Он не сказал никому, но с тех пор даже мысленно называл себя именем,
которое на самом деле принадлежало не ему...
тряпку на конце пики. Лицо солдата было непроницаемо, а мысли вялы, он был
сердит на этого еврея, который никак не умрет, сам он на такой жаре давно
отдал бы душу Юпитеру. Если не дать еврею напиться, он умрет раньше, но
децим милостив. Слишком милостив, за счет собственных солдат, которым этот
длинный день казался вдвое длиннее, чем был на самом деле.
мысль широким веером, чтобы она стала слышна и тем, кто следил за казнью,
стоя на соседнем холме. - Доброе дело угодно Творцу...
соседнем кресте. Тот был мертв уже почти час, но душа все еще не покинула
тело, Хаим ощущал слабое движение - не мыслей, собственно, но каких-то
подсознательных импульсов. Хаиму был интересен этот процесс -
нематериальные сфирот брали верх над материальной сутью жизни. Процесс
казался Хаиму противоестественным, за многие годы он так и не понял
причины, ему всегда казалось, что материальные измерения и нематериальные
сфирот едины настолько, насколько вообще может быть единым мироздание.
Почему же смерть становится мукой - не для него, конечно, человека Кода,
но для любого смертного в этом мире? Он хотел решить эту проблему сам,
прежде, чем его найдут отец или мать.
стоном, будто его, а не Учителя, прибили к кресту, как какого-то вшивого
разбойника. Он не понимает. Почему даже самые умные люди не понимают
простых истин?
так и он сам говорил и думал, будучи ребенком и следуя мыслями своими за
отцом и матерью, ничего не понимавшими в древнем учении, кроме тех
интерпретаций, что вбивались им в сознание служителями Храма.
тебя злодей, то нужно и его ударить, чтобы ощутил он на себе собственное
зло? Справедливо ли - отвечать на зло злом, и лишь на добро отвечать
добром? Нет, ибо в этом случае зло неисправимо - нельзя сделать добро из
зла, если отвечать злом на зло. А добром не приумножить добра, как не
станет больше красного цвета, если перекрашивать новыми красками красные
полотна.
добром на зло, причиненное вам. Не противься злому. Но кто ударит тебя в
правую щеку твою, обрати к нему и другую.
да и то лишь верхний слой, поверхность. Поступил, как умел, и - наказан.
Око за око. Понтий Пилат, прокуратор Иудеи, человек с нечистыми мыслями,
но умный и прозорливый, - он понял и потому сказал, усмехаясь, когда Хаим
смиренно поведал ему историю своей (а по сути - чужой) жизни:
Проповедников вшивых. Я могу отпустить тебя, как отпускал перед тобой
многих. И о тебе забудут, не успеют начаться дожди. Сотни пойдут за тобой,
а тысячи проследят равнодушным взглядом и отвернутся. Но я могу сделать
для тебя то, чего никто из твоих учеников не поймет, да и ты сам - вряд
ли. Не настолько ты умен, еврей. Я могу...
трепетавший у самых его ног - сквозь крону дерева пробирался луч, то
застревая в ветвях, то проскальзывая между ними. Хаиму ясны были мысли
этого человека, медленные мысли, куда более медленные, чем время,
отпущенное ему для жизни. Мысли были верными в основе своей, но Пилат
сомневался, брать на себя грех он не хотел, в еврейского Бога не верил, но
и Юпитер Капитолийский осудил бы его, если...
они хотели одного и того же.
могу отпустить тебя, еврей, но ты мне этого вовек не простишь, верно я
тебя понимаю? Ты ведь знаешь - помнят и уважают мучеников. Словесный блуд
переживает того, кто изрекает глупости, лишь тогда, если... Я прав?
Разбойника, убийцу - зачем казнят? Чтобы наказать зло? Нет. Чтобы помнили.
Чтобы всегда помнили, каково это - убивать. Иди, я отпускаю тебя.
во рту, продолжал стоять, хмуро глядя на прокуратора и зная, что
произойдет минуту спустя.
еврей по-прежнему стоит перед ним.
мог, и теперь, чтобы они это запомнили, нужно, чтобы я помог тебе уйти...
Ох-хо-хо. А что я могу? Послать тебя на крест? Нужно мне это?
Синедриона. Если хотят - пусть побьют его камнями.
помощью нематериальных сфирот, с помощью духа и воли, как говорил он сам.
Дух - слабый помощник против заражения крови. Впрочем, в отличие от всех
людей, стоявших у подножия Голгофы и глядевших на муки человека, якобы
пришедшего спасти народ иудейский, Хаим прекрасно понимал, что, уйдя
сейчас, достигнет, в лучшем случае, лишь одной из поставленных целей.
это так. И в будущем, может быть, именно эти, невозможные в материальном
мире, явления, более даже, чем его проповеди, которые могут и затеряться в
веках, укажут матери и отцу, Андрею и остальным людям Кода место в
пространстве- времени, где следует искать Хаима. Если им не помогает
интуиция, пусть пользуются знанием.
в мир, где он был бы не один. В свои тридцать три года он так и остался
шестилетним мальчишкой, в поступках его многое шло от игр, недоигранных с
Андреем и даже с соседским Аликом из квартала Ир-ганим.
что жара постепенно спадает, солнце стояло уже совсем низко над
горизонтом, но холод шел изнутри, будто где- то в области сердца открылся
колодец в тупую бесконечность, и оттуда поднимался, разливаясь через край
и заполняя кровью сосуды, отчаянный мороз, которому не было предела.
пары из охлажденного сосуда, странные звуки, которые никак не могли
сложиться в осмысленную фразу, хотя и являлись, без сомнения, ее
составляющими:
и все слышали этот громкий шепот, а в воображении Павла слова Учителя
соединялись с собственными мыслями, и рождалась молитва, которую он
бормотал с доходившим до безумия усердием, пугая стоявших рядом евреев.
в своем восприятии мира на тот уровень, на котором вовсе не сознание
определяет суть восприятия и контакта, - отец мой... мама... где вы?
мог ясно осознавать происходившее:
я найду тебя. Мне нужна только нить, и нитью станет любое сказанное тобой
слово. Скажи его...
висевшего на кресте, склонившего на грудь голову в терновом венке, и
Павла, прятавшегося от римских легионеров за спинами любопытствовавших
евреев, и город Ерушалаим от края до края, крепостную стену и холодность
Храма, и густую черноту, которую наступавший вечер опустил на склон
Масличной горы, и черные почему-то звезды на белом от боли небе, и еще он
успел увидеть, как дернулось в последней конвульсии тело Иешуа,
оставленное им, а потом он упал в теплые отцовские объятия, и рядом были
мама, и Андрей, и Людмила, и Муса, и еще люди, знакомые и незнакомые, и
серый день Саграбала.
в единицах первого измерения времени. Он привык ощущать себя именно в этом
теле.
обнаружили его тела в пещере и пали на колени перед очередным, - последним
уже, - чудом.
описанных в тексте, как и о самом тексте, описывающем эти события. Более
того, я убежден, что некоторая (видимо, небольшая) часть читателей именно
сейчас начала подозревать, что, собственно, представляет собой моя