немцы-колонисты, лодочники, грузчики, рабочие лесопилок, костемольного
завода и немного русских крестьян. Летом калились до синевы под степным
солнцем, гоняли верблюдов. Ездили на займище, дрались на берегу. Гонялись на
лодках с саратовцами. Зимой пили. Справляли свадьбы, танцуя по Брешке.
Лущили подсолнухи. Зажиточные хуторяне собирались в волостном правлении "на
сходку". И, если подымался вопрос о постройке новой школы, о замощении улиц
и т. д., горланили обычную "резолюцию":
дюжие хлопцы, были засажены за парты Покровской гимназии, острижены "под три
нуля", вписаны в кондуит, затянуты в форменные блузы.
гимназии. Дрались постоянно. Дрались парами и поклассно. Отрывали совершенно
на нет полы шинелей. Ломали пальцы о чужие скулы. Дрались коньками, ранцами,
свинчатками, проламывали черепа. Старшеклассники (о, эти господствующие
классы!) дрались с нами, первоклассниками. Возьмут, бывало, маленьких за
ноги и лупят друг друга нашими головами. Впрочем были такие первоклассники,
что от них бегали самые здоровые восьмиклассники.
случайно валялся без сознания.
тумбами. Столб на до было ногами перекатить через неприятельскую черту.
Часто столб катился по упавшим игрокам, давя их и калеча.
Выдумывали хитроумнейшие способы. Изобретались сложные приборы.
Механизировались парты, полы, доски, кафедры. Была организована "спешная
почта", "телеграф". Во время письменных ухитрялись получать решения из
старших классов.
согнувшись в три погибели, они стояли в углах, куда их ставили "на
выпрямление". Дома же это были прямые, стройные парни.
козны и свинчатки, читали Ната Пинкертона. На некоторых уроках половина
класса стояла у стенки, четверть отдыхала и курила в уборной или была
выгнана из класса. За партами лишь кое-где торчали головы.
заниматься было невозможно.
ниточку - игрушка пищит. Учитель бегает по классу - пищит. Учитель
обыскивает парты - пищит.
городовых. Учителям, которых невзлюбили, наливали всякой гадости в чернила.
На уроках тихонько играли на расщепленном пере, воткнутом в парту. У
расщепленного пера звук нестерпимый, зудящий, как зубная боль: зиньицив...
тщательно выутюжен. Глаза у него были круглые, тяжелые, оловянные. За это
прозвали его "Рыбий Глаз".
народного просвещения Кассо. Больше всего на свете Рыбий Глаз любил
муштровку, тишину и дисциплину. Каждый день, когда кончались уроки, он
становился у выхода из раздевалки. Одевшись, мы должны были проходить мимо
директора, останавливаться, снимать фуражку за козырек (обязательно за
козырек!) и низко кланяться.
как следует.
из-под консервов. Распекая, он говорил: "Скверный мальчишка". Это было самым
грозным ругательством в его устах. Это пахло всегда тройкой по поведению и
другими неприятностями.
разговоры; все, встав, напряженно молчали. Становилось душно. Хотелось
открыть форточку, громко закричать.
с дробным грохотом парт. Учитель краснел, закашливался на полуслове и
казался сам накурившимся гимназистом.
сначала кланялись ему, а потом уже преподавателю. А когда приехал однажды
попечитель округа, старенький, седой, с большой звездой, то директор, придя
с ним в класс, показывал глазами тем, кого вызывали, что сначала надо
кланяться попечителю, потом ему, директору, а потом уж учителю.
Оставить на четыре часа после уроков, Гавря Степан... был замечен г.
директором на улице в рубашке с вышитым воротником. Шесть часов после
уроков. Авдотенко Николай без разрешения не посетил занятий 13 и 14 октября.
Оставить на двенадцать часов в классе (в два праздника).
ваш обрашцовый.
Материки и океаны, свернутые в трубку, стояли в углу за шкафом. Громадные
круглые очки земных полушарий смотрели со стены. В стекле шкафа отражались
"мы, божией милостью" - голубая лента, сусальная бородка, пробор с зачесом,
ордена, - "царь Польский и прочая и прочая". (Портрет царя висел напротив.)
В шкафу лежал кондуит. Кривая белка на шкафу пускала облезшим своим хвостом
"гусара в нос" богине. Богиня была старая и гипсовая. Звали ее Венерой.
Когда шкаф открывали, богиня легонько качалась, словно собираясь чихнуть.
Шкаф открывали тогда, когда надо было достать кондуит. Ключ от шкафа
хранился у надзирателя Цезаря Карпыча. Мы его звали Цап-Царапычем и изводили
всячески. Он был кривым и ходил со стеклянным глазом... Это Цап-Царапыч
всеми силами скрывал. Но стоило ему только повернуться к нам искусственным
глазом, как ему уже строились безобразные рожи, показывались "носы",
кукиши... Новички, не знавшие, что этим глазом Цап-Царапыч не видит,
преклонялись перед храбростью озорников. Цап-Царапыч был автором доброй
половины кондуитных записей. Это на его обязанности лежало следить за
поведением учеников в гимназии и вне ее.
гимназистов по улицам после семи. Приходил на дом, чтоб убедиться,
действительно ли болен отсутствующий ученик. Подстерегал гимназистов у
кинематографа "Пробуждение". Он рыскал дни и ночи в погоне за пищей для
кондуита. Все же гимназисты умудрялись проводить его самым наглым образом.
Однажды, например, он настиг целую компанию шестиклассников в кинематографе
"Пробуждение". Гимназисты скрылись в ложе и заперлись там. Цап-Царапыч пошел
за городовым. Стали ломать дверь ложи. В зале уже шел сеанс. Тогда
шестиклассники оторвали портьеры дожи, связали их одну с другой и спустились
по ним в зал. Сначала на экране появились чьи-то болтающиеся ноги, а затем
прямо на головы зрителей свалились гимназисты. Публика всполошилась. В
суматохе шестиклассники удрали через запасный выход.
чучела птиц. Рядом с кондуитным шкафом стоял стол, на котором лежали
комплекты прилежании и вниманий, единиц и пятерок всех учеников - классные
журналы. Их во время перемен просматривал обычно инспектор.
красивый, плотный человек. Волосы ершиком. Темные прищуренные глаза. Языкаст
он был, однако, до грубости.
какой-нибудь класс совершал коллективное преступление или не хотел выдать
виновных, Ромашов являлся туда после уроков. Ой медленно входил в класс и
становился перед вытянувшимися гимназистами. Затем, высоко задрав голову,
оглядывал класс. Борода его, казалось, мела нас по головам.
закрой дверь. Тэ-э-эк-с.
после пяти уроков, стояли не шелохнувшись. Ромашов продолжал разглядывать
класс сквозь бороду. Потом он вынимал из кармана книгу, садился за кафедру и
углублялся в чтение. Класс стоял. Десять минут. Полчаса...
негромким, но звучным баритоном начинал спокойно отчитывать:
голубятники?! У-у, "хохландия"!.. Голодранцы! При всей честной гимназии
ошельмую, головотяпы! Шарлатаны! Галахи! Лодыри! Эй, чей это там дурацкий
затылок? А-а, это твой, Гавря? Я, кстати, ведь и о тебе говорю. Чего рожу
воротишь? Сам - первейший оболтус! Ну, что? Стыдно небось, обормоты?
Свержин Владимир
Корнев Павел
Пехов Алексей
Херберт Фрэнк
Лукин Евгений
Суворов Виктор