Чтение 31–й страницы книги ~Невиновных нет~

- Ну и что? Наиболее криминогенные точки. Экая новость!

- Жертвы - только главари. Они и раньше выясняли отношения с пальбой.
Но не так, обычно с шумом, в присутствии охраны, "коллег". Тут же - ни по
одному случаю никаких свидетелей! Следствие ведется вяло, мол, зацепиться
не за что, впечатление, будто эти дела обречены стать "висяками".

- Откуда ты так осведомлен?

- Попросил кое-кого.

- Зря отвлекаешь людей. Не наши это заботы, Антон Трофимович, не
наши. Своего дерьма хватает. Ну идет дележ самых жирных кусков, грызня,
вот они и убивают друг друга, - генерал пожал плечами. - От меня-то ты
чего хочешь?

- Просто исповедуюсь, - засмеялся Зуйков.

- А по-моему, хитришь. Смотри, не вляпайся, не заедайся с
прокуратурой.

- Постараюсь... В связи с этим хочу побеседовать с одним человеком.

- А именно?

- Лет двенадцать назад вел я дело. Краешком в нем, маленьким эпизодом
проходил некто Оленич Игнатий Егорович. "Вор в законе". Поскольку главные
фигуранты шли по нашему ведомству, Оленич мне был не интересен и не нужен
и его отделили. Благодаря этому он получил всего два или три года, был мне
страшно благодарен, даже позвонил, когда отсидел: "Начальник, я у вас в
долгу, что не сунули меня в это групповое хозяйственное дело". А сроки по
нему звучали внушительно: по десять, пятнадцать лет. Хочу с ним
встретиться, если, конечно, он еще жив и не в зоне.

- То, что ты настырный, знаю давно. Но тут ей Богу зря будешь терять
время. Пусть эта шпана стреляет друг друга. Туда им и дорога. Что ты
хочешь тут выловить для нас?

- Просто любопытно. Донимает, - слукавил Зуйков, вставая...

Он шел по коридору к себе, что-то вспомнив, улыбнулся. С человеком,
чей кабинет сейчас покинул, Зуйков был знаком лет двадцать, и не просто
знаком, даже гулял у него на свадьбе, всегда были на "ты", но один из них,
поднявшись на пару ступеней повыше, легко сохранил это "ты", другой же
вынужденно поменял на "вы", как бы дистанцируясь и давая этим понять, что
никогда не воспользуется их прежними отношениями и доверительностью.
Сперва генерала это покоробило, хотел было попенять Зуйкову, но
воздержался; могло показаться фальшивым. Вскоре оба привыкли, не придав
этому особого значения, поскольку их расположение друг к другу, как
профессионалов и просто людей, сохранилось, даже укрепилось со временем...

Зуйков не все сказал генералу, умолчал не из какого-то тайного
расчета, а как бы воздержался от непроверенного лишнего... Года четыре
назад затеял Зуйков ремонт квартиры, понадобился плиточник облицевать
туалет и ванную. Ему порекомендовали хорошего мастера - не волынщик, аванс
вперед не требует, а, главное, непьющий. Зуйкову дали его телефон,
фамилию, имя и отчество: Оленич Захар Егорович. Созвонился, договорились
на субботу. Пришел. Осмотрел ванную, туалет, распаковал три коробки с
плиткой, отобрал несколько штук, стал прикладывать, примерять одну к
другой торцами, покачал головой:

- Хреновая плитка, подгонять, шкурить придется. Чья?

- Болгарская.

- Оно и видно.

- Возьметесь? - спросил Зуйков.

- Чего уж...

Договорились о цене, сроках. Зуйков под конец возьми и спроси:

- Захар Егорович, я знавал одного Оленича, Игнатия Егоровича. Уж не
родственник ли ваш?

- Братан родной, - чуть нахмурившись, ответил плиточник. - Старший.

- Как он? Где? - осторожно спросил Зуйков.

- В больнице.

- В тюремной?

- В нормальной.

- Вот как... Что же с ним?

- Почки... Знали его по старой его жизни?

- Знал. Давно он на воле?

- Уж два года.

- Совсем.

- Вроде совсем. Завязал. Даже женился.

- Как же удалось? - удивился Зуйков. Он знал, что Игнат Оленич был
знаменитым "вором в законе", коронованным в свое время на "сходняке"
единогласно, поскольку подходил по всем параметрам: не имел ни прописки,
ни семьи, не служил в армии, никогда не работал, на воле жил скромнее
монаха, никогда не брал в руки оружия, не признавал насилия. Он был
многолетним собирателем и безупречным хранителем "общаков", которые
выделялись только на то, чтобы "греть" зоны, платить адвокатам, продажным
ментам, поддерживать тех, кто выходил на волю, отбыв срок и их родных,
когда они вновь уходили в зону. Знал Зуйков, что завязавший "вор в законе"
- уже не жилец, такое "сходняк" не прощает.

- Как же ему все-таки удалось завязать? - еще раз спросил Зуйков. -
Это же у них запрещено, смертью карают.

- Через четыре месяца, как "завязал" письмо ему прислали, по-ихнему
"маляву", велели приехать на "сходняк" в Киев. Не поехать было нельзя -
убьют. А поехать - тоже безнадега, не простят. Ну, попрощался он со всеми
нами, с батей, со мной, с сестрой, и отбыл. А через неделю вернулся.
Живой, слава Богу. Только и сказал: "Отпустили. Баста". И больше про это
разговоров не допускал...

Придя с работы, Зуйков полистал телефонный справочник, заведенный для
адресов и телефонов различных мастерских, знакомых слесарей, электриков,
ближайших магазинов бытовой химии, нашел домашний телефон плиточника
Захара Оленича. Позвонил. Ответил детский голос. Зуйков попросил Захара
Егоровича, девочка крикнула:

- Папа, тебя!

- Слушаю, - взял трубку Захар Оленич.

- Здравствуйте, Захар Егорович. Это Зуйков, если помните.

- Помню.

- Как дела у брата?

- В больнице он.

- Опять?

- Да. Обследуется, что-то вторая почка забарахлила.

- Я бы хотел с ним повидаться. Возможно это? - спросил Зуйков.

- Передам ему, как увижу. Телефона у него нет, а живет в Тропарево. В
воскресенье буду у него в больнице.

- Хорошо. Я дам вам свой домашний и рабочий телефоны...

Старший Оленич позвонил через три недели:

- Мне бы Антона Трофимовича, - сказал тихим голосом.

- Я слушаю, - ответил Зуйков.

- Это Игнат Оленич. Вы просили, чтоб объявился.

- Просил, Игнатий Егорович, спасибо, что отозвались.

- Что это, Антон Трофимович, на "вы" меня величать стали?

- Сподручней так, - засмеялся Зуйков. - Звоните-то откуда?

- Из автомата в больнице.

- А в больницу с чего залегли?

- Позапрошлый год почку вырезали. А теперича вторая забарахлила. Рак.
В онкологии лежу. Так что ежели чего от меня надо, приезжайте,
поторопитесь.

- Надо, Игнатий Егорович. Посоветоваться хочу. В какой больнице-то?

Оленич назвал...

Купив килограмм хороших яблок и коробку конфет, Зуйков поехал к
Оленичу. Поднявшись на нужный этаж, нашел палату и попросил медсестру
вызвать Оленича. Тот вышел в коричневом застиранном байковом халате, в
шлепанцах на босу ногу. Встреть его нынешнего где-нибудь на улице, Зуйков
не узнал бы, во-первых, не виделись много лет, во-вторых, уж очень
изменился Оленич - из крепкого жилистого мужика, почти всю жизнь
проведшего в тюрьмах и зонах, превратился в сухонького, тщедушного,
сутулого старика с запавшими щеками странного сероватого цвета,
отбивавшего желтизной. "Сколько же ему? - прикидывал Зуйков. - Наверное,
годов пятьдесят семь-шестьдесят".

- Что, уполовинился Игнат? - спросил Оленич, все поняв по глазам
Зуйкова. - А вы ничего, в порядке. Присядем?

Они сели в залоснившиеся кресла, стоявшие в небольшом холле.

- Вы-то как, Антон Трофимович? Все воюете? Трудно нынче?

- Трудно, - кивнул Зуйков. - Что врачи-то говорят?

- А ничего. Обследуют.

- Как "завязать" удалось? - спросил Зуйков.

- Отпустили умирать на воле.

- Умирать не спешите, туда еще никто не опоздал.

- И то верно.

Зуйков понимал, что даже уйдя из воровского мира, информацию оттуда
Оленич иногда получал, где-то хоть и случайно с кем-нибудь из прежних
дружков, а встречался, иначе не бывает.

- Значит трудно нынче? - опять спросил Оленич. - Вы ведь из другой
парафии, мы-то вам зачем?

- Иной замес пошел, Игнатий Егорович, хоть "выпечка" из него не по
нашему вкусу. Но что поделать, кривись, не кривись, а жевать и глотать
служба обязывает.

- И в чем же ваша нынешняя забота? - спросил Оленич. - Я ведь и вашим
помощником никогда не был, и "уголовке" в былые времена не угождал.

- Я не за угодой пришел, а как к оценщику в комиссионку.

- Что ж, выкладывайте товар.

- Дело вот какое... Пошли странные убийства. Только недавно восьмерых
"авторитетов" завалили, - и довольно подробно рассказал Оленичу о
происшедшем в Быково, в Луге, под Питером, в Екатеринбурге, о некоторых