покоя, - проговорила женщина сквозь слезы.
Раскрасневшись от быстрой ходьбы на морозе, с блестящими от радости глазами,
они снова заняли свое обычное место у огня, решив весело закончить
сочельник. Все трое с аппетитом уплетали остатки пирога, сидя перед огромным
очагом, в котором, словно в огненной пещере, догорали последние поленья.
Ванды и Отто сказал ему:
подтверждает, что учителя довольны твоими успехами и доктор готов оказывать
тебе помощь до тех пор, пока ты не окончишь образования, если, конечно, ты
захочешь его продолжать. Но это письмо требует, чтобы ты сам решил, когда
узнаешь некоторые обстоятельства, как тебе поступить дальше: полностью
изменить свою судьбу или остаться с нами в Нороэ. Конечно, можешь не
сомневаться, что все мы предпочли бы последнее. И вот, прежде чем принять
определенное решение, ты должен узнать одну тайну, которую я и моя жена
предпочли бы держать про себя!
себе Эрика, как бы протестуя против того, что мальчику предстояло сейчас
узнать.
заключается в том, что ты, Эрик, - наш приемный сын. Я Подпел тебя в море,
мой мальчик, и принял в свою семью, когда тебе едва было восемь - девять
месяцев. Бог свидетель, что я бы никогда не сказал тебе об этом и что ни я,
ни твоя мать никогда не делали ни малейшего различия между тобой и Отто или
Вандой. Но доктор Швариенкрона настаивает, чтобы я тебе все это сообщил.
Узнай же, что он пишет!
вскрикнули от изумления и стали порывисто обнимать Эрика. А он, взяв письмо
доктора, прочел его от начала до конца, не скрывая своего волнения.
однажды уже рассказывал доктору Швариенкрона. Он сообщил Эрику, что доктор
решил любой ценой отыскать его семью и что он, Герсебом, был, в конечном
счете, не так уж и не прав, даже не попытавшись разгадать эту неразрешимую
загадку. При этих словах Катрина отперла деревянный сундук и извлекла оттуда
одну за другой все вещицы ребенка, вплоть до колечка, висевшего у него на
шее. Естественно, драматизм этого рассказа так увлек троих детей, что они
даже забыли на некоторое время о своем огорчении. Они с восхищением
разглядывали кружева и бархат, старались прочесть изречение, выгравированное
на золотом ободке колечка... Им казалось, что на их глазах разыгрывается
феерия из волшебной сказки. Раз уж эти вещицы не смогли помочь доктору найти
семью Эрика, - значит, здесь действительно была какая-то тайна!
матери, о том, как она наряжала его в эти платьица и забавляла погремушкой,
чтобы заставить его улыбаться. Ему казалось, что, дотрагиваясь до этих
вещиц, он чувствует близость матери, несмотря на время и пространство,
разделяющее их. Но где она? Жива или погибла, оплакивает ли до сих пор
своего сына или навсегда для него потеряна?
матушки Катрины не заставил его вернуться к действительности:
долгим молчанием мальчика.
материнский взгляд любящей женщины, честные глаза Герсебома, еще более
дружескую, чем обычно, улыбку Отто, серьезное и опечаленное личико Ванды. И
в ту минуту сердце Эрика, охваченное скорбью, наполнилось глубокой
нежностью. Он отчетливо представил себе все то, о чем рассказал ему отец:
люльку, качающуюся на волнах и подобранную смелым рыбаком... Как он пришел
домой со своей находкой, и как эти простые бедные люди не колеблясь приняли
чужого ребенка в семью, усыновили его и лелеяли, как родного сына, не говоря
ему ничего в течение четырнадцати лет, а сейчас ждали его решения с такой
тревогой, словно от этого зависела их жизнь и смерть.
чувством безграничной любви и признательности. Ему хотелось хоть чем-то
отплатить этим хорошим людям, ответить им такой же самоотверженной
привязанностью и даже, пожертвовав своим будущим, остаться навсегда в Нороэ,
чтобы разделить с ними их скромную участь.
я могу колебаться теперь, когда мне всё известно! Мы поблагодарим доктора за
его доброту и напишем ему, что я остаюсь у вас. Я буду рыбаком, как вы,
отец, и как ты, Отто. Раз вы взяли меня в свою семью, я не хочу от вас
никуда уходить. Ведь вы работали, чтобы прокормить меня, и я хочу помогать
вам на старости лет так же, как вы помогли мне в детстве.
спокойно заметил Герсебом, даже не отдавая себе отчета, с какой жертвой было
связано решение Эрика. - Ну, хватит, дело решено! Не будем больше говорить
об этом и подумаем, как бы получше отпраздновать рождество.
сожаления при мысли о науках и успехах, от которых нужно было теперь
отказаться, но само решение пожертвовать всем ради дорогих людей давало ему
радостное сознание исполненного долга.
он себе. - Я должен примириться, буду работать для них и пойду по той
дороге, которую они предназначили мне. Если я иногда и мечтал о более
высоком положении, то разве не для того, чтобы они разделили его со мной?
Они счастливы здесь и не ищут другой участи, - значит, и мне надо этим
довольствоваться и постараться всем своим поведением и трудом доставлять им
только радость... Итак, прощайте, книги, и да здравствует море!"
Герсебома. Где же его родина и кто его родители? Живы ли они еще? Нет ли у
него братьев и сестер в каком-нибудь далеком краю, о которых он никогда не
узнает?..
также был необычен. Читатели, без сомнения, помнят, что в этот день истекал
срок пари, заключенного между Бредежором и доктором, и что обязанность судьи
в этом споре была возложена на профессора Гохштедта.
сказано ни слова. Доктор терпеливо вел свои розыски в Англии, писал в
пароходные компании, публиковал многочисленные объявления в газетах, не
желая признаться даже самому себе в бесплодности своих усилий. Что же
касается Бредежора, то он со свойственным ему тактом избегал затрагивать эту
тему и ограничивался только тем, что расхваливал время от времени
прекрасного Плиния в издании Альда Мануция, который красовался на почетном
месте в библиотеке доктора.
пальцами по своей табакерке, можно было догадаться, о чем он думает.
венецианского издания и моим Горацием с широкими полями, на китайской бумаге
в издании братьев Эльзевиров!"
выводило его из равновесия. Тогда он бывал особенно безжалостен при игре в
вист и ни в чем не давал спуску своим незадачливым партнерам.
пред лицом беспристрастного арбитра - профессора Гохштедта.
оставила его наедине с обоими друзьями, как он признался им, так же как в
письме к маастеру Герсебому, что его поиски не увенчались успехом. Тайну
происхождения Эрика раскрыть не удалось, и доктор со всей искренностью
должен был признать, что едва ли возможно пролить свет на эту загадочную
историю.
если бы не заявил открыто, что ни в коей мере не считаю пари проигранным.
Правда, мне не удалось найти семью Эрика, но те сведения, которые я сумел
собрать, скорее подтверждают мои предположения, чем опровергают их. "Цинтия"
несомненно была английским судном. В реестрах Ллойда под таким названием
значится не менее семнадцати британских кораблей. Относительно этнических32
особенностей мальчика я могу еще раз подтвердить, что его кельтская
внешность не подлежит сомнению. Моя гипотеза о национальности Эрика, я это
утверждаю, выдерживает проверку фактами. То, что он ирландец, я убежден в
этом сейчас еще больше, чем раньше. Разумеется, я не в состоянии представить
вам его семью, поскольку она либо погибла, либо предпочитает по каким-то
причинам остаться в неизвестности. Вот, дорогой Гохштедт, все, что я хотел
вам сказать. Судите теперь сами, не должен ли Квинтилиан нашего друга
Бредежора на законном основании перейти в мою библиотеку!
засмеяться, адвокат откинулся в кресле и в знак протеста только развел
руками. А затем, желая узнать, как профессор Гохштедт выйдет из положения,
он устремил на него свои живые блестящие глазки.
это можно было ожидать. Другое дело, если бы какой-нибудь неопровержимый
довод, приведенный доктором, вызвал мучительную необходимость решительно
принять ту или другую сторону. Благодаря своему робкому и осторожному
характеру он предпочитал неопределенные выводы. В подобных случаях профессор
превосходно умел рассматривать вопрос поочередно с разных точек зрения и
плавал в туманных предположениях, как рыба в воде. И в этот вечер он
Русанов Владислав
Сапковский Анджей
Нортон Андрэ
Афанасьев Роман
Махров Алексей
Корнев Павел