серыми катышками, потом начинает еще тускло, от середины к краям,
проступать рисунок, тогда уже становится ясно, чем все кончится, и
нужно слюнить палец, и водить аккуратно и равномерно, не прижимая
сильно, чтобы не повредить цветной слой, вот точно так слюнить и,
несильно прижимая, водить кругами и не отвлекаться - не отвлекай меня,
- и наконец проступает все, и края, и краски оказываются яркими... Это
бабочка... Или какой-то цветок? Нет, бабочка! Я поймала ее!.. Вот.
левак, в Коньково он запросил четвертной и, получив согласие, тут же
врубил музыку на полную, вездесущая Тина Тернер закричала на всю
московскую ночь, в мокром асфальте отражались огни. Мокрая ночная
Москва, да ночная же в свежем снегу, да, пожалуй, утренняя на исходе
листопада - вот и вся красота этого проклятого, единственного в жизни
места, а в остальное время видны помойки, руины, лужи в выбоинах и
вечные стройки.
какова его каждая строка. Нужно только, чтобы время от времени
возникало у тебя самого такое чувство, вернее, предчувствие... Ну
точно, как у тебя с твоей переводной картинкой, понимаешь? Ты ведь
знаешь, что эти занятия очень похожи... И вот, когда хотя бы одна
картинка ожила, засияла, вспыхнула жизнью, - уже все в порядке, уже не
зря садился за машинку. Тогда остается еще одно: надо все дописать и
кончить так, чтобы эта яркая картинка не умерла, не засохла, не
перестала сиять, надо сохранить это дыхание и так кончить. Понимаешь?
Здесь есть полная аналогия: у тебя одна картинка, другая, они
проявляются, прорываются одна за другой, а я должен терпеливо тянуть
свою линию, выдерживать ритм и при этом сохранять интерес, и
стремиться к концу, к завершению изо всех сил, и в то же время
сохранять для этого завершения силы, чтобы все не испортить!.. Ты
слышишь, что я описал нашу любовь? А я слышу, что это инструкция по
изготовлению романа. Собственно, любовь ведь так и называется -
роман... Ты сентиментальный, старомодный, милый, любимый, красивый, я
тебя люблю. И я тебя люблю.
загудел лифт, встал. Зажглось окно.
мое сердце, любимая. Кто бы заглянул в мое сердце да объяснил мне, что
там делается! У самого-то все времени нет.
даже искусственного происхождения, ночью стояло непроглядно темным,
угрюмо-шумным на ветру лесом, из тьмы тянуло сыростью, и узкий
асфальтовый подъезд, ныряя в заросшую лощину и поднимаясь на невысокий
холм, едва заметно светлел под дымящимся, скользящим в облаках лунным
светом. Сырой и жест-кий ветер входил в машину поверх левого приспу-
щенного стекла, путался в коротко стриженных волосах водителя "Волги"
и закручивался над пустыми задними сиденьями.
краснопогонный солдатик вышел на крыльцо кирпичного домика у ворот,
осветил фонариком номер машины и скрылся в сторожке. Темно-зеленые
ворота в глухом заборе поехали вбок, и "Волга" продолжила путь по
узкой асфальтовой дороге среди точно такого же темного, но уже за
забором, леса. Метров через двести водитель затормозил. Свет, падавший
из широких стекол большой веранды сквозь полупрозрачные оранжевые
шторы, оставляя во тьме зубчато-неровный силуэт большого трехэтажного
дома, обозначил матовое золото погон, седину - и вновь прибывший
ступил в яркий, теплый мир ночного застолья.
одинаковых мужчин - вроде спортивных тренеров: крупные, тяжелые,
груболицые, между пятьюдесятью и шестьюдесятью, в тренировочных
трикотажных куртках с высоко застегнутыми молниями, в кое-как
натянутых трикотажных же штанах. Один сидел, далеко отодвинувшись от
стола вместе с тяжелым, довольно обшарпанным стулом, темно-красная
плюшевая обивка которого по краям сильно вытерлась и лоснилась
белесым. Он покачивался на задних ножках и, закинув ногу на ногу,
старательно удерживал шлепанец, зацепив его растопыренными пальцами и
напрягая ступню. Трое, наоборот, придвинулись к столу очень близко,
налегли на него локтями. Коньяк, несколько тарелок с нарезанной
дорогой рыбой, остатками икры, жирной копченой колбасой, две
переполненные окурками пепельницы создавали обычный натюрморт мужского
стола, только качество еды и питья отличало этот стол от сотен и тысяч
других, вокруг которых сидели в это время десятки тысяч мужчин в
стране...
кивнул вошедшему, с неудовольствием глянув на его костюм. - Лучше
ничего не придумал, чем в мундире приехать? Тут по трассе кто только
не шастает, и дипломаты, и корреспонденты, вокруг их дачи, а ты своими
эполетами сверкаешь... Небось еще и шофера привез?
Один из аборигенов в спортивной одежде тут же отыскал чистую рюмку,
налил коньяку, поставил перед гостем. - Сам всю дорогу, понимаешь, за
баранкой, как пацан, а ты еще мне вычитываешь...
устойчивость стула, человек в шлепанцах. - Ладно, что с тобой
делать... Ты же небось без своих звезд посрать не ходишь... ну, выпей,
расслабься да включайся в разговор.
светлые квадраты лежали на асфальте подъезда, на траве. И уютен был
страшный ночной разговор.
другую коньяку и зажевывал их бледным куском осетрины, которую он,
довольно сноровисто орудуя ножом и вилкой, завернул почему-то в лист
гурийской капусты, - ебарь тропический... готов?
седовато-сизыми волосами, аккуратно уложенными и слегка начесанными по
давней комсомольской моде на уши. Он потянулся чайной ложечкой,
зачерпнул икры, ровной горкой свалил ее на микроскопический кусочек
хлеба и мгновенно закинул все сооружение в рот. Прожевал одним
коротким движением мощной челюсти, проглотил и продолжил: - Танцор-то
он танцор, а пыли мы с ним наглотались будь здоров, пока уговаривали.
Ломался, как целка. А сам небось и в Афгане не одного замочил, и когда
по Европе катался, я точно знаю, руку в бабью сумку запускал не раз и
не два... Сука - больше ничего! Ребята из плена на карачках к своим
ползли, а он на второй день в мусульмане запросился! Мало ему, жаль,
обрезали, на немок осталось... Еще полез на меня, гнида...
продолжал качаться на ножках стула, произнес свой вопрос упрямо-
настырным тоном, видно, задавал его не впервые.
комсомолец, - а вот я в этом деле разбираюсь, все-таки десять лет
после обкома - это тебе не хрен собачий, я профессионалом стал, и я
тебе говорю, что в деле этот трахальщик стоит взвода, а то и роты вот
его ребят, - он ткнул в генерала, - вместе со всеми их беретами...
Генерал набычился так, что можно было бы и испугаться, но мужики
вокруг стола, наоборот, засмеялись. Генерал треснул по клеенчатой
столешнице кулаком: - И не хрена ржать! Я еще посмотрю на ваших
специалистов драных, если я вам моих в помощь не дам. Джеймсбонды
штопаные!
три ряда цветных планок на широко наваченной груди мундира, здесь,
видимо, ни уважения, ни страха не вызывал.
Это был лысоватый человек с черепом удивительно неправильной формы:
плоским затылком, скошенным лбом и сильно выступающим вдоль лысины,
как невысокий петушиный гребень, швом черепных костей. Тонкие светлые
волосы вокруг лысины стояли ореолом.
Глуховский Дмитрий
Контровский Владимир
Березин Федор
Майер Стефани
Шилова Юлия
Сертаков Виталий