знаю, что ты скажешь! -- бюрократическое извращение, временный период,
переходный строй -- но он мне жить не даёт, ваш переходный строй, он душу
мою топчет, ваш переходный строй, -- и я его защищать не буду, я не
полоумный!
Рубин.
всегда так думаю! Над христианами мы издеваемся -- мол, ждёте рая, дурачки,
а на земле всё терпите, -- а мы чего ждём? а мы для кого терпим? Для
мифических потомков? Какая разница -- счастье для потомков или счастье на
том свете? Обоих не видно.
-- одному работать?
выражение на его мужественном пиратском лице.
жёлто-коричневой жидкостью обливать, а я им -- добывай атомную бомбу? Нет!
Земеля, к мировому господству не стремлюсь.
Бомба -- на Западе, её там изобрели, а вы воруете.
мириться? Ты -- потворствуешь этому прыщу?
него серчаешь? Это же -- твой Алёша Карамазов, он защищает Перекоп. Хочешь
-- иди бери.
воровать.
было подписывать! Так нет, Пахану бомба нужна!
увидел быстро подходившего к ним Доронина.
И продолжал громко ровно:
артиллерийский полк?
чистотой:
косятся мои же доверенные. Что ж тогда остальным? Господа! Я пришёл вам
предложить: хотите, завтра в обеденный перерыв я вам продам всех
христопродавцев в тот самый момент, когда они будут получать свои тридцать
серебренников?
шарашке самым молодым зэком. Все сердца привлекал его необидчивый нрав,
удатливость, быстрота. Немногие минуты, в которые начальство разрешало
волейбол, Ростислав отдавался игре беззаветно; если стоящие у сетки
пропускали мяч, он от задней черты бросался под него "ласточкой", отбивал и
падал на землю, в кровь раздирая колена и локти. Нравилось и необычное имя
его -- Руська, .вполне оправдавшееся, когда, через два месяца после приезда,
его голова, бритая в лагере, заросла пышными русыми волосами.
ГУЛага он числился как фрезеровщик; на самом же деле оказался фрезеровщик
липовый и вскоре был заменен настоящим. Но от обратной отсылки в лагерь
Руську спас Двоетёсов, взявший его учиться на меньшем из вакуумных насосов.
Переимчивый Руська быстро научился. За шарашку он держался как за дом отдыха
-- в лагерях ему пришлось хлебнуть много бед, о которых он рассказывал
теперь с весёлым азартом: как он [доходил] в сырой шахте, как стал делать
себе [мостырку]- ежедневную температуру, нагревая обе подмышки камнями
одинаковой массы, чтобы два термометра никогда не расходились больше, чем на
десятую долю градуса (двумя термометрами его хотели разоблачить).
срока неотступно должно было повториться в будущем, Руська мало кому, и то
по секрету, раскрывался в своем главном качестве -- донного парня, два года
водившего за нос сыскной аппарат МГБ. Достойный крестник этого учреждения,
он так же не гнался за славой, как и оно.
одного сентябрьского дня. В этот день Руська с таинственным видом обошёл до
двадцати самых влиятельных зэков шарашки, составлявших её общественное
мнение, -- и с глазу на глаз каждому из них возбуждённо сообщил, что сегодня
утром оперуполномоченный майор Шикин вербовал его в стукачи, и что он,
Руська, согласился, предполагая использовать службу доносчика для всеобщего
блага.
сменёнными фамилиями, галочками, литерами и шифрами о его опасности,
предрасположенности к побегу, о необходимости транспортировать его только в
наручниках, -- майор Шикин в погоне за увеличением штата своих осведомителей
счёл, что Доронин -- юноша, и потому нестоек, что он дорожит своим
положением на шарашке и потому будет предан оперуполномоченному.
там говорили: "да-да, зайдите к майору Шикину"), Ростислав просидел у него
три часа. За это время, слушая нудные наставления и разъяснения [кума],
Руська своими зоркими ёмкими глазами изучил не только крупную голову майора,
поседевшую за подшиванием доносов и кляуз, его черноватое лицо, его
крохотные руки, его ноги в мальчиковых ботинках, мраморный настольный прибор
и шёлковые оконные шторы, но и, мысленно переворачивая буквы, перечёл
заголовки на папках и бумажки, лежавшие под стеклом, хотя сидел от края
стола за полтора метра, и ещё успел прикинуть, какие документы Шикин,
очевидно, хранит в сейфе, а какие запирает в столе.
согласительно кивал. За этим голубым простодушием кипели самые отчаянные
замыслы, но оперуполномоченный, привыкший к серому однообразию людской
покорности, не мог догадаться.
он откажется стать стукачом.
чувством унизительным, "доброту" -- смешным, "совесть" -- выражением
поповским. Зато внушали им, что доносительство есть и патриотический долг, и
лучшая помощь тому, на кого доносишь, и содействует оздоровлению общества.
Не то, чтоб это всё в Руську проникло, но и не осталось без влияния. И
главным вопросом для него был сейчас не тот, насколько это дурно или
позволительно -- стать стукачом, а -- что из этого получится? Уже
обогащённый бурным жизненным опытом, множеством тюремных встреч и
наслушавшись хлёстких тюремных споров, этот юноша не выпускал из виду и
такую ситуацию, когда все эти архивы МГБ будут раскапывать, и всех тайных
сотрудников предавать позорному суду.
же опасно, как в ближнем -- отказаться от него.
занятные бумажки вверх ногами под настольным стеклом Шикина, он задрожал от
предчувствия острой игры. Он томился от бездеятельности в тесном уюте
шарашки!
согласился.
прохаживался по кабинету и потирал одну крохотную ладонь о другую -- такой
осведомитель-энтузиаст обещал богатый урожай доносов. А в это самое время не
менее довольный Руська обходил доверенных зэков и исповедывался им, что
согласился быть стукачом из любви к спорту, из желания изучить методы МГБ и
выявить подлинных стукачей.
недоверчиво спрашивали -- зачем он, рискуя головой, похваляется. Он отвечал:
выступите свидетелями защиты.
не пошёл и не донёс куму! Уже одним этим полета людей утвердились выше
подозрений.
и позже. Но, как всегда, у событий был свой внутренний ход. Шикин требовал
[материалов]. Руське приходилось что-нибудь давать. Он обходил своих
доверителей и жаловался: