Чтение 16–й страницы книги ~Маленькая печальная повесть~

Перспективы?

Ах, как хочется подвести какой-то итог. Разобраться в том, кто из этой
тройки выиграл, кто проиграл, кому посчастливилось, кто из них, в конце
концов, оказался победителем в битве за жизнь, свободу, правду и т.д. Но
нет, не мне, бесстрастному летописцу, судить об этом, делать прогнозы.
Уклоняюсь. Подождем...

Да, но почему же - естественный вопрос - я позволил все же назвать свою
маленькую повесть печальной? Все как будто не так уж плохо - живы,
здоровы, работают, собираются даже рожать?

Прочитайте две первые фразы эпилога, и вы поймете. Не переписываются,
не звонят...

Сегодня воскресенье, а в среду 12 сентября минет ровно десять лет с
того дня, когда, обнявшись и слегка пустив слезу, мы - я, жена и собачка
Джулька - сели в Борисполе в самолет и через три часа оказались в Цюрихе.

Так, на шестьдесят четвертом году у меня, шестьдесят первом у жены и
четвертом у Джульки началась новая, совсем непохожая на прожитую жизнь.

Благословляю ли я этот день 12 сентября 1974 года? Да, благословляю.
Мне нужна свобода, и тут я ее обрел. Скучаю ли я по дому, по прошлому? Да,
скучаю. И очень.

Выяснилось, что самое важное в жизни - это друзья. Особенно когда их
лишаешься. Для кого-нибудь деньги, карьера, слава, для меня - друзья...
Те, тех лет, сложных, тяжелых и возвышенных. Те, с кем столько прожито,
пережито, прохожено по всяким Военно-Осетинским дорогам, ингурским тропам,
донским степям в невеселые дня отступления, по Сивцевым Вражкам, Дворцовым
набережным, киевским паркам, с кем столько часов проведено в накуренных
чертежках, в окопах полного и неполного профиля, на кухнях и забегаловках
и выпито Бог знает сколько бочек всякой дряни. И их, друзей, все меньше и
меньше, и о каждом из них, ушедшем и оставшемся, вспоминаешь с такой
теплотой, с такой любовью. И так мне их не хватает.

Может быть, самое большое преступление за шестьдесят семь лет,
совершенное в моей стране, это дьявольски задуманное и осуществленное
разобщение людей. Возможно, это началось с коммуналок, не знаю, но, так
или иначе, человеческое общение сведено к тому, что, втиснутые в
прокрустово ложе запретов и страха, люди, даже любящие друг друга, боясь
за свои конечности, пресекают это общение. Из трусости, из осторожности,
из боязни за детей, причин миллион. Один из самых моих близких друзей, еще
с юных, восторженных лет, не только не пришел прощаться, но даже не
позвонил. Ближайшая приятельница категорически запретила ей звонить, не то
что заходить. Еще один друг, тоже близкий, хотя и послевоенных лет,
прощаясь и глотая слезы, сказал:

- Не пиши, все равно отвечать не буду...

И это "отвечать не буду", эта рана до сих пор не заживает. Я внял его
просьбе, не писал, но втайне ждал, надеялся, что он как-нибудь, надравшись
в День Победы, возьмет открытку, напишет на ней левой подмышкой
"Поздравляю!" и без обратного адреса опустит где-нибудь в Дарнице или на
вокзале. За десять лет ни разу не надрался... Во всяком случае, не
написал, не опустил... А все это соль, соль на мою рану...

И маленькая моя повесть печальна потому, что если между двумя из моих
друзей воздвигнута берлинская стена, то двоих других из этой троицы
разделяет только вода, только Атлантический океан... Нет, не только океан,
а нечто куда более глубокое, значительное и серьезное, что и побудило меня
назвать свою маленькую повесть печальной.

Аминь.

Колюр - Париж, июнь - октябрь, 1984

От издательства. Пока в типографии набирался текст повести, по дошедшим
до нас сведениям, в Париже по адресу рю Рембрандт, 15 доставлена была
телеграмма следующего содержания: "Срочно вылетай тчк расходы оплачиваются
тчк телеграф 998 пятое авеню мне тчк целую жду тчк Сашка".