Чтение 5–й страницы книги ~Плюшевый мишка~

бираясь на весы:

- Вот увидите, я прибавила еще два килограмма!

Держалась она с невинным бесстыдством:

- Думаю, вы хотите осмотреть меня?

Она легла на кровать и приняла позу, как на гинекологическом кресле:

- Спорю на что угодно, что этот будет самым большим и, конечно, это
мальчик...

Стоило ребенку шевельнуться в ее утробе, как она уже пыталась угадать
по толчкам его пол, и еще ни разу не ошиблась.

- Надеюсь, он пойдет головкой?

Ее последний ребенок, девочка, шла вперед тазом, и хотя плод выходил
с трудом, мадам Рош отказалась от анестезии.

- Я велела мужу позвонить около двух. Не стоит ему приходить раньше,
чем меня переведут в родильную палату. Меня раздражает, когда я
чувствую, что он ходит взад и вперед там, внизу.

Никогда Шабо не видел ее обеспокоенной или в дурном настроении. Она
знала всех сестер, всех санитарок по именам и заказывала для них коробки
шоколадных конфет. И как только ребенок рождался, ее муж приносил шам-
панское и она всем предлагала выпить.

Ее комната уже с утра была полна цветов, и для каждого букета она са-
ма выбирала подходящую вазу. На ночном столике - блокнот и карандаш.

- Вспоминаете, профессор?

В прошлый раз она сама отмечала частоту схваток - сначала каждые
двадцать минут, затем - каждые десять, наконец - каждые три минуты.

- Когда дойдет до трех минут, я вам позвоню. Договорились?

- Позвоните мне, когда дойдет до десяти, так будет лучше.

Он бросил беглый взгляд в окно, но из этой палаты был виден лишь кро-
хотный кусочек тротуара.

Следующий визит был в детскую, где пятеро новорожденных лежали в ряд
на затянутых полотном кроватках, пока медсестра кормила одного из них.

Он осмотрел младенца египтянки; казалось, у него совсем нет лба - так
низко росли черные длинные волосы.

- Позвоните мадмуазель Роман и скажите, что те господа могут повидать
ребенка - разумеется не здесь, а где-нибудь в коридоре, что ли. И прос-
ледите, чтобы никто к нему не прикасался...

Обычная рутина. Он шел от палаты к палате, с виду спокойный, бросал
взгляд на температурный листок, на протягиваемый ему анамнез, на нес-
колько минут присаживался у кровати, несколько минут успокаивающей бол-
товни...

Ну кто бы мог заподозрить его в том, что он больше занят тротуаром
под окнами, чем пациентками?

Дважды тот человек приходил во вторник с утра, а последний раз - в
субботу; вероятно, в эти дни он был свободен от работы.

Если он опять сделал то же самое, значит, Вивиана вытащила записку
из-под "дворника", а Шабо ничего не сказала. Возможно, и так. Она бы
умолчала и о полицейском инспекторе, если б он сам не заметил его, про-
ходя мимо застекленного кабинета мадмуазель Роман.

Какую цель преследовала его секретарша, поступая таким образом, - ог-
радить его от лишнего беспокойства? На нем была клиника и персонал, кон-
сультаций на улице Анри-Мартэн и служба в Институте материнства в ПорРо-
яле. Он нес ответственность за своих ассистентов и учеников-практикан-
тов. Сотни женщин верили в него.

И тем не менее он был уверен, что в глазах Вивианы Доломье, получив-
шей все свои знания из его рук, он существо слабое, нуждающееся в опеке.

Неужели и другие представляют его таким?

Он обошел палаты дважды и остановился у окна, откуда лучше всего была
видна улица, и на этот раз, как он предчувствовал с самого утра, тот че-
ловек был здесь: запрокинув голову, он всматривался в фасад клиники и
наконец уставился на окно, из которого прямо на него глядел Шабо.

Откуда он знал профессора? Может быть, на него указал один из служа-
щих, когда Шабо спускался с лестницы к машине? Или его выследили от са-
мого дома на улице Анри-Мартэн?!

Несмотря на расстояние и разделяющие их голые деревья, они впервые
противостояли друг другу лицом к лицу - до сих пор Шабо мог заметить
несколько раз только неясную тень, неприметный профиль.

Сегодня он намеренно задержался у окна, сосредоточенный, безразличный
к непрерывному хождению за его спиной медсестер и санитарок, заворожен-
ный видом этого человека, до которого ему не было дела и который так
разрушительно вторгся в его жизнь.

Человеку было года двадцать три - двадцать четыре, и, несмотря на хо-
лодное время, он был без пальто. Его костюм, плохого кроя, из довольно
грубой ткани, из тех, что покупают себе крестьяне в ближайшем городе,
дополняли грубые башмаки. Короткие белокурые волосы по контрасту с заго-
релым лицом казались совсем светлыми.

Если бы у Шабо не было оснований предполагать, что его противник -
крестьянин из восточных департаментов, недавно прибывший из какой-нибудь
деревни неподалеку от Страсбурга, - смог бы он сам догадаться, откуда
тот, или нет?

В светлых глазах молодого человека явственно читалась наивность, сме-
шанная с упрямством. Казалось, он был одержим одной мыслью. Шабо вспом-
нил, что подобные лица ему случалось видеть в больнице Святой Анны, сре-
ди сумасшедших, в те времена, когда он собирался посвятить себя психиат-
рии.

Видит ли его Вивиана там, внизу, из директорского кабинета?

Издали складывалось впечатление, что человек разговаривает сам с со-
бой и произносит нечто вроде заклинаний, не отрывая глаз от лица в окне.

Вот он медленно стал переходить улицу; остановился, пропуская машину,
потом замешкался у ворот. Он поднял голову, желая удостовериться, что
Шабо видит его действия, в несколько стремительных шагов очутился у
спортивной машины и подсунул бумажку под стеклоочиститель.

Прежде чем уйти, он вернулся на то же место против фасада, сжал кула-
ки и наконец с сожалением удалился, тяжело передвигая ноги.

Профессор выждал и убедился, что Вивиана ничего не заметила, пос-
кольку не спустилась к машине, чтобы взять записку.

Нигде ни души. Он дошел до служебной лестницы и, открыв боковую
дверь, оказался в саду. Шабо закурил, чтобы со стороны можно было поду-
мать, будто он вышел передохнуть.

Он был у себя, клиника принадлежала ему, и все же не нужно, чтобы его
видели. Правда, и здесь, и дома он четыре-пять раз за день скрывался,
чтобы украдкой выпить коньяку и затем разгрызть карамель с хлорофиллом.

Возвращаясь обратно и стараясь не слишком шуршать гравием, он бросил
взгляд на клочок бумаги, который держал в руке, - листок, вырванный из
ученической тетради, и на нем непривычной к письму рукой были выведены
три слова:

"Я тибя убью".

Твердый нажим, угловатый почерк - словно писавший привык к немецким
буквам. И опять та же ошибка в слове "тебя".

- Доктор Одэн спрашивает, не могли бы вы подняться к нему в двадцать
первую, профессор.

Женщина с внематочной беременностью: четыре дня назад он ее проопери-
ровал. Шабо сохранил ей фаллопиеву трубу, но теперь, по взгляду, брошен-
ному на него доктором Одэном, понял, что повторная операция неизбежна.

Измученная женщина тем не менее зорко подстерегала малейшее движение
врачей, и только позднее, в ординаторской, им удалось обсудить ее слу-
чай.

- Подождем до завтра, - решил он в заключение беседы.

Не выглядит ли он человеком, которому собственные неурядицы мешают
полностью отдаваться работе? К примеру, человеком испуганным?

Нет, он не боялся, и уж во всяком случае, не боялся смерти - ведь
сколько раз он с мечтательной улыбкой поглаживал рукоятку пистолета, ле-
жащего в ящике его письменного стола.

Много лет он даже не вспоминал об этом оружии: обычно он держал его в
машине, в отделении для перчаток, и когда покупал новую, пистолет перек-
ладывали туда вместе с солнцезащитными очками, маршрутными картами и
прочими мелочами.

Он не мог бы сказать, какой системы его пистолет, заряжен ли барабан,
и вряд ли знал, где находится предохранительный взвод.

Прошло лет десять с тех пор, как они с женой еще пускались в так на-
зываемые романтические путешествия. Сколько лет было тогда Давиду? Не
больше шести, потому что у него еще была няня и он не ходил в школу.

Они с Кристиной выбирали какую-нибудь знаменитую гостиницу в сорока -
пятидесяти километрах от Парижа, иногда у Сен-Жерменского леса, иногда в
направлении Фонтенбло. После изысканного обеда, сопровождаемого бутылкой
старого вина, они наудачу пускались в ночь.

Теперь он недоумевал: о чем они могли говорить друг с другом? Разуме-
ется, говорил в основном он. Он только что стал владельцем клиники, и
многочисленные проблемы, связанные с новым делом, тогда еще вдохновляли
его. Он придавал большое значение книге о патологии околоплодной жидкос-
ти, которую готовил к публикации в те времена. Она уже давно вышла в
свет.

Однажды ночью, возвращаясь с Кристиной по безлюдной дороге, он заме-
тил машину у обочины, кто-то размахивал фонарем, словно прося о помощи.
Он инстинктивно затормозил. Он запомнил, что правил своей первой спор-
тивной машиной и дело было летом, так как верх был опущен. Кристина едва
успела крикнуть ему:

- Берегись, Жан!

В тот же миг он заметил в боковом зеркале две тени, возникшие сзади,
в то время как человек перед радиатором раскинул руки, преграждая путь.
Не думая, он нажал на акселератор, машина рванулась.

- Я почти уверена, что у того, впереди, в руке было оружие...