Чтение 44–й страницы книги ~Омут~

отцу. Который вовсе не был ее отцом.

Поездка в Куинто в автобусе, забитом уезжающими на уик-энд любителями
моря, - долгая, медлительная и жаркая. Девушка, источающая запахи пива и
духов, подарила мне рассказ о том, каких успехов она достигла в кегельбане
на двадцатой аллее Вейкики-Боул на Фигара-бульваре. При въезде в Куинто я
поспешно распрощался с ней и, покинув наконец автобус, направился к молу.

Моя машина стояла там, где я ее оставил и где парковаться нельзя.
Квитанция о штрафе была заткнута за "дворник". Я разорвал ее на восемь
частей и бросил все восемь клочков, один за другим, в океан. Я не
собирался возвращаться в Куинто, где моя помощь никому не нужна.

Через перевал - снова в Нопэл-Велли. Главная улица задыхалась в
потоке дневного транспорта и в тисках припаркованных у тротуаров машин.
Одна из них вырулила на проезжую часть и обогнала меня, и тогда я вернулся
и поставил свой автомобиль на освободившееся место. Я прошел квартал до
"Антонио", зашел в ресторан и занял место в конце переполненного
посетителями зала. Антонио увидел меня и кивнул, давая понять, что узнал.

Не говоря ни слова, он обернулся к сейфу и открыл его. Когда он
подошел, чтоб принять мой заказ, в его руках был неуклюжий газетный
сверток. Я поблагодарил Антонио. Он ответил, что "не за что". Я попросил
себе двойной бурбон, который он и принес. Заплатил ему за напиток. Он
помог мне прикурить сигарету. Одним глотком я осушил бокал.

И ушел с деньгами в кармане...

Гретхен Кек стояла у газовой плиты. Наряд был скромно-минимальным:
лиф и спортивные брюки. Соломенные волосы собраны в пучок, который
держался на голове при помощи эластичной ленты. Яичница, подпрыгивая на
сковороде, трещала как автоматический пистолет, превращая в решето и меня
- пулями голода.

Гретхен не замечала меня до тех пор, пока я не постучал по открытой
двери. Увидев, кто пришел, она схватила сквородку и замахнулась ею, как
дубиной. Яичница упала на пол и осталась лежать там, истекая желтком.

- Убирайтесь отсюда!

- Через минуту.

- Вы грязный бык, вы из тех, кто убил Пэта, да? Мне нечего сказать
вам.

- Зато мне есть, что сказать.

- Но только не мне. Я ничего не знаю. Можете убираться!

С занесенной над головой горячей сковородкой, готовая ударить ею или
бросить ее в меня, Гретхен могла бы выглядеть смешно, но - ничего смешного
не было.

Я заговорил быстро-быстро:

- Перед тем как умереть, Пэт кое-что передал мне для вас...

- Перед тем, как вы его убили...

- Да замолчи же и выслушай меня, девочка. Я не могу тратить на
разговоры с тобой целый день.

- Ну, давай завершай свою миссию! Я знаю, легавый, что ты врешь. Я
знаю, что ты хочешь втянуть в свои грязные дела и меня, но я не знаю
ничего!.. Как я могла знать, что он собирается кого-то там убить?

- Оставь ты это и послушай меня... Я вхожу.

- Нет! Я ударю!

Я перепрыгнул через порог, вырвал из ее руки сковородку и силой
усадил девушку на одинокий стул.

- Пэт никого не убивал, можешь ты это понять?

- В газете сказано, что он убил. А ты врешь. - Но голос Гретхен
потерял убежденность, которая так страстно звучала раньше. Губы ее
дрогнули.

- Не следует доверять тому, что ты читаешь в газетах. Смерть миссис
Слокум - несчастный случай.

- Тогда почему они убили Пэта, раз он невиновен?

- Потому что сам наболтал, будто это он убил ту женщину. Пэт слышал,
как полицейский сказал мне, что она мертва. Он отправился к человеку, для
которого работал, и убедил его, что это он, Пэт, совершил убийство.

- Пэт не был сумасшедшим до такой степени.

- Конечно, не был. Он - как хитрая лисица. Ведь босс дал ему десять
тысяч. Пэт оклеветал себя, чтобы получить деньги за убийство, которого не
совершал.

- Господи! - Ее глаза расширились от восхищения. - Я же говорила, что
у него работает голова.

- У него было и сердце, - соврал я, хоть эта ложь оставила на языке
привкус желчи. - Когда он понял, что не сможет сам этого сделать, он
передал мне для тебя десять тысяч. Он сказал, что ты его наследница.

- Что? Он так сказал? - Глаза цвета лепестков кукурузы в упор
поглядели на меня. - Что еще сказал?

Мой язык пошел врать снова:

- Он сказал, что хочет, чтобы ты взяла эти деньги, но при одном
условии: что ты уедешь из Нопэл-Велли куда-нибудь, где сможешь вести
приличную жизнь. Он сказал, что такая жизнь стоит таких денег.

- Я сделаю, как он сказал! - воскликнула Гретхен. - Десять тысяч?
Десять тысяч долларов?

- Совершенно верно. - Я протянул ей сверток. - Не тратьте их в
Калифорнии, иначе кое-кто захочет проследить, откуда они взялиcь... Не
говорите никому про то, что узнали от меня. Поезжайте в другой штат,
положите деньги в банк и купите дом или еще что-нибудь. Пэт хотел, чтобы
Гретхен Кек вот так и поступила бы с этими деньгами.

- Он так сказал? - Гретхен разорвала пакет, прижала к груди яркие
бумажки.

- Да. Он так сказал, - и я добавил то, что она хотела услышать,
потому что не видел причины не сделать этого: - Он сказал также, что любил
вас.

- Да, - прошептала девушка. - Я его тоже любила.

- Теперь, Гретхен, я должен идти.

- Подождите минутку. - Она поднялась, и губы ее дрогнули в попытке
сформулировать вопрос. - Почему вы... Я хочу... я теперь знаю... вы
по-настоящему были его другом, как вы и говорили. Простите меня. Я думала,
что вы полицейский. И вдруг вы... приносите мне деньги от Пэта.

- Забудьте обо всем этом, - сказал я. - Если сможете, уезжайте из
города сегодня же вечером.

- Да, конечно. Я сделаю все так, как хотел Пэт. В конце концов, он и
вправду был шикарный парень.

Я повернулся к двери, не желая, чтоб она увидела мое лицо.

- Всего хорошего, Гретхен.

Эти деньги, разумеется, не обеспечат ее будущее. Она купит норковую
шубку и быструю, как стрела, машину, найдет парня, который украдет шубу и
разобьет машину. Второго Ривиса. Хотя бы они оставили ей после себя что-то
такое, что помогло бы ей потом, через годы, увидеть разницу между этими
красавчиками. Но не было у нее и не будет никаких памятных подарков. Ну
так пусть эти десять тысяч... у меня слишком много собственных денег, для
моих скромных запросов, да и не хотел я иметь ничего, что напоминало бы о
Ривисе или о Килборне...

Миссис Стрэн проводила меня к Джеймсу Слокуму. Это была поистине
мужская комната: обитые красной кожей стулья и иная крепкая, темных тонов
мебель, обшитые дубовыми панелями стены, украшенные гравюрами с
изображениями старинных парусников, окна, похожие на крепостные амбразуры,
которые открывали вид на неподвижное море. Встроенные книжные шкафы
ломились от разнообразных томов и ограничивала их лишь длина и высота
стен. Комната из тех, которые полные надежд матери могут обставить для
своих сыновей.

Сын Оливии Слокум сидел в халате на огромном ложе с пологом. Под
прозрачной кожей лица, казалось, не было ни кровинки. В льющемся сквозь
окна сером вечернем свете он был похож на посеребренную статую. Напротив
него на стуле устроился Марвелл, поджав под себя ногу. Черно-белая доска
из слоновой кости покоилась между ними на кровати.

Оба были поглощены шахматной партией.

Из алого шелкового рукава выглянула рука Слокума, передвинула черного
слона.

- Вот так.

- Хороший ход, - отозвался Марвелл. - Даже очень хороший.

Слокум перевел мечтательный взгляд с шахматной доски на вошедших.

- Да?

- Вы сказали, что повидали бы мистера Арчера, - запинаясь,
проговорила экономка.

- Мистера Арчера? Ах да! Входите, мистер Арчер, - слабо, с едва
заметным раздражением пригласил Слокум.

Миссис Стрэн вышла из комнаты. Я остался стоять у двери. Вокруг
Слокума и Марвелла было какое-то своеобразное воздушное поле, поле
интимности, границ которого я не смел переступить. Они, кажется, также не
хотели, чтобы я ее переступил. Их головы были повернуты в мою сторону под
одним и тем же углом, позы выражали недвусмысленное желание не замечать
меня. Им хотелось, чтобы я ушел и оставил их наедине с шахматной доской и
запутанной партией.

- Надеюсь, вы поправляетесь, мистер Слокум, - я не нашел лучшей
вступительной фразы.

- Не знаю, я испытал подряд несколько ужасных потрясений, - жалость к
самому себе пискнула у Слокума, будто крыса за стеной. - Я потерял мать,