал проявил выдержку. Почтительно подойдя к матроне, он спросил ее о чем-то. Вместо ответа та шлепнула его ладонью по лбу - вроде как шутя, но Маса взвизгнул от боли. Перепачканный мукой лоб побелел, физиономия покраснела. Слуга хотел ухватить дерзкую каргу за шиворот, но та взяла его за запястье, легонько крутанула - и мастер дзюдзюцу, знаток окинавской борьбы кубарем полетел на землю. Удивительная старуха не дала ему времени подняться. Подскочила, прижала коленом к земле, а костлявой лапой сжала побежденному горло - тот сдавленно захрипел, застучал ладонью по земле в знак капитуляции.

Нэко-тян немедленно разжала пальцы. Поклонилась дзёнину, подобрала свой фартук и отправилась кухарничать.

Тогда-то, глядя на понурого Масу, не смеющего поднять глаза на своего господина, Фандорин и решил, что обязательно научится тайнам ниндзюцу.

* * *

Услышав просьбу, Тамба не удивился, но сказал:

- Проникнуть в тайны ниндзюцу трудно, этому нужно посвятить всю жизнь, с самого рождения. Ты слишком стар, мастерства тебе не достигнуть. Овладеть некоторыми навыками - вот всё, на что ты можешь надеяться.

- Пускай будут навыки. Я с-согласен.

Дзёнин испытующе посмотрел на упрямо выпяченный подбородок титулярного советника, пожал плечами:

- Что ж, давай попробуем.

Просияв, Эраст Петрович немедленно затушил сигару и вскочил.

- Мне снять куртку?

Тамба пустил струйку дыма.

- Нет. Сначала ты будешь сидеть, слушать и стараться понять.

- Хорошо.

Фандорин послушно сел, вынул из кармана тетрадочку, приготовился записывать.

- Ниндзюцу состоит из трех главных искусств: тондзюцу - искусство скрытности, тайдзюцу - искусство владения телом и будзюцу - искусство владения оружием...

Карандаш проворно заскрипел по бумаге, но Тамба засмеялся, и стало ясно, что он лишь передразнивает манеру заправского лектора.

- Но до этого мы дойдем еще очень-очень нескоро. Пока же ты должен уподобиться новорожденному младенцу, который открывает для себя мир и изучает возможности собственного тела. Ты должен научиться дышать, пить, есть, контролировать работу своих внутренностей, шевелить руками и ногами, ползать, стоять, ходить, падать. Своих детей мы обучаем с колыбели. Растягиваем им суставы и мышцы. Люльку раскачиваем неритмично и сильно, чтобы малыш учился быстро перемещать центр тяжести. То, за что обычных детей наказывают, у нас поощряется: передразнивать крик зверей и птиц, кидать камни, лазить по деревьям. Ты никогда не станешь таким, как человек, воспитанный в семье синоби. Но пусть тебя это не пугает. Гибкость членов и выносливость - не самое важное.

- А что самое важное, сэнсэй? - спросил Эраст Петрович, называя Тамбу самым почтительным из японских обращений.

- Нужно уметь правильно формулировать вопрос. Это половина дела. А вторая половина - умение услышать ответ.

- Я не п-понимаю...

- Человек весь состоит из вопросов, а жизнь и окружающий мир - из ответов на эти вопросы. Определи последовательность занимающих тебя вопросов, начиная с самых важных. Потом настройся на то, чтобы воспринять ответы. Они повсюду - во всяком событии, во всякой вещи.

- Неужто во всякой?

- Да. Ведь каждый предмет - частица Божественного Тела Будды. Возьми хоть этот камень. - Тамба поднял с земли кусок базальта, показал ученику. - Бери. Смотри на него очень внимательно, забыв обо всем, кроме своего вопроса. Смотри, какая интересная у камня поверхность: все эти впадинки, бугорки, кусочки налипшей грязи, вкрапления. Представь, что от строения и вида этого камня зависит вся твоя жизнь. Изучай этот предмет очень долго, пока не почувствуешь, что знаешь про него всё. И тогда задай ему свой вопрос.

- Например, к-какой? - спросил Эраст Петрович, с интересом разглядывавший кусок базальта.

- Любой. Делать тебе что-то или не делать. Правильно ли ты живешь. Жить тебе или умереть.

- To be or not to be? - повторил титулярный советник, так и не поняв, процитировал ли дзёнин Шекспира или же это случайное совпадение. - Но как может ответить камень?

- В его контурах, узорах, фигурах, которые из них образуются, обязательно содержится ответ. Человек, настроенный на понимание, его увидит или услышит. Это может быть не камень, а любая неровная поверхность или нечто возникшее случайно: клуб дыма, след от чайной заварки на дне чашки, да хоть остатки кофе, который так любите пить вы, гайдзины.

- M-м, ясно, - протянул титулярный советник. - Про это я слышал и в России. Называется "гадание на кофейной гуще".