Андрей Валентинов

Ты, уставший ненавидеть

ОКО СИЛЫ

ВТОРАЯ ТРИЛОГИЯ

1 часть

"Ты, уставший ненавидеть"

Теплым сентябрьским днем на коктебельском пляже, как раз напротив
знаменитого дома Волошина, два гражданина принимали солнечные ванны.
Накануне шел дождь, и это, вероятно, распугало отдыхающих - почти никто не
пришел в этот час на берег насладиться прелестями "бархатного" сезона. Лишь
неподалеку от пустынного в этот час пирса какие-то дамы играли огромным
надувным мячом да несколько чудаков из съехавшихся в Коктебель литераторов
восседали в шезлонгах, лениво поглядывая на черную глыбу Карадага. Итак,
вокруг никого не было, и двое отдыхающих могли без всяких помех с удобством
расположиться на большой подстилке под лучами крымского солнца. Точнее, на
самой подстилке сидел один - высокий, необыкновенно тощий мужчина лет
пятидесяти, совершенный альбинос, скрывавшийся от солнца под большой белой
пальмой, накинув для верности на плечи махровое полотенце. Второй -
среднего роста крепыш - сидел прямо на гальке, подставляя горячим лучам
загорелые почти дочерна плечи и грудь. Пожилой альбинос дымил "Казбеком",
его молодой спутник, похоже, напротив, не переносил табачного дыма,
стараясь отодвинуться подальше от медленно поднимавшихся в безоблачное небо
сизых никотиновых колец.

Они беседовали. Тот, что постарше, говорил быстро, горячо, его сосед
отвечал не торопясь, взвешивая слова и делая перед каждой репликой не менее
чем минутную паузу. Будь рядом кто- либо посторонний, он неизбежно обратил
бы внимание на одну странность: крепыш, явный славянин с сильными, немного
грубоватыми чертами широкого русского лица, отчего-то отзывался на имя
Арвид. Его белокурый сосед, говоривший с заметным акцентом, да и по виду
весьма напоминавший эстонца или финна, в свою очередь, не возражал, когда
собеседник именовал его Василием Ксенофонтовичем. Впрочем, это была не
единственная странность беседы, которую двое отдыхающих вели в погожий
сентябрьский день года от Рождества Христова 1937-го, от начала же Великой
Смуты, 20-го...

- Я вижу, Арвид, вам не нравится Коктебель, - альбинос подкрепил свое
умозаключение мощной затяжкой, на миг окутавшись целым облаком табачного
дыма.

Тот, кого называли Арвидом, медлил с ответом, лениво подбрасывая на
ладони мелкие камешки. Похоже, вопрос заставил его крепко задуматься.

- Уверен, вы предпочитаете Ниццу.

Сделав такой вывод, альбинос отчего-то дернулся, сбросив махровое
полотенце на подстилку. Впрочем, он тут же поспешил восстановить порядок,
водворив его на розовые, не принимавшие загара плечи.

- Ницца? - крепыш медленно поднял голову и оглядел окрестности так,
словно видел их в первый раз. - В Ницце неплохо, Василий Ксенофонтович...

Он вновь замолчал, затем неожиданно добавил:

- Но здесь тоже хорошо...

Альбинос вновь дернулся, поддержал спадавшее с плеч полотенце и
тщательно загасил окурок.

- А мне показалось, что вам здесь скучно. Вы даже на Карадаг не
смотрите.

- Я туда смотрю, - Арвид повел крепким подбородком в сторону
противоположного конца бухты, где тянулась цепь невысоких гор, закрывавшая
вид на близкую Феодосию.

Василий Ксенофонтович поглядел в указанном направлении и пожал
плечами, вновь чуть было не лишившись полотенца:

- Ну, я вас не понимаю! По сравнению с Карадагом...

- По-моему, это очевидно, - тема, похоже настолько увлекла крепыша,
что он не замедлил с ответом. - Карадаг - он слишком лакированный какой-то.
А там - в этих серых холмах - там что-то есть... Тускула...

Странное слово прервало на минуту беззаботный разговор. Альбинос
покачал головой и ответил совсем другим тоном - серьезным, даже суровым:

- Да, похоже... Во всяком случае, если верить фотографиям. Только там
холмы черные...

- Да, черные...

Арвид еще раз взглянул на далекие горы, и по его бесстрастному лицу
скользнула легкая, еле заметная усмешка. Его собеседник тоже усмехнулся, но
уже широко и беззаботно, и мотнул головой:

- И все-таки, Арвид, вы не правы. Карадаг - это не лакированная
картинка. Недаром гражданин Волошин не мог без него жить. А у покойного, я
вам скажу, было чутье...

Арвид наконец оглянулся и соизволил бросить беглый взгляд на Черную
гору:

- Может быть... Вы с ним, с Волошиным, здесь познакомились?

Василий Ксенофонтович охотно кивнул и вновь улыбнулся, словно это
воспоминание доставило ему явное удовольствие.

- Именно здесь. Как раз десять лет назад. Я пришел к нему с тетрадкой
стихов... Так сказать, к мэтру.

- Сами писали?

Вопрос, явно не очень почтительный, заставил альбиноса возмущенно
взмахнуть рукой, но тон, которым он отреагировал, был совсем иным -
спокойным и наставительным:

- Естественно, сам... Арвид, дорогой, такие, как Волошин, - это вам не
одуревшие от ненависти беглые врангелевцы. Поймите, это был интеллектуал,
умница! С такими можно работать только в полную силу! Я писал эти стихи два
месяца. Он же должен был мне поверить! Такие мастера чувствуют
неискренность за версту!

- Тогда не понимаю, - крепыш чуть дернул щекой и недобро сощурился. -
Чтоб Волошин вам поверил, вы должны были писать слезливые триалеты по
поводу погибшей матушки-России, или что он там еще любил оплакивать?.. А вы
говорите - неискренность...

- Да нет же! - Василий Ксенофонтович даже привстал. От волнения акцент
в его речи стал более заметен, и даже вновь упавшее с плеч полотенце
оставило альбиноса равнодушным:

- Если бы я, дорогой Арвид, написал что-либо подобное, он бы понял!
Нет, я писал о том, во что верил, - иначе нам с ним говорить было бы не о
чем!

- Интересно, о чем? О мировой коммуне? О Красной Армии?

- Да! Я верил в это! И он тоже мне поверил! Таким, как он, важно не
содержание, а искренность, поймите! Арвид, там, где вы бываете, вам еще
придется беседовать с такими, как Волошин. Не ошибитесь! Их не провести,
это вам не генерал Тургул и не атаман Семенов. Говорите только правду - или
молчите! Волошину понравились мои стихи, он даже предложил кое-что
отправить в какой-то журнал...

- Но это не входило в план операции, - вновь криво усмехнулся крепыш.

- Да, это не входило в план операции. Но главное - он мне поверил. А
дальше все было достаточно просто...

- Почему же его не взяли?

- Из оперативных соображений, - Василий Ксенофонтович наконец-то
вспомнил об упавшем полотенце и заботливо водрузил его на место:

- Сам он был, в общем, уже не опасен. А вот вокруг него увивались
некоторые весьма любопытные личности. Впрочем, проживи он еще годик, ему бы
вспомнили кое-что. Хотя бы стихи о крымской чистке...

Усмешка исчезла с лица Арвида, губы сжались в узкую полоску, он
медленно покачал головой:

- Да, помню... Но ведь он писал правду? Ведь это было?

- Было... - ответ прозвучал глухо, словно отдаленное эхо.

- Говорят, тогда погибло больше сотни тысяч... Поверили в амнистию...
Или это было нужно революции?

- Это было нужно революции... - вновь прозвучало негромкое эхо.

Разговор вновь прервался. Арвид по-прежнему смотрел на пологие склоны
серых холмов. Василий Ксенофонтович курил, то и дело бросая на своего
молодого собеседника короткий внимательный взгляд.

- Как вам японцы? - вопрос прозвучал неожиданно, но крепыш даже не
стал отвечать, ограничившись легким движением плеч, что должно было,
вероятно, означать что-то вроде "ничего особенного"...

- Нет, но все-таки... - альбинос не отставал и даже подсел поближе. -
Какие-нибудь сложности? Неувязки?

- Нет, - ответ прозвучал холодно и спокойно.

- Значит, мы вас готовили правильно, - Василий Ксенофонтович оживился
и даже потер ладони. - Значит, не зря я вас заставлял писать хокку. Не
разучились?

И вновь ответа не последовало. Альбинос хмыкнул и усмехнулся:

- Ну-ка, прошу вас, Арвид: когда-то у вас получалось неплохо -
тряхните стариной...

- На какую тему? - вопрос прозвучал так, словно собеседнику предложили
не сочинить стихотворение, а решить математическую задачу.

- О Карадаге, - альбинос вновь усмехнулся и поудобнее откинулся на
покрывало.

Арвид неторопливо оглянулся, окинув спокойным взглядом громаду Черной
горы, и вновь отвернулся. Несколько секунд длилось молчание, и наконец
крепыш медленно проговорил - почти без всякого выражения, равнодушно:

Старый тигр застыл Возле недвижной глади...

Очень хочется пить...