Артур Конан-Дойль

Второе пятно

Я думал, что больше мне не придется писать о славных
подвигах моего друга Шерлока Холмса. Не то чтобы у меня не было
материалов. Напротив, я храню записи о сотнях случаев, никогда
еще не упоминавшихся мною. Точно так же нельзя сказать, чтобы у
читателей пропал интерес к своеобразной личности и необычным
приемам работы этого замечательного человека. Настоящая причина
заключалась лишь в том, что Шерлок Холмс ни за что не хотел,
чтобы в печати продолжали появляться рассказы о его
приключениях. Пока он не отошел от дел, отчеты о его успехах
представляли для него практический интерес; когда же он
окончательно покинул Лондон и посвятил себя изучению и
разведению пчел на холмах Суссекса, известность стала ему
ненавистна, и он настоятельно потребовал, чтобы его оставили в
покое. Только после того, как я напомнил ему, что я дал
обещание напечатать в свое время этот рассказ, "Второе пятно",
и убедил его, что было бы очень уместно завершить весь цикл
рассказов столь важным эпизодом из области международной
политики -- одним из самых ответственных, какими Холмсу
приходилось когда-либо заниматься, -- я получил от него
согласие на опубликование этого дела, так строго хранимого в
тайне. Если некоторые детали моего рассказа и покажутся
туманными, читатели легко поймут, что для моей сдержанности
есть достаточно веская причина.

Однажды осенью, во вторник утром (год и даже десятилетие
не могут быть указаны), в нашей скромной квартире на
Бейкер-стрит появились два человека, пользующиеся европейской
известностью. Один из них, строгий, надменный, с орлиным
профилем и властным взглядом, был не кто иной, как знаменитый
лорд Беллинджер, дважды занимавший пост премьер-министра
Великобритании. Второй, элегантный брюнет с правильными чертами
лица, еще не достигший среднего возраста и одаренный не только
красотой, но и тонким умом, был Трелони Хоуп, пэр Англии и
министр по европейским делам, самый многообещающий
государственный деятель нашей страны.

Посетители сели рядом на заваленный бумагами диван. По
взволнованным и утомленным лицам легко было догадаться, что их
привело сюда спешное и чрезвычайно важное дело. Худые, с
просвечивающими венами руки премьера судорожно сжимали костяную
ручку зонтика. Он мрачно и настороженно смотрел то на Холмса,
то на меня.

Министр по европейским делам нервно теребил усы и
перебирал брелоки на цепочке часов.

-- Как только я обнаружил пропажу, мистер Холмс, -- а это
произошло сегодня в семь часов утра, -- я. немедленно известил
премьер-министра, и он предложил, чтобы мы оба пришли к вам, --
сказал он.

-- Вы известили полицию?

-- Нет, сэр! -- сказал премьер-министр со свойственными
ему быстротой и решительностью. -- Не известили и никогда не
стали бы извещать. Известить полицию -- значит предать дело
гласности. А этого-то мы прежде всего и хотим избежать.

-- Но почему же, сэр?

-- Документ, о котором идет речь, настолько важен, что
оглашение его может легко привести, и, пожалуй, в настоящий
момент непременно приведет, к международному конфликту. Могу
без преувеличения сказать, что вопросы мира и войны зависят от
этого документа. Если розыски его не могут проходить в
совершенной тайне, лучше совсем отказаться от них, так как этот
документ похитили именно для того, чтобы предать его широкой
огласке.

-- Понимаю. А теперь, мистер Трелони Хоуп, я буду вам
весьма признателен, если вы расскажете мне подробно, при каких
обстоятельствах исчез этот документ.

-- Я вам изложу все в нескольких словах, мистер Холмс...
Этот документ -- письмо от одного иностранного монарха -- был
получен шесть дней назад. Письмо имеет такое большое значение,
что я не решался оставлять его в сейфе министерства и каждый
вечер уносил с собой домой, на Уайтхолл-террас, где хранил его
в спальне, в закрытой на ключ шкатулке для официальных бумаг.
Оно находилось там и вчера вечером, я уверен в этом. Когда я
одевался к обеду, я еще раз открыл шкатулку и убедился, что
документ на месте. А сегодня утром письмо исчезло. Шкатулка
стояла около зеркала на моем туалетном столе всю ночь. Сплю я
чутко, моя жена тоже. Мы оба готовы поклясться, что никто ночью
не входил в комнату.

-- В котором часу вы обедали?

-- В половине восьмого.

-- Когда вы легли спать?

-- Моя жена была в театре. Я ждал ее. Мы ушли в спальню
около половины двенадцатого.

-- Значит, в течение четырех часов шкатулка никем не
охранялась?

-- В спальню входить не позволено никому, кроме горничной
-- по утрам и моего камердинера или камеристки моей жены -- в
течение остальной части дня. Но эти двое -- верные слуги и
давно живут у нас в доме. Кроме того, ни один из них не мог
знать, что в шкатулке хранится нечто более ценное, чем простые
служебные бумаги.

-- Кто знал о существовании этого письма?

-- В моем доме -- никто.

-- Но ваша жена, конечно, знала?

-- Нет, сэр. Я ничего не говорил моей жене до сегодняшнего
утра, пока не обнаружил пропажу письма.

Премьер одобрительно кивнул головой.

-- Я всегда знал, как велико ваше чувство долга, сэр, --
сказал он. -- Не сомневаюсь, что в столь важном и секретном
деле оно оказалось бы сильнее даже самых тесных семейных уз.

Министр по европейским делам поклонился.

-- Совершенно справедливо, сэр. До сегодняшнего утра я ни
одним словом не обмолвился жене об этом письме.

-- Могла ли она догадаться сама?

-- Нет, мистер Холмс, она не могла догадаться, да и никто
не мог бы.

-- А прежде у вас пропадали документы?

-- Нет, сэр.

-- Кто здесь в Англии знал о существовании этого письма?

-- Вчера о письме были извещены все члены кабинета. Но
требование хранить тайну, которое сопровождает каждое заседание
кабинета, на этот раз было подкреплено торжественным
предупреждением со стороны премьер-министра. Боже мой, и
подумать только, что через несколько часов я сам потерял его!

Отчаяние исказило красивое лицо Трелони Хоупа. Он
схватился за голову. На мгновение перед нами открылись
подлинные чувства человека порывистого, горячего и остро
впечатлительного.

Но тут же маска высокомерия снова появилась на его лице, и
уже спокойным голосом он продолжал:

-- Кроме членов кабинета, о существовании письма знают еще
два, возможно, три чиновника департамента, и больше никто во
всей Англии, уверяю вас, мистер Холмс.

-- А за границей?

-- За границей, я уверен, не видел этого письма никто,
кроме того, кто его написал. Я твердо убежден, что даже его
министры... то есть я хотел сказать, что при отправлении оно
миновало обычные официальные каналы.

Холмс на некоторое время задумался, затем сказал:

-- А теперь, сэр, я должен получить более точное
представление, что это за документ и почему его исчезновение
повлечет за собой столь серьезные последствия.

Два государственных деятеля обменялись быстрым взглядом, и
премьер нахмурил густые брови:

-- Мистер Холмс, письмо было в длинном, узком голубом
конверте. На красной сургучной печати изображен приготовившийся
к нападению лев. Адрес написан крупным твердым почерком...

-- Эти подробности, -- прервал его Холмс, -- конечно,
очень интересны и существенны, но мне надо знать содержание
письма. О чем говорилось в нем?

-- Это строжайшая государственная тайна, и боюсь, что я не
могу ответить вам, тем более что не вижу в этом необходимости.
Если с помощью ваших необычайных, как говорят, способностей вам
удастся найти соответствующий моему описанию конверт вместе с
его содержимым, вы заслужите благодарность своей страны и
получите любое вознаграждение, которое будет в наших
возможностях.

Шерлок Холмс, улыбаясь, встал.

-- Я понимаю, конечно, что вы принадлежите к числу самых
занятых людей Англии, -- сказал он, -- но и моя скромная