Чтение 53–й страницы книги ~Педагогическая поэма~

Взметнув ногами, Антон совершил на козлах полный оборот вокруг своей
оси. Заинтересовался и я.

Перед нами стояло существо абсолютно неожиданное: легкое серое пальто в
большую клетку, из-под пальто кокетливые шелковые ножки. А лицо холеное,
румяное, и ямочки на щеках высокого качества, и блестящие глаза, и тонкие
брови. Из-под кружевного дорожного шкафа смотрят на нас ослепительные
локоны блондинки. За нею носильщик, и у него в руках пустячный багаж:
коробка, саквояж из хорошей кожи.

- Вы - товарищ Бокова?

- Ну вот видите, я сразу угадала, что это горьковцы.

Антон, наконец, пришел в себя, повертел серьезно головой и заботливо
разобрал вожжи. Бокова впорхнула в экипаж, заменив окружавший нас
привокзальный воздух каким-то другим газом, ароматным и свежим. Я подальше
отодвинулся в угол сиденья и был вообще очень смущен непривычным
соседством. Товарищ Бокова всю дорогу щебетала о самых разнообразных
вещах. Она много слышала о колонии имени Горького, и ей ужасно захотелось
посмотреть, "что за такая колония".

- Ах, вы знаете, товарищ Макаренко, у нас так трудно, так трудно с
этими ребятами! Мне ужасно их жаль, знаете, так хочется чем-нибудь им
помочь. А это ваш воспитанник? Милый какой мальчик. Не скучно вам здесь? В
этих детских домах очень скучно, знаете. У нас много говорят о вас. Только
говорят, что вы нас не любите.

- Кого это?

- Нас - дамсоцвос.

- Не понимаю.

- Говорят, что вы так нас называете - дамский соцвос - дамсоцвос...

- Вот еще новости! - сказал я. Никогда я так никого не называл...

Я искренно рассмеялся. Бокова была в восторге от такого удачного
названия.

- А вы знаете, это немножко верно: в соцвосе много дам. Я тоже такая -
дама. Вы от меня ничего такого - ученого - не услышите... Вы довольны?

Антон то и дело оглядывался с козел, серьезно вытаращивая большие глаза
на непривычного седока.

- Он все на меня смотрит! - смеялась Бокова. - Чего он на меня так
смотрит?

Антон краснел и что-то бурчал, погоняя лошадей.

В колонии нас встретили заинтересованные колонисты и Калина Иванович.
Семен Карабанов смущенно полез в собственныю "потылыцю"#3, выражая этим
жестом полную растерянность. Задоров прищурил один глаз и улыбался.

Я представил Бокову колонистам, и они приветливо потащили ее
показывать колонию. Меня дернул за рукав Калина Иванович и спросил:

- А чем ее кормить надо?

- Ей-богу, не знаю, чем их кормят, - ответил я в тон Калине Ивановичу.

- Я думаю так, что для нее надо молока больше. Как ты думаешь, а?

- Нет, Калина Иванович, надо что-нибудь посолидней...

- Да что же я сделаю? Разве кабана зарезать? Так Эдуард Николаевич не
дасть.

Калина Иванович отправился хлопотать о кормлении важной гостьи, а я
поспешил к Боковой. Она успела уже хорошо познакомиться с хлопцами и
говорила им:

- Называйте меня Марией Кондратьевной.

- Мария Кондратьевна? От здорово!.. Так от смотрите, Мария
Кондратьевна, это у нас оранжерея. Сами делали, тут и я поколпал немало:
видите, до сих пор мозоли.

Карабанов показывал Марии Кондартьевне свою руку, похожую на лопату.

- Это он врет, Мария Кондратьевна, это у него мозоли от весел.

Мария Кондартьевна оживленно вертела белокурой красивой головой, на
которой уже не было дорожного шарфа, и очень мало интересовалась
оранжереей и другими нашими достижениями.

Показали Марии Кондартьевне и красный дом.

- отчего же вы его не оканчиваете? - спросила Бокова.

- Шесть тысяч, - сказал Задоров.

- А у вас нет денег? Бедненькие!

- А у вас есть? - зарычал Семен. - О, так в чем же дело? Знаете что,
давайте мы здесь на травке посидим.

Мария Кондратьевна грациозно расположилась на травке у самого красного
дома. Хлопцы в ярких красках описали ей нашу тесноту и будущие роскошные
формы нашей жизни после восстановления красного дома.

- Вы понимаете - у нас сейчас восемьдесят колонистов, а то будет сто
двадцать. Вы понимаете?

Из сада вышел Калина Иванович, и Оля Воронова несла за ним огромный
кувшин, две глиняные кружки и половину ржаного хлеба. Мария Кондратьевна
ахнула:

- Смотрите, какая прелесть, как у вас все прекрасно! Это ваш такой
дедушка? Он, пасечник, правда?

- Нет, я не пасечник, - расцвел в улыбке Калина Иванович, - и никогда
не был пасечником, а только это молоко лучше всякого меда. Это вам не
какая-нибудь баба делала, а трудовая колония имени Максима Горького. Вы
такого молока никогда в жизни не пили: и холодное и солодкое.

Мария Кондратьевна захлопала в ладоши и склонилась над кружкой, в
которую священнодейственно наливал молоко Калина Иванович. Задоров
поспешил использовать этот занимательный момент:

- У вас шесть тысяч даром лежат, а у нас дом не ремонтируется. Это,
понимаете, несправедливо.

Мария Когдратьевна задохнулась от холодного молока и прошептала
страдальческим голосом:

- Это не молоко, а счастье... Никогда в жизни...

- Ну а шесть тысяч? - нахально улыбался ей в лицо Задоров.

- Какой этот мальчик материалист, - Мария Кондратьевна прищурилась. -
Вам нужно шесть тысяч? А мне что за это будет?

Задоров беспомощно оглянулся и развел руками, готовый предложить в
обмен на шесть тысяч все свое богатство. Карабанов долго не думал:

- Мы можем вам предложить сколько угодно такого счастья.

- Какого, какого счастья? - всеми цветами радуги заблестела Мария
Кондартьевна.

- Холодного молока.

Мария Кондратьевна повалилась грудью на траву и засмеялась в
изнеможении.

- Нет, вы меня не одурачите вашим молоком. Я вам дам шесть тысяч,
только вы должны принять от меня сорок детей... хороших мальчиков,
только они теперь, знаете, такие... черненькие...

Колонисты сделались серьезны. Оля Воронова, как маятником, размахивала
кувшином и смотрела в глаза Мариии Кондратьевне.

- Так отчего же? - сказала она. - Мы возьмем сорок детей.

- Поведите меня умыться, и я хочу спать... А шесть тысяч я вам дам.

- А вы еще на наших полях не были.

- На поля поедем завтра. Хорошо?

Мария Кондратьевна прожила у нас три дня. Уже к вечеру первого дня она
знала многих колонистов по именам и до глубокой ночи щебетала на скамье в
старом саду. Катали они ее и на лодке, и на гигантах, и на качелях, только
поля она не успела осмотреть и насилу-насилу нашла время подписать со мною
договор. По договору Укрпомдет обязывался перевести нам шесть тысяч на
восстановление красного дома, а мы должны были после такого восстановления
принять от Укрпомдета сорок беспризорных.

От колонии Мария Кондратьевна была в восторге.

- У вас рай, - говорила она. - У вас есть прекрасные, как бы это
сказать...

- Ангелы?

- Нет, не ангелы, а так - люди.

Я не провожал Марию Кондратьевну. На козлах не сидел Братченко, и гривы
у лошадей заплетены не были. На козлах сидел Братченко, которому Антон
почему-то уступил свой выезд. Карабанов сверкал черными глазами и до
отказа напихан был чертячьими улыбками, рассыпая их по всему двору.

- Договор подписан, Антон Семенович? - спросил он меня тихо.

- Подписан.

- Ну и добре. Эх, и прокачу красавицу!

Задоров пожимал Марии Кондартьевне руку:

- Так вы приезжайте к нам летом. Вы же обещали.

- Приеду, приеду, я здесь дачу найму.

- Да зачем дачу? К нам...

Мария Кондратьевна закивала на все стороны головой и всем подарила по
ласковому, улыбающемуся взгляду.

Возвратившись с вокзала, Карабанов, распрягая лошадей, был озабочен, и
так же озабоченно слушал его Задоров. Я подошел к ним.

- Говорил я, что ведьма поможет, так и вышло.

- Ну а какая же она ведьма?

- А вы думаете, ведьма, так обязательно на метле? И с таким носом? Нет.
Настоящие ведьмы красивые.

2. Отченаш

Бокова не подвела: уже через неделю получили мы перевод на шесть тысяч
рублей, и Калина Иванович услиенно закряхтел в новой строительной горячке.
Закряхтел и четвертый отряд Таранца, которому было задание из сырого леса
сделать хорошие двери и окна. Калина Иванович поносил какого-то
неизвестного человека:

- Чтоб ему гроб из сырого леса сделали, как помреть, паразит!..