Андрей Валентинов
ДЕЗЕРТИР
отталкиваясь от этого постулата, Андрей Валентинов сумел в своем романе
"Дезертир" придать затертой теме новое звучание.
искать самостоятельно. Сочетаются ли наши представления об этике с объективными
законами развития общества? Да и существуют ли эти самые "объективные законы"? А
главное, должны ли мы ориентироваться на них в своих поступках, если против того
восстает наша совесть?
сегодняшний день.
- еще и талантливый писатель.
для главных героев историко-фантастического романа Андрея Валентинова. Но
Смерть, царящая в революционной Франции, не всесильна. Дезертир, бывший офицер
королевской армии, переступивший черту, не желая больше убивать, возвращается к
жизни - без имени, без памяти. Зачем? Надолго ли? Что он еще не успел сделать?
дэргов и создатели первого радиопередатчика - герои известного романа Андрея
Валентинова, одного из основателей жанра криптоистории.
что мы называем мертвым, лишь изменилось...
ДЕЙСТВИЕ 1
руку. Но я знал - это мне не по силам. Я не мог двинуться, не мог даже закрыть
глаза, чтобы очутиться в спасительной темноте. Все потеряло смысл перед
беспощадной истиной, близкой и безликой, как эта неровная, шершавая небесная
твердь. Я умер. Я умер, и умер давно.
почудилось, совсем рядом. Вначале я не мог разобрать ни слова, но затем смысл
стал доходить, словно кто-то, сжалившись, вновь даровал способность понимать уже
ненужную мне человеческую речь. Те, что никак не хотели оставить меня в покое,
были чем-то недовольны, голоса звучали раздраженно и зло.
одного, под серым холодным небом. Но голоса не стихали, они звучали все ближе, и
вот небо дрогнуло. Вначале я не понял, но затем кто-то далекий и невидимый
подсказал: меня приподняли, мне повернули голову...
размытые контуры, в первый миг показавшиеся громадными, неправдоподобно
высокими. Небо исчезло, мою голову вновь повернули, темная тень коснулась'шеи...
этот, кто подошел ко мне, на войне совсем недавно, если путает такие очевидные
вещи...
Впрочем, это уже все равно. Сейчас тот, кого назвали лейтенантом, подойдет и
велит оставить меня в покое. Я мертвый, все, что со мной хотели сделать, уже
сделано...
миг оказался совсем рядом.
Что они там, ослепли? Почему меня не хотят оставить в покое? Что им нужно?
сделал бы это. Нашли чем напугать! Меня, мертвого!..
темное пятно оказалось у самого лица. Кажется, обшаривают карманы... И вновь я
ощутил злость - за такие вещи расстреливают! Мародеры! Был бы я жив...
карманов, оказались непременно фальшивые. Из олова. Или даже из свинца, еле
покрытого серебром...
необычное. Я уже понимал - не деньги. Что-то лежало у меня во внутреннем
кармане, и это "что-то" сейчас внимательно разглядывается теми двумя, которые
никак не хотят оставить меня в покое.
негромко, виновато. Тень склонилась совсем близко...
Шалье! У меня была фамилия, было имя - когда-то, когда я был жив. Но эта фамилия
звучала совсем иначе! Наверно, меня спутали с каким-то другим человеком - с
гражданином Шалье, который действительно жив, которому, конечно же, надо
помочь...
что это мои губы шевельнулись и это я попытался ответить - негромко, еле
слышно...
порядке! Вы среди своих! Я - лейтенант Дюкло из роты Лепелетье1! Сейчас позовем
врача...
откуда-то издалека, словно с края света, донеслась странная мысль. Солгал не я,
солгал он. Я, кем бы я ни был когда-то, не среди своих. Свои не называют друг
друга нелепым словом "гражданин". И в той армии, где я когда-то служил, не было
и не могло быть никакой роты Лепелетье. Роты должны иметь номера...
передо мной были люди - обычные молодые парни в синих шинелях с белыми ремнями.
Тот, что слева, наверно, лейтенант - на его треуголке я заметил большую
трехцветную кокарду...
трехцветной! Она должна быть белой! И шинели не могут быть синими! Синее носят
враги...
Каратели... Убийцы... Рота Лепелетье - кажется, тот, кем я был раньше, слыхал о
такой!
Нельзя вам! Эй, где там врач?
' Рота названа именем Лепелетье де Сен-Фаржо, видного якобинца, убитого в январе
1793 года.
2 Национальны и агент- специальный уполномоченный Революционного правительства.
Национальный агент? Эти слова мне ничего не сказали, но теперь я уже понимал,
что случилось. Меня приняли за другого - за национального агента Шалье, который
в отличие от меня жив и даже не ранен. И виной этому документ - тот, что
вытащили из внутреннего кармана моего камзола. И вдруг я вспомнил, как выглядит
этот документ - большая, плотная, чуть желтоватая бумага, сложенная вчетверо, с
загнутым уголком. Да, эту бумагу я помнил, как и то, что я не имел к ней
никакого отношения. Мне ее дали - перед самым концом, перед тем, как я увидел
склонившееся надо мною серое небо...
Рядом были по-прежнему двое, но вместо молодого парня в треуголке - того, кого
лейтенант называл гражданином Посье, оказался кто-то другой - средних лет
толстячок с небритым подбородком и в совершенно штатского вида шляпе.
явно врач. И каким бы он ни был скверным врачом, он, конечно же, определит, что
я мертв. И тогда меня оставят в покое. В покое... Большего мне не хотелось, да и
невозможно мечтать о чем-либо другом такому, как я. Ведь мне уже ничего не
надо...
Что-то важное! Да, в этом-то все и дело! Они принимают меня за живого, потому