проводишь.
Михаил Антонович.
Счастливой тебе работы. Обязательно напиши мне письмецо. Адресок ты не
потерял?
приезжай. Право же, как вернешься на Землю, так и приезжай. У нас весело.
Много молодежи. Мемуары мои почитаешь.
Юрой дверь кессона.
в бане, и вышли на вторую доковую палубу. У раскрытого люка танкера сидел
на маленькой бамбуковой скамеечке голенастый рыжий человек в расстегнутом
кителе с золотыми пуговицами и в полосатых шортах. Глядясь в маленькое
зеркальце, он расчесывал пятерней рыжие бакенбарды и, выпятив челюсть,
дудел какой-то тирольский мотив. Увидев Юру и Жилина, он спрятал зеркальце
в карман и встал.
Генеральный инспектор говорил с вами, не так ли?
за манера, в самом деле?
вообразил, что мы больше никогда не встретимся, и не замедлил сделать из
этого трагедию. А трагедии никакой нет. Тебе еще сто лет встречаться с
разными хорошими и плохими людьми. А можешь ты мне ответить на вопрос: чем
один хороший человек отличается от другого хорошего человека?
Вот завтра ты будешь со своими ребятами. Завтра все тебе будут завидовать,
а ты будешь хвастаться. Мы, мол, с инспектором Юрковским... Расскажешь,
как ты стрелял в пиявок на Марсе, как своими руками вот таким стулом
изничтожил мистера Ричардсона на Бамберге, как спас синеглазую девушку от
злодея Шершня. Про смерть-планетчиков ты тоже чего-нибудь наврешь.
как ты споешь им балладу об одноногом Пришельце. Только учти. Честно
говоря, там было два следа. Про второй след я не успел рассказать. Второй
след был на потолке, в точности над первым. Не забудь. Ну, прощай.
Жилин похлопал его по плечу, повернулся и вышел в коридор. Юра услышал,
как в коридоре крикнули:
Пришельца. Был только его ботинок.
бакенбарды.
прямо в тебя локтем упираюсь. Если вдруг придется, скажем, делать вираж...
некуда. Удивительно тесно здесь. Кто строил эти... э-э... аппараты...
рассчитана только на одного человека, но обычно в нее забирались по двое.
Мало того, по правилам безопасности при работах над Кольцом экипажу
надлежало быть в скафандрах с откинутым колпаком. Вдвоем, да еще в
скафандрах, да еще с колпаками, висящими за спиной, в космоскафе было не
повернуться. Михаилу Антоновичу досталось удобное кресло водителя с
широкими мягкими ремнями, и он очень переживал, что другу Володеньке
приходится корчиться где-то между чехлом регенератора и пультом
бомбосбрасывателя.
щелкал затвором фотокамеры.
остановись... Фу ты, до чего у них тут все неудобно устроено...
отрываясь, на экран телепроектора. Космоскаф медленно плыл в двадцати пяти
километрах от средней плоскости Кольца. Впереди исполинским мутно-желтым
горбом громоздился водянистый Сатурн. Ниже, вправо и влево, на весь экран
тянулось плоское сверкающее поле. Вдали оно заволакивалось зеленоватой
дымкой, и казалось, что гигантская планета рассечена пополам. А под
космоскафом проползало каменное крошево. Радужные россыпи угловатых
обломков, мелкого щебня, блестящей искрящейся пыли. Иногда в этом крошеве
возникали странные вращательные движения, и тогда Юрковский говорил:
"Притормози, Михаил... Вот так..." - И несколько раз щелкал затвором. Эти
неопределенные и непонятные движения привлекали особенное внимание
Юрковского. Кольцо не было пригоршней камней, брошенных в мертвое инертное
движение вокруг Сатурна; оно жило своей странной, непостижимой жизнью, и в
закономерностях этой жизни еще предстояло разобраться.
штурвала, с наслаждением чувствуя, как мягко и послушно отзывается ракета
на каждое движение его пальцев. Как это было прекрасно - вести корабль без
киберштурмана, безо всякой там электроники, бионики и кибернетики,
надеяться только на себя, упиваться полной и безграничной уверенностью в
себе и знать, что между тобой и кораблем - только этот мягкий удобный
штурвал и не приходится привычным усилием воли подавлять в себе мысль, что
у тебя под ногами клокочет хотя и усмиренная, но страшная сила, способная
разнести в пыль целую планету. У Михаила Антоновича было богатое
воображение, в душе он всегда был немножко ретроградом, и медлительный
космоскаф с его слабосильным двигателем казался ему уютным и домашним по
сравнению с фотонным чудовищем "Тахмасибом" и с другими такими же
чудовищами, с которыми пришлось иметь дело Михаилу Антоновичу за двадцать
пять лет штурманской работы.
радугой алмазные россыпи Кольца. У Михаила Антоновича всегда была слабость
к Сатурну и к его кольцам. Кольцо было изумительно красиво. Оно было
гораздо красивее, чем об этом мог рассказать Михаил Антонович, и все же
каждый раз, когда он видел Кольцо, ему хотелось рассказать.
быть, не могу...
затвором. Михаил Антонович помолчал и позвал в микрофон:
Антонович. - Я просто хотел поделиться. Очень красиво здесь, Алешенька.
Солнце так переливается на камнях... и пыль так серебрится... Какой ты
молодец, Алешенька, что отпустил нас. Напоследок хоть посмотреть... Ах, ты
бы посмотрел, как тут камушек один переливается! - От полноты чувств он
снова замолчал.
занялся бы чем-нибудь. Ничего с нами не случится.
камней нет, все очень спокойно, безопасно.
все-таки будь повнимательнее.
Орлов Алекс
Володихин Дмитрий
Доставалов Александр
Роллинс Джеймс
Каргалов Вадим
Афанасьев Роман