снова спросил капитан Перси.
подсказывать индейцу ответы, - заметил один из офицеров.
бледнолицему правду. Мико спал, когда пришел этот белый человек. Мико был
на охоте, когда тот покинул его вигвам.
офицеров Джеймса.
мико. Токеа снимает печать с твоих уст.
так же, - сердито возразил англичанин.
Токеа, - мико запечатал его уста, чтобы ни один из чужаков не ступил на
тропу, что ведет к его вигваму. Ныне же Токеа лишился своего вигвама,
вождь Соленого озера сжег его. Токеа отвернулся от вождя Соленого озера.
Брат мой должен говорить. Не то бледнолицые решат, будто мико и его люди
встали на одну тропу с сыновьями Великого отца Канады.
из офицеров.
известно, что Токеа взял с Ходжа честное слово, что тот никому не
расскажет об их встрече.
Верно, там он и утратил былую отвагу. - С этими словами он презрительно
отвернулся от англичанина.
о своем пребывании у индейцев. Мне приятно отметить, с каким мужеством и
благородством вы держали данное вами слово.
Поступайте, как знаете.
леди, которая с риском для жизни помогла вам уйти от индейцев?
честь ничуть не пострадает, ежели вы с должным почтением станете
отзываться о тех, кто ни чем не заслужил вашего небрежения.
И я вовсе не нуждаюсь в вашей заботе и сочувствии.
идет лишь о вас самом. Во имя чести вашей родины и флота, в коем вы
изволите служить, вам надлежит рассеять подозрения, тяготеющие над вами.
вскинув голову, заявил англичанин. - Просто вашу гордыню тешит то, что в
ваши руки попал англичанин, над которым можно безнаказанно измываться.
Поступайте, как вам будет угодно.
По-моему, следует на время прервать допрос.
оглянувшись, погруженный в свои мысли.
сказал другой. - Похоже, его терзают угрызения совести.
редкость учтиво, как истинный джентльмен. Его словно подменили.
мало смыслю во всех этих тонкостях. Но сдается мне, что мы имеем дело с
упрямством истинного джентльмена. Он - настоящий Джон Булль, а посему
упрям, как бык. Я видел его еще в Опелоузасе. Веселый малый, смешливый и
язвительный, так и сыпал шуточками. А знаете, что его так пришибло?
История с миссис Блант. Он никогда не простит ни себе, ни нам того, что
выказал себя трусом. Бьюсь об заклад, он не вымолвит в свою защиту ни
единого слова. И будет только рад, ежели мы решим его повесить.
его дьявольского высокомерия, и вы увидите перед собой обычного упрямого
быка. Этот парень от стыда совсем потерял голову, а посему его теперь
вовсе не заботит судьба его шеи. Думаю, он даже хочет, чтобы его повесили.
церемонимся? Повесим его, коли ему этого хочется.
один из сыновей сквайра. - Не прибавит чести нашей стране, если мы
воспользуемся упрямством этого юноши, дабы нанести удар Джону Буллю. Мы
собрались для того, чтобы расследовать это дело. Позвольте мне сделать еще
одну попытку. Надеюсь, я сумею заставить его говорить. Приведите его и
ирландца.
имеем против.
еще не слыхал вашу историю. Расскажите-ка нам про ваши приключения в
логове разбойников.
чести, сын моего отца - изрядный дурень. Но куда большим дурнем сделался
после той истории этот джентльмен. Но держу пари, что он совсем рехнется.
молодой Коупленд к англичанину, - вы избавите нас от необходимости слушать
рассказ вашего соотечественника. Сообщите нам все, что необходимо, и мы,
возможно, не станем настаивать на унизительных для вашей чести
подробностях.
чувствами. Когда же ирландца вывели из комнаты, он, наконец, собрался с
духом и приступил к рассказу. Выслушав его, капитан Перси сказал:
выказали терпение, коего вы не заслуживаете. Надеюсь, ваше дело завершится
благополучно.
обеспокоена. Причиной сего, вероятно, был дом миссис Паркер, во многих
отношениях не самый подходящий для того, чтобы примирить наивное дитя
природы с тягостными условностями цивилизованной жизни. Полковник Паркер
принадлежал к одному из аристократических семейств, что перебрались сюда
из Виргинии и перенесли на свободные земли нового штата уклад и привычки
английской аристократии. Не претендуя на титулы, они, тем не менее, знали
свою родословную не хуже, чем их английские титулованные родичи. Правда,
теперь полковник придерживался демократических воззрений, сразу после
переезда он примкнул к партии президента. Убежденность, с коей он
отстаивал перед капитаном Перси правоту сквайра, казалось, подтверждала
незыблемость его политических принципов. Однако друзья дома полагали, что
полковник просто поддерживал взгляды большинства жителей штата, у которых
были не в чести аристократические замашки виргинцев. А его деятельное
участие в оппозиции, выступившей на собрании против главнокомандующего,
объяснялось нежеланием потворствовать диктаторским замашкам человека,
который, если верить слухам, был выходцем из весьма заурядного ирландского
семейства. Те же друзья поговаривали, что полностью одобряя политическую
гибкость супруга, миссис Паркер тем не менее поддерживала тесные связи с
аристократической партией своего родного штата Виргиния, уповая на то, что
нынешние демократические настроения в недалеком будущем уступят место
более достойным - аристократическим.
Виргинии, и все эти годы миссис Паркер оставалась образцовой женой и
хозяйкой. Изнеженная, привыкшая к роскоши, она сносила бесконечные лишения
с таким спокойствием и смирением, что поневоле вызывала восхищение
соседей. Она ободряла и утешала супруга, стараясь находить крупицы радости
в их нелегкой жизни. Она и теперь с гордостью показывала гостям крохотный
домишко, где когда-то они жили с детьми. Она указывала на место, где
прежде стояло фортепьяно, на котором она после многотрудного дня
наигрывала по вечерам своим близким религиозные песнопения, а также
демонстрировала самодельные, поношенные платья, висевшие тут же в память о
былом. Нет слов, миссис Паркер была особа высоконравственная и весьма
ученая, и хотя при огромном богатстве она жила довольно скромно и
непритязательно, в ней ощущалось истинное благородство, вследствие коего
дамы из хороших семей всегда служат примером для своих сограждан. Никто не
решился бы упрекнуть миссис Паркер в оскорбительном высокомерии, однако
между нею и прочими жителями городка оставался некий холодок в отношениях,
едва заметный и тщательно скрываемый, - впрочем, легко распознаваемый в
этих краях, где люди равно высоко ценили и личные, и общественные
добродетели.