Ольга Лаврова, Александр Лавров.

Волшебные узоры

Присутствовать в суде на слушании своих дел у следователей не принято.
Хотя иногда было бы полезно увидеть иначе -- глазами прокурора, адвокатов,
судьи -- увидеть спрессованным в несколько дней то, над чем бился
месяцами. Но кто-то где-то может расценить твое присутствие как
психологическое давление на свидетелей и обвиняемых. И вообще -- моветон.
Вот если вернут на доследование, тогда беги читать судебные протоколы и
соображай, почему ты оказался лопухом.

Однако на сей раз Знаменский решил пренебречь неписаным запретом. Дело
по ресторану "Ангара" засело в душе слишком больной занозой. Едва
наполовину он размотал его, дальше уперся в "кирпич". Знал, что такое
случается, как не знать. Но сам впервые был подведен работой к черте, за
которой располагались "неприкосновенные".

С кем контактировал наверху? кто его прикрывал, предупреждал о
ревизиях? что за это имел? От подобных вопросов Кудряшов отмахивался со
смешком:

-- На данную тему, Пал Палыч, не будем даже без протокола. Да если я и
расскажу, куда вы с этим денетесь?

А когда Знаменский, подобрав по крохам все, что косвенно
свидетельствовало о высоком покровительстве, попробовал нажать, Кудряшов
окрысился:

-- У вас на Петровке давно ли начальника ОБХСС сняли? Полетел комиссар
милиции за такие как раз штучки -- раскручивать дела вверх! Забыли?

Пал Палычу аж скулы свело -- все негодяи знают! Может быть, и про то,
что вскоре на широком совещании следователям разъясняли: не мусольте дела,
кого схватили за руку -- на тех закрепляйте доказательства и передавайте
материалы в суд. Вы зря тратите силы и время. Не тяните новых эпизодов,
лишних людей. "Рубите концы!" -- совсем уж без околичностей распорядился
большой в прокуратуре города человек по кличке Красавец Эдик. Не
исключено, что и про Эдика Кудряшов знал.

-- Не забыли? -- переспросил он. -- А если я, Пал Палыч, поинтересуюсь:
почему засыпалась именно "Ангара"? Другие ресторанщики делают то же самое,
а в козлы отпущения попали мы! Какая причина? Может, я кому недодал? Может,
мое место кто-нибудь перекупил? Или мой шеф вашему в картишки продул, а?

Знаменский что-то возражал негодующе. Искренне негодовал. Да только не
против одного Кудряшова. Если совсем честно, было у того право на хамские
предположения. Неведомо -- случайно влипла "Ангара" или пал на нее черед
при некоей жеребьевке.

К такому невозможно привыкнуть. Нельзя притерпеться, что тебя не
пускают за черту, где остаются благоденствовать "руки" разнообразных
Кудряшовых. Мысль эта не то что донимает -- она свербит в голове! Толкает к
далеко идущим выводам, грозит профессиональным цинизмом. Каждый борется с
ней по-своему. Некоторые, вероятно, сдаются. Частично или целиком. Вероятно
-- не наверняка -- потому что сдавшиеся не оповещают сослуживцев...

Подумав о переполненном зале суда, Знаменский переоделся, потер
пуговицы давно не надеванного кителя. Милицейская форма позволит не
протискиваться вперед силком, чтобы услышать и увидеть. Она создаст зону
отталкивания среди потных, слегка поддавших кладовщиков, официантов,
поваров.

Кто еще явится морально поддержать Кудряшова? Руководителей
ресторантреста, ревизоров Знаменский знал в лицо, все перебывали в его
кабинете. Знал кое-кого из Минторга -- по иным поводам. Казалось важным
высмотреть их здесь, запомнить на будущее. На какое-то будущее, которое
когда-нибудь наступит. Надо надеяться.

На втором этаже горсуда и впрямь было тесно. Приход следователя вызвал
в публике шевеление двоякого рода: одни любопытно оглядывались, другие
(немногие) отворачивались. Его интересовали те, что отворачивались,
привлеченные вдруг видом из окон. Два затылка опознал с ощущением
оправдавшегося предчувствия. Третий был неожиданным, побивал самые смелые
подозрения и задним числом многое прояснял в поведении Кудряшова. Вот так:
век живи -- век учись. Обидно, что дураком помрешь. А не обидно подозревать
всех и каждого?

Как Знаменский и рассчитывал, шел к концу допрос Кудряшова. В первых
рядах какая-то женщина робко поздоровалась и потеснила соседей, освобождая
Знаменскому место. Кто она? А, да, уборщица из "Ангары". Он сел и обратился
к скамье подсудимых.

Кудряшов приветствовал его беглой улыбкой. Он приоделся для процесса:
свежайшая белая водолазка, новый костюм в синевато-серую клетку. И сам такой
умытый, голубоглазый и искренний. Убран с лица умный прищур, надета маска
простодушного достоинства -- словно человек, проигравший в покер, с легким
сожалением платит партнерам, что положено.

"Получил... отпустил... нет, не оприходовал... да, дивиденды из черной
кассы выплачивал я... разумеется, раскаиваюсь в содеянном..." И так по всем
эпизодам, мило и чистосердечно.

-- Каким образом удавалось скрывать имевшие место хищения и недостачи?

-- До поры до времени везло.

Знаменский обнаружил, что Кудряшов крепко сцепил пальцы; ждал
следующего хода судьи. Ждали, очевидно, и затылки.

-- Есть вопросы? У защиты? У подсудимых?-- не поднимая головы, произнес
судья.

Н-да, здравомыслящий товарищ! Тем и удовольствовался, что "везло".
Зачем попусту копья ломать -- "кирпич".

-- На предварительном следствии, -- поднялся очкастый адвокат, --
немало внимания уделялось тому, как вы получали продукты сверх выделенных
нормативно. Объясните сейчас коротко.

-- Проявлял настойчивость в работе, вот и все, -- скромно потупился
Кудряшов.

Вот и все. И обвинитель помалкивает. А народные заседатели вообще сидят
истуканами. Хотя уж их-то служба не связывает, могли бы рот раскрыть.
Знаменский только единожды слышал -- как диво пересказывали, -- что
заседатель вмешался в течение процесса. Дело было построено на споре между
инспектором ГАИ и водителем, и водитель выходил кругом виноват. Заседатель,
сам работавший шофером "скорой", поставил несколько квалифицированных
вопросов, и, как ни протестовал прокурор, дело направили на доследование.

Нечего здесь дольше торчать, убивая такой редкий свободный день перед
ночным дежурством. Может быть, теплилось тайное крохотное упование, что дело
завернут из суда "как не выявившее всех преступных связей"?

-- Суд переходит к допросу следующего обвиняемого, -- пробурчал судья.

Знаменский встал и зашагал вон.

А Маслова, между прочим, так и не заметила его. Целиком была устремлена
к мужу, вся переливалась в прикованный к нему взгляд.

Сколько ни определит ей суд, все будет непомерно много, раз главные
воротилы даже не названы!

Сегодняшнее дежурство было кстати. Во-первых, хорошо, что с друзьями.
Во-вторых, город не позволит зашкаливаться на унылых раздумьях. Пятница,
конец недели, жди впечатлений.

И действительно, рассиживаться не довелось. Они еще обменивались
первыми фразами, а динамик уже зачастил: "Оперативная группа, на выезд!
Ножевое ранение в подъезде по адресу..." Приехали за считанные секунды до
"скорой".

Успели сфотографировать, как он лежал -- плашмя, правой щекой на
замусоренном полу, с неловко раскинутыми руками. Плотный, сильный, едва
дышавший. Под левой лопаткой рубаха была пришпилена к спине гладкой, с
медными заклепками, рукояткой ножа.

Успели очертить мелом силуэт распластанного тела.

Затем ворвались белые халаты, раненого увезли, Томин сел в машину рядом
с ним.

Остался пустой меловой контур, из которого вытекала лужица крови, уже
холодной, но еще тревожно яркой, еще живой. Низко пригнувшись, Кибрит
собирала ее в пробирку. Через открытую дверь тянуло со двора цветущими
липами, и дух этот, соединяясь с запахом густеющей крови, делался фальшив и
неприятен, вызывал душевную дурноту.

Дом был в четыре этажа, дореволюционной постройки, широкая лестница
служила сейчас амфитеатром для сгрудившихся на ней жильцов.

-- Кто-нибудь прикасался к потерпевшему? -- спросил Знаменский.

-- Ни в коем случае! -- возбужденно заговорил рыжеватый мужичок на
нижней ступеньке. -- Это я его обнаружил! Спускаюсь за газетой, он лежит.
Думал, пьяный. И вдруг вижу -- нож торчит! Я звонить...

-- Откуда?

-- Вон от них, из первой квартиры, -- он оглянулся на женщину в пестром
ситцевом халате.

-- Так. Потом?

-- Выскочил обратно, гляжу, Дикарев стоит.

-- Это я, -- отозвался немолодой мужчина из группы на площадке.

-- Вы дотрагивались до тела? до ножа?

-- Нет. Стоял, примерно, где старшина.

Милиционер у двери переступил с ноги на ногу.

-- Вы возвращались домой?

-- Да, -- и, помедлив, добавил: -- Вас интересует откуда?

Знаменский скользнул по нему внимательным взглядом.

-- Нет.