вая с пальцев вкусное масло. Потом останавливается, не вдруг, но намерт-
во; челюсть перестает жевать, обкусанное печенье в руке, лицо чуть опу-
щено, глаза пусты, словно она прислушивается к чему-то очень далекому
или совсем близкому - у себя внутри. Кровь отлила от лица, густой здоро-
вый румянец исчез, и она сидит оцепенело, слушая и ощущая неумолимую
древнюю землю - но без тревоги и страха. "Двойня, не иначе", - говорит
она себе беззвучно, не шевеля губами. Потом схватка утихает. Она опять
ест. Повозка не остановилась; время не остановилось. Они въезжают на
последний холм и видят дым.
противоположную возвышенность, где стоит город. Следуя взглядом за его
кнутовищем, она видит два столба дыма: один - от горящего угля, плотный,
над высокой трубой, другой - высокий, желтый, над купой деревьев, должно
быть, на отшибе.
ферсон. Ну и ну. Носит же человека по свету.
Работавшие в сарае у строгального станка подняли головы и увидели незна-
комца, который стоял и смотрел на них. Они не знали, давно ли он там
стоит. Похож он был на бродягу - и вместе с тем непохож. Ботинки у него
были пыльные, брюки тоже в грязи. Но сшиты из приличной диагонали и оту-
тюжены, а рубашка его, хотя и грязная, была белой рубашкой; на нем был
галстук и соломенная шляпа, новая, с твердыми полями, заломленная нагло
и зловеще над неподвижным лицом. Он не был похож на босяка в босяцком
рубище, но бездомностью от него так и веяло, словно не было у него ни
города, ни городка родного, ни улицы, ни камня, ни клочка земли. И соз-
нание этого он нес, как знамя, с выражением независимым, жестоким, чуть
ли не гордым. "Словно", - говорили потом люди, - попал в полосу невезе-
ния, хоть не намерен в ней задерживаться, и плевать хотел на то, каким
способом из нее выберется". Он был молод. И Байрон видел, как он стоял и
наблюдал за рабочими в пропотевших комбинезонах - с сигаретой в углу
рта, с презрительным и мрачно-неподвижным лицом, чуть стянутым на сторо-
ну из-за сигареты. Потом он выплюнул сигарету, не дотронувшись до нее
рукой, повернулся и пошел контору, а люди в выгоревшей, перепачканной
рабочей одежде смотрели ему в спину с сердитым недоумением.
бы с него эту мину.
сказал другой. - Ненароком сделает где-нибудь такую мину, а она кому-ни-
будь может не понравиться.
лись по рабочим местам - среди жужжащих, скрипящих шкивов и приводных
ремней. Но не
лопатой, на худой конец, умеет обращаться. На опилки, что ли, поставьте.
не следил бы за чужаком в грязной городской одежде, за его мрачной невы-
носимой физиономией, исполненной безмолвного холодного презрения. Мастер
посмотрел на него мельком, с такой же холодностью во взгляде.
тер. - Значит, так, любезный. Ступай туда вон, возьми лопату и помоги
ребятам опилки откинуть.
зашел за кучу опилок, появился оттуда с совковой лопатой и принялся за
работу. Управляющий с мастером разговаривали в дверях. Управляющий ушел,
мастер вернулся.
сил мастер.
имя человека может быть не просто служебным звуком названия, но и ка-
ким-то предвестием того, что человек совершит, - если, конечно, другие
сумеют вовремя разгадать его смысл. Ему казалось, что никто из них и не
смотрел особенно на пришельца, покуда они не услышали его имя. Но когда
услышали, впечатление было такое, словно имя намекает, чего от него
ждать, словно он сам нес роковое предупреждение о себе - как цветок не-
сет свой запах, как гремучая змея - гремушку. Только ни у кого из них не
хватило ума понять намек. Они просто решили, что он иностранец, и весь
остаток пятницы, наблюдая за тем, как он работает в своем галстуке, в
своей соломенной шляпе и глаженых брюках, рассуждали между собой, что
так, должно быть, работают у него на родине; некоторые, правда, сомнева-
лись и говорили: "Он переоденется. Завтра утром он не придет на работу в
этом воскресном наряде".
ходу спрашивали: "Ну что он?.. Где?.." Остальные показывали. Новенький
стоял один у кучи опилок. Рядом валялась его лопата, а он стоял во всем
вчерашнем, в той же наглой шляпе, и курил сигарету. "Когда мы пришли, он
был тут, - объясняли первые. - Вот так вот стоял, и все. Словно и спать
не ложился".
все помнили о его присутствии, об уверенной его спине (он работал очень
неплохо, с сумрачным и сдержанным усердием) и руках. Наступил полдень.
Все, кроме Байрона, пришли сегодня без обеда и начали собирать свои ве-
щи, чтобы уйти уже до понедельника. Байрон один отправился в насосную,
где обычно ели, и сел. Вдруг что-то заставило его поднять глаза. Невда-
леке, прислонясь к столбу, курил незнакомец. Байрон понял, что он пришел
раньше и не потрудился отойти. Или еще того хуже: вошел сюда нарочно, не
обращая на Байрона внимания, как на столб. "Что же, не пошабашил еще?" -
спросил Байрон.
ужасающе ровного пергаментного тона. Не кожа - само лицо, насквозь,
словно голова была отформована с холодной, страшной правильностью и по-
том обожжена в раскаленной печи. "Сколько здесь платят сверхурочных? -
спросил он. И тут Байрон понял. Понял, почему тот работает в выходном
костюме, почему вчера и сегодня приходил без обеда, почему не кончил в
полдень, как все другие. Понял так же ясно, что вот уже два или три дня
он, судя по всему, живет на одних сигаретах. И, не успев подумать, уже
протягивал свой котелок - движением таким же непроизвольным, как сама
мысль. Ибо прежде, чем оно завершилось, тот, не изменив своего ленивого
презрительного выражения, повернул голову и взглянул на предложенный ко-
телок сквозь стелющийся дым сигареты. "Не хочу. Убери свой корм".
пришел в новом комбинезоне, с завтраком в пакете. Но в полдень он не ел
с остальными, сидя на корточках в насосной, и на лице его было все то же
выражение. "Пускай его, - сказал мастер. - Симе не костюм его нанимал -
но и не морду ведь".
видимо, полагал Кристмас - так себя вел. Говорить ему было не с кем и не
о чем, даже после полугода работы. Никто не знал, чем он занимается от
смены до смены. Случалось, кто-нибудь из товарищей по работе встречал
его после ужина на центральной площади, и Кристмас вел себя так, будто
видел его впервые. Тут он ходил в новой шляпе и глаженых брюках, с сига-
ретой в углу рта, и дым сигареты змеился возле его лица. Никто не знал,
где он живет, где ночует, и только время от времени кто-нибудь видел его
на лесной тропинке у окраины города - как будто он жил в той стороне.
дал, узнавая постепенно. А тогда никто из них не знал, где живет Крист-
мас, чем он на самом деле занимается - за ширмой, завесой своей черной
работы на фабрике. Может быть, никто бы так и не узнал, если бы не еще
один новенький, Браун. А когда Браун все рассказал, человек десять сразу
же признались, что третий год покупают у Кристмаса виски - встречаясь с
ним ночью, один на один, за старым, колониальных времен, плантаторским
домом в двух милях от города, где жила в одиночестве старая дева по фа-
милии Берден. Но и покупавшие виски не знали, что Кристмас живет в нег-
ритянской развалюхе на участке мисс Берден, и живет уже больше двух лет.
мец, искавший работы, как некогда Кристмас. Он был тоже молодой, рослый,
пришел уже в комбинезоне, который, судя по всему, довольно давно не сни-
мал, и тоже имел вид путешествующего налегке. У него было живое, мило-
видно-безвольное лицо с белым шрамиком у рта, выглядевшего так, словно
на него подолгу любовались в зеркало и привычка вскидывать голову и ко-
сить через плечо - как мул, когда его догоняет машина, думал Байрон. Но
это была не просто оглядка, опаска; она еще, думалось Байрону, отдавала
самонадеянностью, нахальством, словно он без конца показывал и доказы-
Флинт Эрик
Громыко Ольга
Березин Федор
Русанов Владислав
Посняков Андрей
Прозоров Александр