Чтение 7–й страницы книги ~Обретение Энкиду~

что "на рудниках - оно несладко"...

Постепенно Мурзик приобщался к цивилизации. Читать он, понятное дело,
не умел. Консервов пугался - не верил, что в банках действительно сокрыта
еда. На объяснения продавцов - "видите, тут написано" - ворчал разные
непотребства.

Свой долг квалифицированной домашней прислуги Мурзик исполнял так.

Проводив меня поутру на работу, первым делом заходил в подсобку
мясной лавки и там грозно требовал, чтобы мясо рубили у него на глазах.

Чтоб натуральное. Чтоб он, Мурзик, своими глазами видел. И чтоб
сомнений не было. То есть, чтоб ни капелюшечки сомнений не возникало даже.
Не то потравят дорогого господина, а ему, Мурзику, потом... ТОГО!.. Мясник
даже и не представляет себе - ЧЕГО!

Устрашив мясника и купив говядины какая покраснее, направлялся в
зеленную лавку. Придирчиво брал морковь и капусту. Побольше.

Картошке в силу своей каторжанской косности решительно не доверял.
Продукт привозной, им, Мурзиком, на зуб не пробованный. Мало ли что. Вдруг
господину с того худо сделается? Мурзик очень не хотел обратно на биржу.

Все купленное мой раб кое-как споласкивал холодной водой и загружал в
бак, где в дни большой стирки обычно кипятил белье. Варил до готовности
мяса. Иногда солил.

И кормил меня.

Я ел...

А что из достижений цивилизации Мурзик любил, так это телевизор. У
них на угольной шахте был один, в бараке. Ловил только одну программу,
центральную, по которой весь официоз гоняют. Но и там порой мелькало
что-нибудь стоящее. Например, футбол. Или жизнь пляжных девочек. В футбол
и пляжных девочек на шахте, понятное дело, не верили. Больше потешались
над тем, как горазды врать телеведущие.

В мое отсутствие Мурзик разваливался на моем диване и бессмысленно
пялился в телевизор. Смотрел все тридцать две программы, включая одну
эламскую и две ашшурских - те шли на незнакомых Мурзику (да и мне) языках.
Выяснилось это следующим образом.

Когда я стал плохо спать, мой раб вдруг заявил глубокомысленно:

- Господин, на вас навели порчу.

Я поперхнулся. Мурзик глядел на меня торжествующе.

- Порча это у вас, - повторил он. - Все признаки, это... налицо.

Я, наконец, обрел дар речи.

- Мурзик, ты хоть соображаешь, что говоришь?

- Ну...

Тут-то я и догадался, чем он занимается, пока я вкалываю в фирме
"Энкиду" и в прямом смысле слова подставляю свою жопу под все удары.

- Что, в ящик пялишься? Программу "Час Оракула" смотришь?

Мурзик побледнел. Понял - не то что-то сморозил. Но отпираться не
стал. Смысла уже не было.

- Ну... И еще "Тайное" и "Сокровенное", и "Руки Силы", и "Треугольник
Власти", и "Коррекция судеб"...

Меня поразила даже не наглость моего раба. Меня поразило, что слово
"коррекция" этот беглый каторжник выговорил без запинки.

Я сел. Диван сдавленно хрипнул подо мною.

- Ты... - вымолвил я.

И замолчал надолго.

Мурзик опустился передо мной на колени и заглянул мне в лицо снизу
вверх, как собака.

- Господин, - сказал он, - а что, если это правда?..

- Что правда?

- Ну, все эти... коррекции... Вы ведь тоже у себя на работе
предсказаниями занимаетесь...

Я закричал:

- Я занимаюсь не предсказаниями, ты, ублюдок! Я занимаюсь
прогнозированием! Понял? Прогнозированием! Наша методика, основанная на
глубоком погружении в технологию древних, абсолютно научна!

Мурзик кивал на каждое мое слово. Когда я выдохся, сказал
проникновенно:

- Так ведь эти, которые в телевизоре, то же самое говорят. Научная
эта...

- Методика, - машинально подсказал я.

- И древнее все... Смерть какое древнее... А на вас порчу навели,
господин, все приметы налицо, как говорится, очевидно безоружным глазом...
С лица бледный, спите плохо, беспокойно... Раздражительны, быстро
утомляетесь... Вчерась по морде меня просто так заехали, для душевного
расслабления - думаете, я не понимаю? У нас на руднике, еще в Свинцовом,
был один варнак, его туда для наказания сослали, - он говорил: бывало,
такая тоска накатит, пойдешь, зарежешь кого-нибудь - и легче делается...

У меня не было сил даже просто ему по морде дать, чтобы замолчал. Я
вынужденно слушал. А Мурзик, насосавшись тех помоев, какими щедро поливали
его из телевизора, невозбранно разливался соловушкой.

- Может, оно, конечно, и родовая это у вас порча, какая еще от
дедов-прадедов в унаследование досталась, но мне-то думается - сглазил вас
кто-то недобрый. Позавидовал да сглазил... Может, дворник наш? Ух, злющий
да завидущий... Вы-то его и не замечаете... Так, вьется кто-то под ногами
с метлой. А я примечаю: нехороший у него глаз, очень нехороший... Как
глянет, бывало, вслед, так аж ноги подогнутся - такая сила у него во
взгляде...

Я молчал, собираясь с силами.

И собрался.

Ка-ак разину рот!

Ка-ак взреву полковым фельдфебелем:

- Ма-а-а-лчаттть!..

И сам даже себе удивился.

Тишина после этого зазвенела, прошлась по всем стеклам, аж буфет на
кухне тронула - рюмки звякнули.

- Ух... - прошептал Мурзик восхищенно. И принялся мои ботинки
расшнуровывать.

Я улегся на диван и стал думать о чем-нибудь приятном. Что-нибудь
приятное на ум не шло. А вертелись назойливо мурзиковы соображения насчет
порчи.

Дворник - это, конечно, полная чушь. Это на Мурзика дворник смотрит
неодобрительно. А на меня он вообще не смотрит. Не того полета птица. Дети
в песочнице - они тоже не на взрослых смотрят, взрослые для них - только
ноги в брюках, дети - они на детей смотрят.

Но вот проклятие... порча... Слова-то какие нехорошие... И этот
странный сон, когда я вдруг заговорил на непонятном языке... На нас сразу
после того в суд подали, и мы с Ицхаком почти забыли про тот случай. А
случай - он, между прочим, с тех пор никуда не делся. На пленку записан.

Я велел подать магнитофон. Поставил кассету.

"Арргх!.." - с готовностью прогневался я из стереоколонки.

А тот я, что был простерт на диване, глядел в потолок и страдал. Да,
что-то во мне ощутимо испортилось. Будто пружинка какая-то в механизме
сдвинулась. И непонятно, когда и как.

- Арргх!.. - неожиданно выговорил я вслух в унисон записи. И тотчас
же мне полегчало. Прибавилось решимости и уверенности. - Л'гхма! - рявкнул
я. Глаза у меня засверкали.

Я не знал, что такое "л'гхама", но слово было энергичное. Радостное
даже. Я попробовал на вкус еще несколько: "Ирр-кка! Энк н'хгрр-ааа!" И
засмеялся.

Мой раб глядел на меня с благоговейным ужасом. Неожиданно я понял,
что произношу эти слова без заминки. Они подозрительно легко сходили с
моего языка. Как будто мне уже приходилось разговаривать на этом
нечеловеческом наречии.

- Мурзик! - вскричал я, озоруя. - Гнанн-орра!

Устрашенный Мурзик безмолвно повалился на колени. А я, довольный,
захихикал на диване. Я чувствовал себя грозным и ужасным. И Мурзик
чувствовал меня таким же.

- А знаешь что, ты, говорящее орудие, - обратился я к своему рабу, -
давай, тащи меня к своим колдунам-экстрасенсам. Я им покажу порчу и
родовое проклятие, арргхх!..

Назавтра я сказался больным, довольно натурально похрипел в телефон
Ицхаку, а когда он посмел усомниться, надрывно закашлялся. Ицхак
озаботился моим здоровьем и велел мне как следует отлежаться.

Я сказал, что простудился, подставляя свою драгоценную жопу всем
ветрам. Я сказал, что пострадал через усердие на работе. Я сказал, что
мне, как заболевшему на боевом посту, полагается оплата за счет фирмы всех
потребных мне лекарств.

Ицхак сказал, что купит мне микстуру. Очень горькую. А также лично
придет ставить клизму. После этого я быстро завершил разговор.

Мурзик осторожно спросил разрешения набрать номер салона
Корректирующей Магии "Белая Аркана". Он почему-то проникся особенным
доверием к этому заведению. Номер запомнил, когда называли по телевизору.

Мурзик дозвонился туда и стал договариваться о посещении. Несмотря на
то, что мой раб плохо понимал слова "пациент", "сеанс", "гонорар", а слов
"экстрасенсорика" и "психика" не понимал вовсе, он сумел объясниться
довольно бойко.

Адрес - в квартале Шуанна и время - через полторы стражи - повторил
вслух, кося на меня темным глазом: как?

Я кивнул. Я был не против.

Я велел подать мне черный свитер и черные брюки, затянулся серебряным
ремнем. Посмотрел на себя в пыльное зеркало. Видно было плохо, но я
остался доволен.