Чтение 7–й страницы книги ~Эксперт по вдохам и выдоха~

Те уже взламывали на саквояже замок. Замок сопротивлялся. Я
специально поставил такой, в расчете на неумелых взломщиков. Полминуты они
провозятся, а потом замок откроется сам собой.

Я еще кипятился, как раз полминуты, а когда послышался характерный
щелчок, успокоился и стал наблюдать. Всегда, когда работает Шарри, зрелище
бывает захватывающее.

Я наблюдал. Сначала изменились их лица. Из сосредоточенных и
откровенно злобных они превратились в растерянные, словно вместо золотого
ключика на дне оказалась пуговица. Почуяв подвох, они настороженно
вздрогнули и хотели было отпрянуть. Но поздно. Шарри держал их крепко,
узами гипносвязи прикрутив к блоку-парализатору. Через 20 секунд с ними
было покончено.

Ради Бога, не надо пугаться. Ничего криминального не случилось.
Просто верный мой Шарри подавил центры агрессии и ввел в мозговую кору
соответствующую кодовую информацию. Нормы нравственности и прочее. Весной
в жизни моих подопечных заканчивается очередной цикл. К лету они полностью
переменятся - внешне, внутренне, об этом я говорил. И куда-нибудь отсюда
уедут. Они не сидят на месте - поездят, походят, потом осядут по разным
местам планеты. Найдут товарищей, таких же, как они, станут жить. После
сегодняшней обработки два года нормальной нравственной жизни им
обеспечены. Как раз до следующей перемены. А там опять для нас с Шарри
настанут горячие деньки.

Я улыбнулся устало. Всегда, когда дело сделано, и все уже позади,
меня мучает стыд. Как ни хитри, а принцип личной свободы я нарушил. И от
совести не уйдешь. И только вспомнив Господа Бога с Его вечными
антиномиями, я глубоко вздохнул и заставил себя успокоиться. Все мы образ
Его и подобие. А они - они тоже люди. Тоже Божьи твари, хотя и созданные
искусственно. И раз мы их породили и пустили гулять по свету, то нам с
ними и нянчиться.

Пока я лежал и ждал, сквозняк, поддувавший из-за брезента, неожиданно
материализовался. Он стал осязаем, вдруг обзавелся голосом и имел облик
стража закона Ахмедова. Для меня в таком превращении ничего странного не
было. Я ожидал чего-нибудь в этом роде. Помните, рядом с табличкой я
приметил на двери нечто? Так вот, там, на двери, меленько белым мелком
кто-то поставил крестик. Крестик из лодочных весел. Трудно не догадаться,
кто.

- Нормально? - спросил Ахмедов, и, видя, что дело сделано, сам себе
ответил: - Нормально. А я уже было раза два хотел идти выручать.

- Не понадобилось, - сказал я бодро, разминая руки после веревки.
Потом обошел моих и по очереди похлопал каждого по плечу.

- Все в порядке, ребята. Считайте, что ничего не было.

Они смущенно переминались и от смущения отводили глаза. Шарри сидел
поверх раскрытого саквояжа и одной из восьми ног тщательно всех
пересчитывал.

Ахмедов отвел меня к стене и украдкой показал на бритого.

- Равич, - сказал он тихо.

- Кто? - Я вздрогнул, словно от укола иглой. Сразу вспомнилась
пристань, тело под брезентовым саваном... Я ему не поверил. - Не может
быть, он же...

Ахмедов склонился и зашептал:

- Утонул, думаете? Ожил! Опять. Взломал дверь в покойницкой и сбежал.

Я глупо таращил глаза.

- А этот, как его, Лашенков?

- Не было Лашенкова. Это Равич придумал. И адрес придумал, только у
них с вами тогда не получилось. Я помешал.

И все-таки я не верил.

- Нет, - сказал я решительно, - жена, Равич женат. Мы же тогда ей
звонили с Костей, я сам разговаривал. А у моих подопечных никаких жен быть
не может. Они...

И я рассказал ему вкратце про некоторые особенности их жизни.

- Да? Неужели? - Ахмедов то и дело краснел. Потом вздохнул и сказал:
- И все-таки это Равич. А жена... Женщину разве поймешь? Она ведь -
женщина.

Костя чуть не уплыл со мной, помешал Ахмедов.

- Константин Евгеньевич, прыгайте. Держите руку, скорей!

- Не хочу, - весело кричал редактор, - ну ее к бесу, вашу
провинциальную жизнь! В столицу! В Европу! Мишка меня берет! Берешь,
Мишка? Не передумал?

Когда он все-таки спрыгнул, волны шампанского долго еще мотали Костю
по приснопамятной пристани. Он кружился и пел, хотел пуститься вплавь за
"ракетой", но вовремя вспомнил, что не взял купальную шапочку. Ахмедов,
единственный бывший на пристани полюс трезвости, сначала оттаскивал
Константина Евгеньевича от края, потом это ему надоело, и он, схватив
Костю в охапку, поволок его к стеклянным дверям вокзала. Он волок его и
махал мне Костиной шапкой:

- Летом, летом к нам приезжайте! Когда хариус на реке пойдет! Места
знаю, не пожалеете.

Голова моя горела огнем от прощания. Я смеялся, я их любил. Я всех
сегодня любил, и меня сегодня любили. А потом все разом исчезло. И палуба
и речной вокзал, и даже Ахмедов с Костей. И река исчезла, и город. Потому
что выше по берегу, там, где блеклые городские строения сутулятся под
тяжестью облаков, на воздух одна за одной поднимались большие птицы.
Пестрая гулкая радуга! Фейерверк!

- Голуби! Это же голуби! Да какие - слоны!