Заметил, что платок был обшит кружавчиками, с тисненым узором.
лицо Вершацкого, красную пробоину во лбу.
цилиндры и сферы нефтеперегонных заводов, принадлежавших теперь только ему,
Бернеру. Мчался автомобиль, унося из Москвы женщину-снайпера. И в душе его
вместо торжества поднималась смута. Что-то липкое, вязкое копилось в горле.
Под сердцем, как беспокойный зародыш, начинало екать и дергаться. Он
чувствовал дурноту от запаха формалина, совсем как тогда в Мехико, среди
колдовских снадобий, высушенных обезьяньих лапок и мохнатых шкурок.
и направился к выходу.
последний раз виделись с господином Вершацким?
очень близки... Он был замечательный друг, прекрасный семьянин, талантливый
финансист и безупречный гражданин... В нашем порыве сделать Россию великой
нас хотят остановить... Даю слово над телом убитого друга, что убийцу найдут
и покарают...
спину, провожают зоркими жадными зрачками.
сторонам бешеные фиолетовые вспышки. Миновали Триумфальную арку со
скульптурами лошадей и пустыми, как хитины жуков, доспехами. Проехали
Поклонную гору с церквушкой, напоминавшей золоченый киоск, и с монументом
Победы, острым, как колючая вязальная спица. Свернули на Рублевское шоссе,
проскользнув Крылатское с президентским домом, похожим на запаянный ковчег,
где на случай потопа собрались козлы, петухи, бегемоты, странные и шумливые
твари, населившие кремлевские коридоры. Вырвались на Успенское шоссе.
пузырился, пучился эмбрион. Раздвигал кишечник, проталкивался наружу, вверх,
сквозь пищевод и гортань.
выскочила на дорогу, окружила его полукольцом, а он, закрывая рот ладонью,
пошел на обочину, через кювет, в близкий лес. По колено в снегу, прижав лоб
к стволу сосны, наклонился. Его стало рвать. Он задыхался, брызгал зловонной
пеной, исходил слезами и сукровью. Наружу полетели шматки и сгустки крови, и
выпученными, полуослепшими от слез глазами он увидел, как из него выпало
красное, голое, как ободранная белка, существо и, подергивая тушкой,
оглядываясь на него острой мордочкой, убежало в лес.
-- сказал он шоферу, чувствуя, как вдавило его в сиденье от скорости, и
сосны замелькали, сливаясь в зелено-белые вихри.
Глава девятнадцатая
кто-то тряс, старался вытряхнуть из него глаза, зубы, внутренности, все его
кости и жилы, как из мешка. Он лежал на полу, на груде тряпья. В воздухе
плавала слоистая гарь, и Ноздря держал над ним отекающий каплями стакан, а
Анна бинтовала ему грудь; ахала, словно каждый виток белой материи причинял
ей самой страдание.
старается выбить из глазниц глаза, а из челюстей зубы. Он хватал прыгающими
губами стакан, проливая на грудь ледяную воду.
поднял свое разболтанное, растрясенное тело, чувствуя не боль, а тупую
одурь. Держал в сознании малую брезжущую точку, пробираясь сквозь эту
крохотную скважину, как паук по тонкой светящейся паутинке. И в этот
расширяющийся прогал, не давая ему сомкнуться, увидел: подоконник с
опрокинутым пулеметом, гранатомет с последней гранатой, заснеженная серая
площадь, и на этом снегу вдалеке тлеет, горит подбитая им "бээмпэ".
дверям на лестничную площадку.
продолжали сжимать оружие, но во всем его подрубленном теле, в подломленных
коленях чувствовалась смерть. На подоконнике, среди гильз, осколков стекла
лежала посыпанная пылью тетрадь. Кудрявцев, держась за косяк, смотрел на
Чижа. И ему казалось -- с площади, из тусклого света, приблизилось к окну
огромное бревно с черным склизким комлем. Тупо, бессмысленно ударило в дом и
убило Чижа. А до этого -- Филю, Крутого, размозжило грудь Таракану,
оглоушило его, Кудрявцева. На минуту застыло, перестало качаться, но снова
двинет и непременно убьет Ноздрю, женщину с лунным лицом и его, Кудрявцева,
поставившего их всех под удары бревна.
привалившись к стене. Анна набросила ему сзади пальтушку, застегнула у горла
пуговицу. Он сидел, перевязанный, в пальто на голом теле и медленно, усилием
воли собирал воедино разорванную на ломти личность. Так собирают из черепков
разбитую чашку, ставят на стол, в трещинах и наплывах клея, и сосуд почти
цел, восстановил свою форму, окраску, но только в нем не хватает нескольких
важных фрагментов.
жизни людей. Стенобитная машина нацелила на них свой черный тупой торец. И
из этого торца, из окаменелых древесных колец с треском, в блеске винтов
вылетел вертолет.
связки ракет, вертолет прошел над площадью, сделал вираж и, сверкнув
эллипсом лопастей, скрылся из глаз, продолжая издавать свистящий гаснущий
звук.
попытался встать, видя, как "вертушка" разворачивается над вокзалом, а
оттуда, с крыш и окон, летят в нее бледные трассы. Две реактивные гранаты,
выпущенные из труб, похожие на комочки горящей шерсти, прянули к вертолету,
промахнулись, по ниспадающим дугам ударились и взорвались на площади.
войска, готовились к броску, и "вертушки" обрабатывали передовую противника,
готовя проходы пехоте.
появление "вертушек" как близкое окончание выпавших ему на долю страданий.
Но полная картина мира не складывалась, ибо в склеенной чашке недоставало
малого черепка. И он стоял у окна, стараясь понять, что он должен делать.
Что должен совершить в момент появления вертолетов.
шумно, трепеща винтами, шла вниз по прямой, похожая на щуку, углядевшую
добычу. Из-под брюха, раздувая космы, Прянули ракеты, процарапали небо и
вонзились среди домов. На площади грохнуло, разрывы поднялись как черный
плоский стол. Загорелась земля. Из дыма с воплем побежали чеченцы,
врассыпную, веером, под напором взрывной волны, словно в каждом застрял
осколок и болью, отточенными рваными кромками гнал их вперед.
Крохотный черепок, недостающий в его сознании, был утерян. Он смотрел из
окна на мир, и этот мир имел множество смыслов, был недоступен для
понимания.
о воздух сверкающими лопастями. Выплюнула острые черные брызги. Вонзила
длинные веретена, и на площади закудрявились, затолпились разрывы, оставили
на снегу множество драных порезов.
стоял грузовик. В его кузове, аккуратно уложенные, лежали огнеметы,
начиненные аэрозолем. Ядовитая роса огнеметов, если ее распыляли в воздухе,
взрывалась и сжигала атмосферу, создавая пустоту, в которую, как в черную
дыру, устремлялись стены зданий, оторванные башни танков, вырванные с корнем
деревья, не успевшие сгореть частички человеческой плоти, и все превращалось
в раскаленные молекулы.
направленные к грузовику царапины, но своим расколотым сознанием не понимал,
что следует делать.
отдельном осколке действовал свой смысл и сюжет. Существовала своя картина и
истина.
прутиком, подгоняет блестящую щепку, и такая радость, такое сверкание, такое
Лукин Евгений
Маккефри Энн
Земляной Андрей
Куликов Роман
Свержин Владимир
Контровский Владимир