Чтение 28–й страницы книги ~Медная пуговица~

были покинуты своими жильцами совсем недавно.
Из кухни спустились в погреб. Железнов повернул выключатель, вспыхнула
электрическая лампочка, он отодвинул от стены большую бочку, обнаружилась
дверка, ведущая в соседнее помещение.
Мы проникли туда, и на большом ящике, сколоченном из толстых досок, я
увидел радиопередатчик.
- А антенна? - поинтересовался я
- Видели петуха над входом? - в свою очередь спросил меня Железнов. -
Его хохолок из металлических прутьев, торчащих в разные стороны?
- Слабая маскировка, - заметил я. - Как же это немцы не обнаружили ее
до сих пор?
- Они и не могли обнаружить, - объяснил Железнов. - Этот петух сидит на
своей крыше всего второй день.
- Так ведь немцы это тоже заметят?
- Петуха заметили бы, но пустые крыши не запоминаются, - пояснил
Железнов. - Эдингер, конечно, упрекнет своих сотрудников в ротозействе... -
Он кивнул на рацию. - Умеете на ней работать?
- Более или менее, - признался я. - Любительски.
- Достаточно, - сказал Железнов. - Можете сообщить своему шефу, что с
вами говорят дважды в месяц, каждое четырнадцатое и двадцать восьмое число,
от четырнадцати до пятнадцати, на волне одиннадцать и шесть десятых. Ваши
позывные: "Правь, Британия!", и в ответ продолжение. Знаете гимн англичан?
"Британия, правь над волнами!" Иван Николаевич сказал: не надо
оригинальничать, чем проще, тем достовернее. И не вздумайте сказать, что вы
непосредственно связываетесь с Лондоном, вы говорите с резидентом
Интеллидженс сервис, находящимся в Стокгольме.
- Но ведь от меня потребуют код? - спросил я.
- Будет и код, - согласился Железнов. - За три дня вам придется
основательно его выучить.
Уходя, Железнов извлек из кармана небольшой пульверизатор и распылил
перед дверьми какой-то порошок.
- Зачем это? - удивился я.
- Пыль, цемент, - объяснил Железнов. - Вернувшись сюда, вы сразу
узнаете, был ли здесь кто-нибудь после нас.
Мы вышли. Ничто не нарушало унылого спокойствия зимнего дня в опустелом
дачном поселке. Только долговязый субъект переместился поближе к нашей даче.
Мы сели в машину, и Железнов с пренебрежительным равнодушием поехал
прямо на незнакомца, заставив его поспешно отскочить в сторону. На следующий
день я позвонил в гестапо.
- Господин обергруппенфюрер, это Берзинь, - назвался я. - Вам угодно
прогуляться со мной в среду за город?
- В среду или в четверг? - почему-то переспросил Эдингер.
- Мне кажется, среда более приятна для разговоров, - ответил я.
- Хорошо, пусть будет в среду, - согласился он.
Это был довольно торжественный выезд: впереди два мотоциклиста, затем
лимузин Эдингера, в котором находились Эдингер, я и еще двое гестаповцев,
как выяснилось в дальнейшем, инженер, специалист по связи, и радист, и,
наконец, сзади открытая машина с охраной.
В продолжение всей дороги Эдингер самодовольно молчал, но, подъезжая к
даче, внезапно обратился ко мне:
- Не указывайте мне местонахождения своей рации, Блейк...
По всей вероятности, ему очень хотелось поразить меня. Утверждающим
жестом он указал на дачу с железным петухом.
- Здесь?
Кажется, я неплохо разыграл свое изумление, потому что у Эдингера
вырвался довольный смешок.
- Видите, Блейк, нам все известно, - самодовольно произнес он. - Я лишь
хотел проверить, насколько вы правдивы. - Он подошел к калитке и пригласил
меня идти вперед. - Показывайте.
Я открыл двери и посмотрел под ноги: не было никаких следов, но и не
было пыли; кто-то, кто был здесь после Железнова и меня, подмел пыль,
уничтожая свои следы.
Мы прошли в кухню, спустились в погреб, я сдвинул бочку, и мы очутились
перед передатчиком.
Я слегка поклонился Эдингеру.
- Прошу вас. - И не преминул слегка его упрекнуть: - А вы еще
сомневались во мне!
Эдингер обернулся к инженеру:
- Ознакомьтесь, господин Штраус.
Инженер наклонился, радист подал ему отвертку, он быстро отвинтил
какую-то деталь, осмотрел, заглянул еще куда-то. Все это делалось очень
быстро, квалифицированно, со всем знанием предмета.
- Да, господин обергруппенфюрер, это английский аппарат, - подтвердил
он. - Изготовлен на Острове.
- Тем лучше, - одобрительно сказал Эдингер и обратился ко мне: - Когда
вы на нем работаете?
- Дважды в месяц, - объяснил я. - Четырнадцатого и двадцать восьмого,
от четырнадцати до пятнадцати, одиннадцать и шесть десятых.
- О, вы совсем молодец! - похвалил меня Эдингер. - Теперь я понимаю,
почему среда приятнее четверга. Сегодня четырнадцатое.
Он взглянул на часы, позвал радиста.
- Пауль!
Взглянул на меня.
- Позывные?
- "Правь, Британия!" - сказал я.
- Отзыв?
- "Британия, правь над волнами!"
- Отлично, - сказал Эдингер. - Сейчас тринадцать сорок. Благодарю вас,
господин Берзинь, за то, что вы выбрали такое подходящее время. Ганс, к
аппарату! Слышали позывные... И затем переходите на прием.
Потянулись минуты томительного ожидания. Ганс работал.
Я, конечно, понимал, что в этот день все было предусмотрено с обеих
сторон, но все же облегченно вздохнул, когда заметил, что Ганс услышал
ответ... Эдингер властно указал мне на аппарат:
- Говорите!
Я стал вести разговор с помощью изученного мною кода, разговор от имени
Блейка, о каких-то текущих делах, о положении в Риге, о всяких слухах,
побранил немцев...
Эдингер и его сотрудники напряженно прислушивались и всматривались в
меня.
- Это Лондон? - спросил Эдингер, когда я закончил разговор.
- Нет, Стокгольм, майор Хавергам, - объяснил я. - Резидент нашей
службы, через него я связываюсь с Лондоном.
- Молодец, Берзинь! - еще раз похвалил меня Эдингер. - Порядка ради мы
попытаемся запеленговать вашего Хавергама, но я вижу, вы ведете честную
игру...
В Риге он потребовал от меня код, и я по памяти написал у него в
кабинете большинство условных обозначений, а затем, спустя день, привез ему
аккуратно переписанную табличку.
- Отлично, Блейк, - одобрил обергруппенфюрер. - Теперь мы сами будем
связываться с вашим Хавергамом, очередь за агентурной сетью. Если она будет
того стоить, вы получите Железный крест.
"Или пулю в затылок, - подумал я. - Кто знает, захотите ли вы и дальше
возиться с Дэвисом Блейком!"
- Эту сеть не так просто подготовить к передаче, - уклончиво сказал я.
- Но я постараюсь.
Однако Эдингер был так доволен моим подарком, что я мог еще какое-то
время тянуть с передачей агентуры.
Что касается рации, мне больше не пришлось ее видеть; не знаю, что уж
там передавали и принимали немцы, но, судя по тому, что Эдингер не
высказывал мне никаких претензий, "майор Хавергам" находился на должной
высоте. Тогда это меня даже слегка удивляло, и только впоследствии я
убедился, что все, что ни делал Пронин, всегда делалось серьезно,
основательно и так, чтобы никого и ни в чем нельзя было подвести. Но,
пожалуй, за исключением этого эпизода моя личная жизнь в течение всей зимы
текла на редкость монотонно. Я действительно пытался обнаружить тщательно
законспирированную агентурную сеть Блейка, и мои усилия не могли ускользнуть
от внимания гестапо. Эдингер, считая, что я работаю на него, набрался до
поры до времени Терпения. Но мне тоже приходилось запастись терпением в
ожидании благоприятного стечения обстоятельств, и если бы не вечера, которые
я иногда проводил с Железновым, я бы ощущал свое одиночество очень остро.
Что касается времени, проведенного мною в Риге вместе с Виктором, его
мне не забыть никогда. Может быть, именно в Железнове наиболее полно
отразилось все то, чем наделило людей наше советское общество: железная
воля, непреклонность в достижении поставленной перед собой цели,
необыкновенная скромность и пренебрежение своими личными интересами. По
отношению ко мне он был внимателен, деликатен, заботлив, трудно было найти
себе лучшего товарища.
Помню, как-то сидели мы с Железновым вечером дома. Янковская только что
ушла, поэтому Виктор мог без церемоний попить со мной чаю. Где-то шли бои,
где-то лилась кровь наших братьев, в самой Риге ни на мгновение не
прекращалась невидимая ожесточенная борьба с гитлеровцами, но в комнате, где
мы находились, все было спокойно, тихо, уютно, все настраивало на мирный
лад.
И вдруг Виктор, закинув руки за голову, мечтательно сказал:
- До чего же мне хочется побывать сейчас на партийном собрании, на
самом обыкновенном собрании, где обсуждаются самые обыкновенные вопросы!
С каким-то сыновним вниманием относился он к Марте; впрочем, привязался
к Марте и я. Она была простой, хорошей женщиной, которая работала и у Блейка
и у других, у кого служила еще до Блейка, просто из-за куски хлеба; всей