помогавшими легче переносить удушливую полуденную жару. О
селении, основанном когда-то Хосе Аркадио Буэндиа, напоминали
лишь запыленные миндальные деревья, которым суждено было
выстоять перед самыми суровыми испытаниями, да река с
прозрачной водой -- камни ее, похожие на доисторические яйца,
раздробили в порошок обезумевшие молотки каменотесов, когда
Хосе Аркадио Второй задумал расчистить русло и открыть по этой
реке навигацию. То был бредовый замысел, сравнимый разве что с
фантазиями Хосе Аркадио Буэндиа, ибо многочисленные камни и
пороги исключали судоходство от Макондо до моря. Но Хосе
Аркадио Второй, в неожиданном для него порыве безрассудства,
настаивал на своем проекте. До тех пор он ни разу не проявлял
излишнего воображения. Он даже не встречался с женщинами, если
не считать кратковременного приключения с Петрой Котес. Урсула
всегда находила этого своего правнука самым жалким из всех
отпрысков рода Буэндиа за всю его историю, человеком,
неспособным отличиться даже на поприще петушиных боев. Но
как-то полковник Аурелиано Буэндиа рассказал Хосе Аркадио
Второму про испанский галион, сидящий на мели в двенадцати
километрах от моря, про галион, чей почерневший остов полковник
видел в годы войны своими собственными глазами. Эта история,
которую уже давным-давно все воспринимали как выдумку, для Хосе
Аркадио Второго явилась откровением. Он продал с молотка своих
петухов, подрядил на эти деньги рабочих, купил инструмент и
занялся невиданным делом: стал дробить камни, рыть каналы,
расчищать подводные мели и даже выравнивать пороги. "Я все это
уже наизусть знаю! -- кричала Урсула. -- Похоже, что время по
кругу вертится и мы опять пришли к тому, с чего начали". Когда
река, по мнению Хосе Аркадио Второго, сделалась судоходной, он
подробно изложил брату свои планы, и тот дал ему деньги,
необходимые для их осуществления. После этого Хосе Аркадио
Второй на долгое время исчез. В Макондо уже стали поговаривать,
что его проект купить судно -- всего лишь уловка, придуманная с
целью выманить деньги у брата и промотать их, но вдруг
распространился слух о каком-то странном корабле, который
приближается к городу. Жители Макондо, давно позабывшие об
умопомрачительных затеях Хосе Аркадио Буэндиа, сбежались к реке
и, не веря своим глазам, смотрели, как к берегу подходил
корабль -- первый и последний корабль, когда-либо
пришвартовавшийся возле Макондо. Это был всего лишь плот из
бальсовых бревен, его тянули за толстые канаты двадцать мужчин,
которые шли берегом. На носу стоял Хосе Аркадио Второй с
сияющими от счастья глазами и руководил этим сложным маневром.
Он привез с собой целый букет великолепных французских гетер:
они прятались от палящих лучей солнца под яркими зонтиками, на
их роскошные плечи были наброшены шелковые шали, лица их были
покрыты румянами и белилами, волосы украшены живыми цветами, на
руках сверкали золотые браслеты, а во рту -- вделанные в зубы
бриллианты. Бальсовый плот был единственным плавучим средством,
которое Хосе Аркадио Второй смог провести вверх по течению до
Макондо, и то лишь единожды, тем не менее он так никогда и не
признал, что замыслы его потерпели крушение, даже, напротив,
провозгласил свое деяние великой победой человеческой воли над
силами природы. Он до последнего гроша отчитался перед братом
во всех расходах и вскоре опять ушел с головой в будничные
заботы о бойцовых петухах. Единственное, что осталось от этого
неудачного начинания, было дуновение новой жизни, принесенное в
Макондо французскими гетерами, чье замечательное искусство
изменило традиционные методы любви, а неусыпное радение об
общественном благе побудило сровнять с землей устаревшее
заведение Катарино и превратить глухую улочку в подобие шумной
ярмарки с китайскими фонариками и грустной музыкой органчиков.
Именно французские гетеры были застрельщицами кровавого
карнавала, на три дня погрузившего все Макондо в состояние
безумия и предоставившего Аурелиано Второму случай
познакомиться с Фернандой дель Карпио.
Прекрасная. Урсула, которую волнующая красота правнучки
приводила в трепет, не смогла помешать избранию. До тех пор она
выпускала Ремедиос Прекрасную на улицу только вместе с
Амарантой, когда надо было идти к мессе, и то при условии, что
девушка закроет лицо черной мантильей. Даже самые далекие от
благочестия мужчины из тех, кто мог, переодевшись священником,
служить кощунственные мессы в заведении Катарино, приходили в
церковь, надеясь увидеть хоть на мгновение лицо Ремедиос
Прекрасной, о чьей сказочной красоте с восторгом, переходящим в
священный ужас, говорила вся долина. Прошло немало времени,
прежде чем любопытным довелось взглянуть на это лицо, и лучше
было бы им не дождаться такого случая, потому что большинство
из них с той поры позабыло о спокойном сне. А человек,
благодаря которому исполнилось их желание -- один приезжий
кабальеро, -- сам навсегда утратил покой, увяз в трясине
мерзости и нищеты и несколько лет спустя, заснув на рельсах,
был разрезан на части ночным поездом. С самой первой минуты,
когда он появился в церкви в своем зеленом вельветовом костюме
и вышитом жилете, все поняли, что он приехал очень издалека,
возможно даже из какой-нибудь другой страны, привлеченный
волшебными чарами Ремедиос Прекрасной. Он был так красив и
строен, держал себя с таким спокойным достоинством, что рядом с
ним Пьетро Креспи показался бы просто недоноском, и многие
женщины с завистливыми улыбками шептали, что это его надо бы
закрыть мантильей. Он не был знаком ни с кем в Макондо.
Приезжал на рассвете в воскресенье, как принц из сказки --
верхом на коне с серебряными стременами и бархатным чепраком, и
после мессы покидал город.
раза, как он вошел, и все решили, что между ним и Ремедиос
Прекрасной завязался безмолвный и напряженный поединок,
подписан тайный договор, возникло роковое соперничество,
которое должно завершиться не только любовью, но и смертью. На
шестое воскресенье кабальеро появился с желтой розой в руке.
Он, как обычно, слушал службу стоя, а после окончания ее
преградил путь Ремедиос Прекрасной и преподнес ей розу. Девушка
взяла цветок очень естественным движением, будто ожидала этого
дара, затем приподняла на мгновение свою мантилью и улыбнулась
незнакомцу. Вот и все, что она сделала. Но для него, и не
только для него, а и для всех мужчин, кто, на свое горе,
оказался рядом, это мгновение стало незабываемым.
оркестром, который нередко играл до самого утра. Аурелиано
Второй -- единственный в семье Буэндиа человек, проникшийся к
нему сердечным участием, -- пытался поколебать его упорство.
"Не теряйте напрасно время, -- сказал он ему однажды ночью. --
Женщины в этом доме упрямее ослиц". Он предложил незнакомцу
свою дружбу, пригласил искупаться в шампанском, пробовал
объяснить, что представительницы женской половины рода Буэндиа
обладают сердцем из кремня, но так и не смог разубедить его.
Выведенный из терпения нескончаемыми ночными концертами,
полковник Аурелиано Буэндиа пригрозил кабальеро излечить его от
печали с помощью пистолета. Но ничего не могло заставить
влюбленного отречься от своих намерений, пока он не впал в
глубокое отчаяние. Тогда из красивого и элегантного молодого
человека он превратился в жалкого оборванца. Ходили слухи, что
он отказался от власти и богатства в своем далеком отечестве,
хотя на самом деле никто так никогда и не узнал, откуда он
родом. Он стал задирой, пьяницей, драчуном, рассвет всегда
заставал его теперь в заведении Катарино. Самым грустным в его
трагедии было то, что Ремедиос Прекрасная в действительности
была к нему безразлична даже в ту пору, когда он появлялся в
церкви разодетый, как принц. Она приняла от него желтую розу
без всякого кокетства, просто позабавленная этим необычным
поступком, и приподняла мантилью, желая лучше разглядеть его
лицо, а вовсе не затем, чтобы показать ему свое.
мира сего. Еще долго после того, как она вышла из детского
возраста, Санта София де ла Пьедад вынуждена была мыть и
одевать ее, и даже когда Ремедиос стала с этим справляться
сама, все еще приходилось следить, чтобы она не рисовала на
стенах зверюшек палочкой, вымазанной собственными какашками.
Она дожила до двадцати лет, так и не научившись ни читать, ни
писать, ни обращаться с приборами за столом, и бродила по дому
нагая -- ее природе были противны все виды условностей. Когда
молодой офицер, начальник охраны, объяснился ей в любви, она
отвергла его просто потому, что была удивлена его легкомыслием.
"Ну и дурак, -- сказала она Амаранте. -- Говорит, что умирает
из-за меня, что я -- заворот кишок, что ли?" Когда же офицера
действительно нашли мертвым под ее окном, Ремедиос Прекрасная
подтвердила свое первое впечатление.
Панов Вадим
Шилова Юлия
Каменистый Артем
Андреев Николай
Афанасьев Роман
Шилова Юлия