одну на причале, хотелось быть одной на всем берегу, чтобы нигде никого,
абсолютная пустыня, уж коли пустота, так пустота! Накинула на себя легкий
курортный сарафанчик, взяла сумку, набитую всяким добром, долго стояла на
берегу, наблюдая за одинокими прохожими, медленно погружалась в сумерки,
хотела одиночества, чтобы дать волю своему отчаянию, но в то же время жила
надеждой. А может, может! Потом медленно пошла в ту сторону, откуда утром
появился Карналь; в горы, на крутые узкие тропинки, мимо спасательной вышки,
на которой кто-то упорно вглядывался в темень разбушевавшегося моря, мимо
виллы конструктора, с ее причудливыми башенками, слепыми окнами, широкими
террасами. Кто-то темный появился на террасе как раз тогда, когда внизу
проходила Анастасия, стоял долго и неподвижно, как будто следил за женщиной,
провожал ее молчаливым взглядом, такой же темный и одинокий, как и она. Кто
там, наверху, вознесенный над всеми? Может, и Карналь. Гость того неведомого
и невидимого конструктора-академика. Академик у академика. Холод науки - и
ничего человеческого.
в ней голос Анны Герман, ласковый, ненавязчивый, но и незабываемо
прекрасный. Наверное, надежда должна иметь цвет и звук этого единственного в
мире голоса. И она живет всегда и вечно! Даже для того темного человека в
его отчаянном одиночестве там, наверху! Теперь Анастасия готова была
поклясться, что на террасе не Карналь. Не мог он там быть, не мог не прийти
на берег, его нет ни здесь, ни поблизости, он где-то далеко. Где и почему -
не знала, но чувствовала, что так оно есть, так должно быть. И все же хотела
найти его еще в эту ночь, сейчас, немедленно, увидеть его хоть издалека,
просто знать, что он там-то или там-то.
тропинки, за скалу, за море. Найди его! Найди! Она бросилась туда, птица
больше не подавала голоса, но теперь кричало что-то в ней: найди! В смятении
она повернула назад, снова оказалась возле моря, оно бело билось о берег,
казалось, что в черноте ночи можно видеть даже все обломки, водоросли,
мертвые тела медуз, которые вода несет на сушу. Все выбрасывает море на
берег, не возвращает лишь утрат...
кутался в японскую куртку высокий тонколицый десятиклассник. Один на весь
берег, как и она. Спросить? Успокоить хлопца? Утешить? А кто утешит ее? И
надо ли утешать?
пренебрежения собой. Самое страшное для них - даже не поражения, а
неминуемость признания их. Анастасия спохватилась слишком поздно. Несколько
часов блуждания по темному берегу, бессмысленное желание бежать в помещение
дирекции - расспросить какого-нибудь дежурного об академике Карнале, еще
более бессмысленное, уж совсем дикое желание: встать к очередь к
междугородному телефону-автомату и звонить в Киев. Кому, о чем, зачем? Не
знала и сама. Сначала оскорбилась в ней женщина, потом, пожалуй, от попытки
оправдать свое настроение, пришло иное: раз Карналь здесь уже две недели, а
она только два дня, то, выходит, он здесь хозяин, а она гость. Хозяин должен
был встречать гостя, но не встретил. Поэтому она и обеспокоена. А кто здесь
гость, кто хозяин? Что-то подсказывало ей, что с Карналем могло случиться
непредвиденное, теперь она уже была уверена в этом, оставалось лишь узнать,
утвердиться в своих предположениях, унять свое беспокойство, свои опасения.
Но как? Где?
танцах или в ресторане? Выбрала ресторан, без надежды надеясь, что Карналь
тоже там, с радостью и облегчением убедилась в своей ошибке, нашла там
только свое дневное общество, присоединилась к нему, попыталась прикинуться
беззаботной, выпила немного вина, танцевала с Джансугом, с Жорой, даже с
Костиком Бегемотиком, потом, будто ей только что пришла в голову эта мысль,
предложила всем пойти к междугородному автомату и позвонить в Киев "одному
знакомому".
ты разбиваешь сердца не только вблизи, но и на расстоянии!
Костик.
признательностью.
на меня нападаешь? Сократа обвиняли: ремесленник Анит, оратор Ликон, поэт
Мелит. Ты не ремесленник, пусть им будет твой брат-режиссер, ты не оратор,
потому что слишком толст для этого, не поэт, так как не знаешь даже чужих
стихов. Тогда почему ты на меня нападаешь?
понуро темнела почти бесконечная очередь. Жора свистнул тихо и безнадежно.
человек может позвонить тут только зимой, когда море начинает замерзать у
берегов.
опечаленный, скорее развеселившийся.
Князя и в ней ждать очереди, отмечаясь каждые три часа. Не пройдет и трех
месяцев, как ты, Анастасия, разобьешь чье-то сердце по телефону.
разыгрывать лукавство, спросила Анастасия.
выбрать из него деньги, либо загуляли, либо просто перевыполнили план и
решили культурно отдохнуть. Техника-ка-ка!
отдыхать - в очереди или без очереди? Вернется человек с моря, будет ему что
вспоминать. Скажет, вот уж настоялся, так настоялся!
была одна только растерянность.
незнакомая звезда, снова мы оторваны от дома..." Может, и в самом деле
прекрасно быть иногда безнадежно оторванным от дома, от родного города, от
знакомых людей, от всего на свете и поддаться только этому теплому ветру над
теплым морем, и пустить за ветром свое отчаянье и свое странное
беспокойство? Хотела позвонить безрассудно, наивно, по-глупому. Кому? Разве
что милому Алексею Кирилловичу, человеку, призванному делать людям добро, не
получая ничего взамен и никогда не надеясь на это, ибо добро - это его
предназначение на земле, форма проявления свободы, его долг перед жизнью.
Алексей Кириллович, дорогой, вы не скажете ли мне? Не знаете ли? Что
случилось? Почему так неожиданно и негаданно? Как оказался здесь академик и
куда мог исчезнуть столь неожиданно? Так много вопросов - и все
бессмысленные.
потом Джансуг провожал их до моря, там еще долго стояли, шутили,
подсмеивались друг над другом, беззаботность, неомраченность, жизнь чудесна,
они молоды, все впереди, вся жизнь впереди, прошлого нет, одно будущее,
когда же наконец разошлись и Анастасия оказалась в своей комнатке, среди
сотен сонных людей, где спал смех, спали слова, спали надежды, и невольно
вспомнила все, что с ней сегодня было, ее охватил ужас! Все будущее
перескочило в прошлое в умерло там, уничтожилось навеки только этим одним
трагичным а своей непостижимости и загадочности днем, который на самом деле
должен был стать для нее днем озарения, а стал днем отчаяния.
в лагерь "дикарей". В серых рассветных сумерках довольно легко нашла пеструю
палатку Джансуга, отперла машину, запустила двигатель. Джансуг высунул из
палатки голову, хлопал сонными глазами, ничего не мог понять:
открыта.
пижамой лохматую грудь, как будто не показывал ее днем на пляже тысячам
людей, также и Анастасии. - Ты едешь в Симферополь?
большой в мире домне...
Действительно, почему бы и не поехать на самую большую в мире домну? От
самого большого в мире отчаянья к самой большой в мире домне...
вышла из "Жигулей", улыбаясь, протянула ему руку:
Шилова Юлия
Перумов Ник
Бажанов Олег
Конюшевский Владислав
Василенко Иван