волшебная, для меня -- просто с иным естеством. -- И тут же успокоил: -- Да
ты не пугайся, зб морем много чего шиворот-навыворот, но так глянется только
отсюда, с Руси, а там шиворот-навыворот -- обычность. Зб морем-то как? Там
выворочено или с ног на голову поставлено -- неважно, там главное не в том,
что и как лежит да стоит, а в том, чтобы удобно. Наприклад вот -- сулея
безмерная. Удобна она путнику или нет?
похмельный ум, все же возразил: -- Только в толк не возьму, откеле в ней
романея берется?
земных трудов. У каждого винодела, сын боярский, всегда есть излишки, они в
сулею и стекают. Но это тонкая наука, ее одним словом не обскажешь.
полнехонька.
пошла, вновь перед взором заходили зеленые обручи, а во чреве нечто
вспучилось, к горлу подступило.
как конопляное масло, влагу, почуял такой прилив сил, что единым духом стопу
выкушал и, скинув босые ноги на стылые половицы, сел на лавке, прислонясь
хребтом к бревенчатой стене.
же время пригарчивала и припахивала жженым пером. Крепости винной в ней
совершенно не ощущалось, а немощь похмельную с сына боярского как рукой
сняло, породив в нем веселость, но не хмельную, лихую да разудалую, а
какую-то спокойную, расчетливую, словно бы со стороны за собственной
веселостью надзирает он и во всяко время готов сам себя окоротить. Самое же
главное, почувствовал Еропкин, что не хочется ему ни с кем делиться этой
своей веселостью. Раньше, бывало, мог выпить и с холопом, и с соседом, и с
сослуживцем -- всяк товарищ ему в веселье, со всяким песню заведет, руки в
боки -- медведем попляшет, расцелуется -- стало быть, поделится веселостью
от всей души, от всей Богом даденной на то способности; а тут, испив
заморской романеи, вроде бы не веселость познал, а как бы слиток золотой
чужой тайно за пазуху себе спрятал: и радостно-то ему, и боязно -- ну как
отымут? Даже улыбка и та сделалась страховитой: лико, как и должно во хмелю,
раздалось вширь, а глаза холодно взирали, без прищура.
может хоть тысячу лет гореть. Зато у кого-то сейчас свечи на глазах тают.
Пялятся небось, дурачье, на них да дивятся: с чего бы так?
Давай ужинать. Хлеб-соль -- твои, да тут мой дом, ты в нем -- гость,
значица, садись под образа в красный угол.
дальнему концу стола.
к жилу грядешь, о чем только не надумаешься. Мастер русский человек, думы
думая, изводить себя, сердце бередить, со тоской-кручиной, как с
женой-лебедушкой, любиться. Проистекает же эта особенность от обширности
Русской земли. Больно уж она, матушка, раздольна. Иной раз, попритихнув,
осознает русский необъятность ее -- и хоть плачь: где набрать сил, чтобы
возделать да оборонить этакое великолепие?! И ежели самому немощно со
кручиной совладать, на колени он валится, тут же, где настигло душевное
нестроение -- в борозду ли, в траву ли, на речной песок, -- и ну молиться:
"Заступница усердная, благоутробная Господа Мати! К Тебе прибегаю аз
окаянный и паче всех человек грешный: вонми гласу моления моего и вопль мой
и стенание услыши..." И отпускает тоска-кручина, и снова могуч русский
человек, снова способен созидать и оберегать свою землю. А куда деваться-то?
Бог привел да утвердил на ней -- так стой!..
Только-только огорчится сердце, остановит он буланого конька, из-за пазухи
добудет сулею да прямо из горлышка примет глоток в полный роток -- тут же на
сердце станет благостно, прошлого ничуть не жаль, и желается одного лишь --
будущего, но чтобы оно -- как в сказке: тридевятое царство тебе, и кот-баюн,
и яблоня с золотыми яблочками да красавица царевна -- жена, а государства
бережения для пущай Змей Горыныч над рубежами ширяет. К молитвам Еропкин не
прибегал, ибо ночной гость на прощанье молвил:
сбываться станут, и волен ты из сбывшегося выбирать. А как уж выберешь, то
повороти лико к левому плечику да шепни: брал, гостюшка, брал и выбрал --
золотом тебе плачу.
Пояснил:
расчувствовался опоенный Еропкин, даже не заметивши, что с него сняли крест.
жалую. Особливо жалею да жалую таких, как ты, боярских детей. Больно уж доля
у вас разнесчастная. Крестьянин, тот волей-неволей, но на месте сидит, а
тебе-то от вьюности до седых волос покоя не будет. Коли не застрелят где в
степи, и в ведро, и в дождь, и в мороз, и во вьюгу на коне торчать, кровь
проливать, от ран да болезней маяться. А награда за службу? Поместьишко это?
Так ты с него уже сейчас не сыт. А ну как семью заведешь? Ведь жена с
детишками, покуда ты ратишься, чего доброго, с голоду помрут.
Еропкин.
служба такая, и поместье, и царь-государь. На кой тебе Русь-то, ежели на ней
счастья-покоя нету? Так что бери, сын боярский, сулею и дукат да зб море
ступай. Зб морем, верь слову, что ни место, то молочные реки в кисельных
берегах. Конечно, и там служить придется. Да служба службе, сын боярский,
рознь. Прикинь-ка, что лучше иметь за службу: поместьишко на супесях или
червонцев мешок?
уговорил, что ли?
соседу. Глядишь, и тот зб море убудет. Зб морем всем места хватит. Так и
буду ходить от поместья к поместью по Русской земле, покуда всем добро не
содею. -- И пристально черными своими глазами глянул на Еропкина, да так,
что тот словно выкупался в их черноте. И усмехнулся, выказав меленькие,
острые зубки: -- Планида у меня такая, сын боярский, -- творить добро!..
людной. Проезжали по ней всяких чинов люди, и вполне кто-нибудь мог
заинтересоваться: куда правит конно и оружно боярский сын? А имеется ли у
него на то грамота? А ежели без указу версты меряет воинский человек, то уж
не вор ли он, не супротивник ли государю? Всякого возжалеет да возжелает
Русь, если тот к ней с желанием и жалостью, но не всякий такие чувства
имеет. Иной, кажется ему, творит свой путь и дело от доброты, а в итоге
выходит -- по соблазну сатанинскому, по сладкозвучному наущению князя тьмы:
или сарынь на кичку кликнет, или иноязычных приведет. Счастливых на Руси не
прибавится, а нестроение умножится: всех чинов и состояний людям, вместо
того чтобы государственную волость уряжать, лет десять, а то и пятнадцать
после того придется жилы из себя тянуть, устранять последствия якобы благих
деяний. Так что не грех иного путешествующего расспросить: товарищ ли он или
таковым прикидывается?
возле Перервы и тут у улыбчивого рыжебородого мужичка выторговал лодку с
рыболовецкой снастью, отдав за все конька с седлом. Рассудил так: верхом
ехать -- себя кормить, конька кормить да, пася его, спать вполуха, а
встренется кто посильней -- отымет конька. За Коломной да за Рязанью не
гляди, что земля нашенская, гуляет тамо всякой твари по паре, хорошо, ежели
живым отпустят. А в лодке -- милое дело. Плыви себе, рыбкой питаясь, по
Москве-реке до Оки, по Оке -- в Волгу, по Волге -- до Царицына. Тамотко
лодку -- продать, сто верст -- и Дон. Ну а дальше видно будет, Бог не выдаст
-- свинья не съест.
залезая в лодку, не перекрестился, но не мешкая добыл сулею, отхлебнул
романеи чуток и принялся раздеваться. Кафтан, штаны, сапоги, пистоль, саблю
под лодочной скамьей укрыл сетью. На корму уселся в холщовых рубахе и портах
Никитин Юрий
Афанасьев Роман
Шилова Юлия
Жюль Верн
Шилова Юлия
Акунин Борис