какого огромного напряжения стоит ему встреча с сыном. Раздираемый между
отеческой любовью и боязнью новой беды, он жаждал прижать Стефена к
сердцу, однако, наученный опытом прошлого, не смел. Весь облик сына - эта
борода и одежда, замкнутое, похожее на маску лицо - возбуждал в нем
опасения. Постоянное крушение надежд породило в настоятеле смутный страх
перед чем-то новым и непредвиденным, что способно навлечь на всю их семью
еще больший позор.
чашками был убран, он провел рукой по каминной доске и, взяв голубую вазу,
вытряхнул ее содержимое на стол.
найти вот это.
стоящие.
помощь свои юношеские познания. - Тринадцатый век?
Эпоха Генриха Третьего... примерно тысяча двести пятидесятый год. Видишь,
хоть перекладины креста доходят до самого края монеты, однако форма у них
вполне законченная, а не обрубленная. А вот это - и он протянул сыну
другую монету - моя последняя находка. И не такая уж плохая... Я нашел ее
на Северном кургане. Можешь определить, что это?
надеясь, что сумеет правильно угадать.
"Благородной розы". На оборотной стороне видны очертания корабля, а на
лицевой - архангел Михаил. Ее давали больным золотухой. И чеканили с этой
целью вплоть до царствования Карла Первого.
вспомнив, сунул руку во внутренний карман куртки и вытащил два пакетика -
покупки, которые, следуя какому-то безотчетному побуждению, он сделал в
Лондоне. Один пакетик он дал отцу, а другой - Каролине.
Кэрри. Я так давно вас обоих не видел, что мне захотелось привезти вам
что-нибудь - в знак примирения.
пакетик - так, точно он жег ему ладонь. Но Кэрри уже вскрыла свой и, ахнув
от удовольствия и удивления, вынула из ватки старинную золотую брошь с
аквамаринами.
вещицы.
приколола к платью. Медленно, словно боясь увидеть что-то страшное, он
принялся разворачивать свой подарок. Это был часослов, подлинник Х века,
почти бесспорно работы Винчестерской школы, самой оригинальной и
изысканной во всем средневековье, - вещь, о которой настоятель мечтал всю
жизнь.
умолк, глядя на сына.
граничившей с горечью. - Уверяю вас, эту книгу я добыл самым честным
путем.
настоятеля залил такой яркий румянец, что на него жалко было смотреть. В
глазах его заблестела влага. Этот неожиданный успех, да еще на поприще
искусства, которое всегда вызывало его неодобрение, пробудил в нем остатки
гордости и доставил бесконечное удовольствие. Он несколько раз повторил,
словно стараясь втолковать себе: - Значит, ты продал свои картины. -
Затем, взглянув на подарок, добавил дрогнувшим голосом: - Я глубоко...
глубоко тронут твоим вниманием.
неприятно. Однако, покончив с легким ужином, он не раз в течение этого
вечера брал в руки маленькую книжечку и задумчиво, бережно перелистывал ее
тонкие странички. Неужели все, в конце концов, обернется хорошо? Правда,
Стефен уклонился далеко в сторону от того праведного пути, к которому его
готовили. И сейчас трудно положиться на него, особенно если вспомнить
ужасные рассказы Хьюберта о его беспутном образе жизни, вспомнить его
своенравие и постыдное поведение во время войны. Но в нем должно, должно
быть что-то хорошее. По натуре он всегда был открытым и добрым, а теперь
стал старше и обязан же, наконец, подумать о том, чтобы остепениться.
изучал своего блудного сына, который "заканчивал партию в шахматы с
Каролиной. Как хорошо, что он решил поиграть с сестрой, а не отправился -
чего так боялся настоятель - искать развлечении в какой-нибудь кабачок
Чарминстера или Брайтона. Часы показывали десять. Бертрам тихо встал и,
заперев заднюю, боковую и парадную двери, вернулся в библиотеку.
свидания, Кэрри.
луна сияла так ярко, что никакого другого освещения не требовалось. Он
стоял и смотрел на покатый потолок, на полки над письменным столиком, где
все еще хранились его детские книги, на старенький ящик с ботаническими
коллекциями в углу, на свои первые акварели, на карту Стилуотерского
прихода, которую он когда-то начертил и повесил на стене; даже запах был
все тот же - мускусный запах, исходивший неизвестно от чего и, точно
старый друг, неизменно встречавший его по возвращении из школы. Стефен
медленно взял со стола фотографию - любительский снимок, сделанный
Каролиной: на нем был изображен Дэвид, стоящий с крикетной палкой на
лужайке. Стефен долго смотрел на мальчика с серьезным взглядом, застывшего
в напряженной позе, затем еще медленнее поставил карточку на место и,
повернувшись, стиснув зубы, широко распахнул окно навстречу струе
холодного зимнего воздуха.
покой. Сквозь голые ветви вязов виднелся граненый шпиль церкви,
возвышавшийся над темными тисами, и тени их на подстриженной траве
походили на поверженных лучников. Глубокая грусть, безотчетная, но
непереносимая, овладела Стефеном. Эта лощина была его родиной, землей,
которая должна была перейти к нему по наследству, и он сам, по собственной
воле отказался от нее. А ради чего? Он подумал о прошедших восьми годах,
полных лишений и нужды, о необходимости вечно изворачиваться, что-то
изобретать, о бесконечных разочарованиях, работе и еще раз работе, минутах
искрометной радости и мрачных периодах бесплодия... что за жизнь, что за
ад он для себя избрал! Он резко отвернулся от окна и стал раздеваться,
бросая как попало одежду на стул. Растянувшись на кровати, он закрыл
глаза, словно ему было больно смотреть на этот лунный свет и тихую ясную
ночь. Но что бы он ни думал и ни чувствовал, он звал, что ему не
высвободиться из-под власти сил, которые влекли его по заранее
предначертанному пути к неведомым и неизбежным целям.
4
саду. Он всегда любил физический труд и сейчас, когда хозяйство отца так
нуждалось в уходе, с наслаждением предавался своей страсти к порядку. Он
подстриг фруктовые деревья, выкорчевал упавшую "яблоню", которая - увы! -
оказалась сливой, приносившей в дни его юности такие сочные,
желтовато-красные плоды, и расколол ее на дрова. Он собрал в кучи листья и
устроил огромные костры, синие дымки которых взвивались ввысь, точно лучи
прожектора на маяке. Он покрасил амбар. Вместе с Джо - мальчишкой,
приходившим работать в свободное от школы время, - он починил Каролине
курятник, который совсем развалился, что было на руку лисе, повадившейся
наведываться сюда из Броутоновского заповедника.
устремленные на него любопытные взгляды. Стефен привык к тому, что на него
глазеют на улицах, да и как было не обратить внимание на этого человека с
ввалившимися щеками и коротко подстриженной бородой, шагавшего размашистой
походкой и к тому же так небрежно одетого: плисовые штаны, шарф,
повязанный узлом, непокрытая голова. Но это любопытство нимало не трогало
его. Однако сейчас интерес соседей к нему был вовсе не таким уж невинным.
Два или три раза мальчишки, околачивавшиеся на углу возле кинотеатра,
выкрикивали ему вслед оскорбления. А как-то днем, когда он выходил со
склада Синглтона - плотника, к которому зашел купить гвоздей и досок, -
мимо его головы пролетел ком грязи и кто-то крикнул: "Ишь, ветеран!"
Стефен стиснул зубы: он понял, что весть о его возвращении уже облетела
округу и что местное население не слишком расположено к нему.
семье своей живописью, и он брал кисть только для того, чтобы покрасить
толстые дубовые балки амбара. Но порой, после второго завтрака, если
Жюль Верн
Каргалов Вадим
Сертаков Виталий
Суворов Виктор
Посняков Андрей
Круз Андрей