Чтение 59–й страницы книги ~Страж Раны~

большевизма, но... Но у всех имеются личные обстоятельства - семьи,
служебное положение, будущая пенсия - и никто не желает брать на себя
ответственность разрешить "мистеру Арцеулову и мистеру Косухину" покинуть
Индию. Мало ли что может решить Лондон! К тому же некоторые служащие (тут
капитан вспомнил господина Фиц-Роя) до сих пор уверены, что русские
являются носителями некоей чрезвычайно важной информации...

Оставалось поблагодарить за откровенность и откланяться, но что-то
задержало Арцеулова. Он еще раз посмотрел на уютно устроившегося в кресле
толстяка, казалось, воплотившего в себе ненавистную всем нормальным людям
канцелярскую мудрость - и заметил то, на что не обратил внимания вначале.
На левой щеке англичанина белел шрам, вместо двух пальцев правой руки,
мизинца и безымянного, торчали короткие обрубки, а на зеленом кителе
сверкал скромный знак военного ордена. Когда-то будущий чинуша-бюрократ
знал иные времена. И капитан, с бесцеремонностью фронтовика указав на
искалеченную кисть, затем на орден, спросил - "где?"

Лицо толстяка изменилось, как-то сразу помолодев, стало суровым и
жестким. Он произнес одно слово: "Кабул" - и капитан вспомнил стихи
Киплинга о городе Кабуле на реке Кабул, в которой тонет британский
эскадрон, а уцелевшие выхватывают сабли и мчатся в горящий мятежом
город...

И Ростислав сказал англичанину то, что говорить не собирался. Что он
поедет из Индии не в Париж и не в Нью-Йорк, чтобы обживаться на чужой
земле и мучиться ностальгией. Он поспешит в Россию. В Крыму, на последнем
клочке свободной русской земли, генерал Врангель собирает тех, кто не
боится еще раз, может, в последний, попытаться остановить красный
Апокалипсис. И что ему, капитану Арцеулову, собственно больше незачем жить
на этой земле, и если искалеченный на афганской войне англичанин - офицер
и дворянин, то он должен понять.

Толстяк долго молчал, а затем совершенно спокойным тоном
поинтересовался, такого же ли мнения господин Косухин? Тут Арцеулову на
миг стало жарко. Да, красный командир Косухин того же мнения - он спешит в
Россию, в ряды Рачьей и Собачьей, будь она трижды проклята, Красной
Хам-армии! Сказать об этом британцу? Конечно, Степу не расстреляют, но
господин иерусалимский барон Лейба Бронштейн долго не увидит в своем
кагале одного из далеко не последних красных командиров.

Был еще один резон - уже без всяких бронштейнов. Арцеулов не верил,
что те, кто пытался убить Степу под Иркутском и в Шекар-Гомпе, оставят
парня в покое. В красной Рэсэфэсэрии дворянина Косухина, комиссара
Челкеля, ничего хорошего не ожидало. Достаточно сейчас, сию минуту,
сказать несколько слов - и Степан останется в живых. Конечно, британская
каталажка - не сахар, но не помрет же он там! Посидит - может, поумнеет...

Да, в этом был резон. Все логично и правильно, но капитан вспомнил,
как тащил краснопузого по коридорам Шекар-Гомпа, как еще раньше Степа,
ворча и ругаясь, перевязывал ему рану, как их вели по черному ночному
Челкелю косоглазые конвоиры... Нет, теперь красный командир Косухин не
подпадал под логику столь уважаемой им самим классовой борьбы. Дворянин не
мог предать дворянина - и офицера. Пусть даже это будет трижды
краснопузый...

Капитан спокойно, даже с достоинством, объяснил англичанину, что его
спутник, Степан Иванович Косухин, не менее его спешит на фронт. И он готов
ручаться за это словом дворянина. Это было правдой, потому что лишь
тюремные решетки удержали бы Степу от желания примкнуть к ордам Лейбы
Бронштейна...

Англичанин кивнул, а затем, вновь подчеркнув, что говорит в данном
случае как частное лицо, заметил, что бюрократия наряду с очевидными
недостатками, имеет и определенные преимущества. Например, будь у мистера
Арцеулова и у мистера Косухина документы, лучше всего российские
заграничные паспорта, у британских властей не останется формальных
оснований не выпускать их за пределы Англо-Индийской империи. И он почти
уверен, что им удастся спокойно взять билеты на пароход.

Предваряя неизбежный вопрос, он пояснил, что паспорта выдавал
российский консул, который вот уже год как покинул Индию. Зато в Бомбее
проживает член консульской миссии по фамилии фон Денике, который работает
в торговой фирме "Керал Ист"...

Британец помолчал и добавил, что, конечно, фон Денике, который
вдобавок по паспорту швейцарец, не имеет права выдавать заграничные
паспорта. Но у него - совершенно случайно - могут храниться бланки
паспортов, уже подписанные консулом. И он - тоже совершенно случайно -
может уступить их за соответствующую мзду. А чтобы эта мзда была
действительно соответствующей, достаточно намекнуть, что за этот год он
уже дважды проделал эту операцию. Для таких целей лучше всего нанять
юриста - и не англичанина, а индуса...

Капитан слушал, стараясь не пропускать ни слова, и лишь осмелился
поинтересоваться, не удивятся ли британские власти, что он и его спутник
получат паспорта, подписанные консулом, уже год как покинувшим Индию.
Толстяк пожал плечами, пояснив, что паспорта могли быть выписаны хоть пять
лет назад. Во всяком случае, чиновников вряд ли заинтересуют подобные
мелочи...

Арцеулов попытался благодарить, но толстяк тут же оборвал его,
заявив, что не сделал ничего хорошего. Напротив, он совершил грех, помогая
двум молодым людям отправиться практически на верную смерть. Взгляд
капитана скользнул по его изувеченной кисти, англичанин нахмурился и
спрятал руку за спину...

...Ростислав не стал тратить времени. В самом центре Дели, на одной
из небольших улочек, он нашел маленькую юридическую контору, хозяин
которой - молодой индийский юрист, только что приехавший из Европы и явно
не обремененный клиентами, охотно и даже с некоторым азартом взялся
устроить это дело...

Пользуясь тем, что оказался в центре города, Ростислав зашел в
ювелирную лавку, попросив оценить сапфир - тот, что еще не был продан.
Ювелир - худой старик-индус - долго разглядывал камень, назвал цену,
оказавшуюся даже выше, чем предполагал капитан, а затем, не выдержав,
спросил, откуда этот камень у уважаемого гостя. Конечно, он, ювелир,
понимает всю бестактность этого вопроса, но дело в том, что этот камень
необычный. Сам по себе он очень хорош - настоящий цейлонский, сильного и
чистого цвета и неплохой огранки, но еще более любопытна его история.
Таких сапфиров было сто. Более трехсот лет назад они были специально
собраны для того, чтобы один из императоров-Моголов мог заплатить выкуп за
своего сына, попавшего в плен к северным варварам. Эти сапфиры получили
название "Камней Спасения".

Капитан ограничился тем, что сообщил старику часть правды - он привез
камень из Тибета. Сапфир продавать не стал - деньги еще оставались, а
кроме того, судьбу последнего камня должен решать не только он, но и
краснопузый Косухин.

Степа заявился домой - то есть в их маленькую квартирку - вечером. Он
был возбужден и несколько помят. Как оказалось, неугомонный большевик
побывал на огромном митинге, собранном Индийским Конгрессом. Народу там
была тьма-тьмущая, вдобавок, под конец вмешалась полиция и устроила давку,
в которой Степе и досталось. Впрочем, на подобные мелочи Косухин не
обращал внимания. Сегодня он, наконец, увидел того самого Ганди, о котором
столько говорили и писали, называя "Махатмой" и считая чуть ли не Карлом
Марксом.

О самом Ганди Степа запомнил лишь, что тот был худ и имел большие
оттопыренные уши. Вождь говорил на хинди, и Степа сообразил лишь то, что
речь шла о каком-то "сварадже". Но заинтересовало Косухина не это, а то,
как тысячи индусов смотрели на этого неказистого смуглого человека,
ушастого, с бритой головой, одетого в какое-то подобие старого одеяла. Так
на его памяти не смотрели ни на кого - ни на товарища Троцкого, ни даже на
самого Вождя. И Степа подумал о том, какая польза была бы Революции,
призови этот ушастый не к какому-то "свараджу", а к ясному и
недвусмысленному вооруженному восстанию.

Арцеулов лишь подивился Степиной кровожадности и окончательно
разочаровал его, пояснив, что "сварадж" - это кампания мирного
неповиновения, включая отказ от сотрудничества с англичанами и бойкот
иностранных товаров. Косухин вздохнул и понял, что местные большевики,
буде они тут все же имеются, явно упускают контроль над народными массами.
Вдобавок его изрядно расстраивало одно неприятное обстоятельство. На
митинге индийские товарищи сторонились его, вероятно, из-за буржуйских
тряпок, которые Степа надел по настоянию белого гада Арцеулова. Более
того, его пару раз больно пнули, называя почему-то "инглизом".

Капитан посочувствовал Степе, посоветовав в следующий раз прийти на
митинг в одеяле, предварительно обрив голову. Ни о паспорте, ни о камне
Ростислав решил покуда не говорить. Степа с его мировыми проблемами мог не
оценить подробных житейских мелочей.

Через пару дней приехал Ингвар. Художник был весел, возбужден и много
рассказывал о подготовке путешествия в Гималаи. Он привез новый альбом
рисунков, и Степа с Ростиславом могли полюбоваться памятными им горами в
белых снежных шапках. Арцеулов улучил момент и поведал Николаю
Константиновичу о совете толстяка-англичанина. Ингвар подумал и заметил,
что подобное жульничество может оказаться результативнее, чем все его
хлопоты. В любом случае, хуже от этой попытки не станет.

Среди прочего, художник принес им письмо, которое нашел в своей
почте, скопившейся за время отсутствия. Письмо, с пометкой "для мистера
Арцеулова и мистера Косухина" было прислано из Парижа. Писал Тэд.

За эти два месяца Ростислав и Степа получили три телеграммы. Первая
была из Марселя, подписанная "Наташа и Тэд", в которой сообщалось, что