Артур Конан-Дойль

Камень Мазарини

Доктору Уотсону было приятно снова очутиться на
Бейкер-стрит, в неприбранной комнате на втором этаже, этой
исходной точке стольких замечательных приключений. Он взглянул
на таблицы и схемы, развешанные по стенам, на прожженную
кислотой полку с химикалиями, скрипку в футляре, прислоненную к
стене в углу, ведро для угля, в котором когда-то лежали трубки
и табак, и, наконец, глаза его остановились на свежем
улыбающемся лице Билли, юного, но очень толкового и
сообразительного слуги, которому как будто удалось перекинуть
мостик через пропасть отчуждения и одиночества, окружавшую
таинственную фигуру великого сыщика.

-- У вас тут все по-старому. И вы сами нисколько не
изменились. Надеюсь, то же можно сказать и о нем?

Билли с некоторым беспокойством посмотрел на закрытую
дверь спальни.

-- Он, кажется, спит, -- сказал он.

Стояла ясная летняя погода, и было только семь часов
вечера, однако предположение Билли не удивило доктора Уотсона:
он давно привык к необычному образу жизни своего старого друга.

-- Это означает, если не ошибаюсь, что ему поручено дело,
не так ли?

-- Совершенно верно, сэр. Он сейчас весь поглощен им. Я
даже опасаюсь за его здоровье. Он бледнеет и худеет с каждым
днем и ничего не ест. Миссис Хадсон его спросила: "Когда вы
изволите пообедать, мистер Холмс?" -- а он ответил: "В половине
восьмого послезавтра". Вы ведь знаете, какой он бывает, когда
увлечен делом.

-- Да, Билли, знаю.

-- Он кого-то выслеживает. Вчера он изображал рабочего,
подыскивающего место. А сегодня нарядился старухой. И так
похоже, что я совершенно не узнал его, а уж я бы, кажется,
должен знать его приемы.

Усмехнувшись, Билли указал на необыкновенно потрепанный
зонтик, прислоненный к дивану.

-- Это одна из принадлежностей костюма старухи.

-- Но какое у него на этот раз дело, Билли?

Билли понизил голос, словно речь шла о великой
государственной тайне.

-- Вам я, конечно, скажу, сэр. Но, кроме вас, этого никто
не должен знать. Это то самое дело о бриллианте короны.

-- Вы говорите о похищении камня в сто тысяч фунтов?

-- Да, сэр. Они должны разыскать его во что бы то ни
стало. И премьер-министр и министр внутренних дел были у нас и
сидели вот на этом самом диване. Мистер Холмс был очень любезен
с ними. Он совсем не важничал и пообещал сделать все, что
только можно. И потом еще лорд Кантлмир...

-- Вот как?

-- Да, сэр, вы понимаете, что это значит. Он, если только
можно так выразиться, ужасно заносчивый. Я могу иметь дело с
премьер-министром и ничего не имею против министра внутренних
дел -- он производит впечатление воспитанного и любезного
человека, -- но этого лорда я совершенно не выношу. И мистер
Холмс тоже. Дело в том, что он не верит в мистера Холмса и
возражал против того, чтобы ему поручили дело. Мне кажется, он
был бы даже рад, если бы мистер Холмс с ним не справился.

-- И мистер Холмс это знает?

-- Не было еще такого случая, чтобы мистер Холмс
чего-нибудь не знал.

-- Ну, я очень надеюсь, что он справится и лорд Кантлмир
будет посрамлен. Послушайте, Билли, зачем эта занавеска на
окне?

-- Мистер Холмс повесил ее три дня тому назад. У нас там
есть кое-что любопытное. -- Билли подошел и отдернул занавесь,
отделявшую комнату от оконной ниши.

Доктор Уотсон невольно вскрикнул от удивления. Перед ним в
глубоком кресле сидела точная копия его старого друга, и халат
и все остальное были в точности как у Холмса, лицо, на три
четверти обращенное к окну, было слегка наклонено вниз, словно
над невидимой книгой. Билли снял голову с туловища и подержал
ее в руках.

-- Мы придаем ей различные положения, чтобы было больше
похоже на живого человека. Если бы штора не была спущена, я бы,
конечно, не решился ее трогать. Когда штора не задернута, ее
видно с той стороны улицы.

-- Однажды у нас уже было что-то в этом роде.

-- Меня тогда еще здесь не было, -- сказал Билли. Он
раздвинул шторы и выглянул на улицу. -- За нами из того дома
ведут наблюдение. Вон в окне человек, хотите посмотреть?

Уотсон сделал шаг вперед, но в это время дверь спальни
отворилась, и оттуда появилась худая и длинная фигура Холмса;
лицо его осунулось и побледнело, но держался он, как всегда,
бодро. Одним прыжком он очутился у окна и поправил штору.

-- Довольно, Билли, -- сказал он, -- вы рисковали жизнью,
а как раз сейчас вы мне очень нужны. Рад вас видеть, Уотсон, в
вашей старой квартире. Вы явились в критическую минуту.

-- Я это чувствую.

-- Можете идти, Билли. Не знаю, как быть с этим мальчиком.
Насколько я вправе подвергать его опасности.

-- Какой опасности, Холмс?

-- Опасности внезапной смерти. Я не удивлюсь, если сегодня
вечером что-нибудь произойдет.

-- Но что именно?

-- Например, меня убьют.

-- Не может быть, Холмс, вы шутите!

-- Даже при моем отсутствии юмора я мог бы придумать
лучшую шутку. Но пока что мы можем наслаждаться жизнью, верно?
Спиртные напитки вам не противопоказаны? Сифон и сигары на
прежнем месте. Надеюсь, вы еще не презираете мой жалкий табак и
трубку? В эти дни они должны заменить мне еду.

-- Но почему вы отказываетесь от еды?

-- Потому что голод обостряет умственные способности. Мой
дорогой Уотсон, вы, как врач, должны согласиться, что при
пищеварении мозг теряет ровно столько крови, сколько ее
требуется для работы желудка. Я сейчас один сплошной мозг. Все
остальное -- не более чем придаток. Поэтому я прежде всего
должен считаться с мозгом.

-- Но вы говорили о какой-то опасности, Холмс?

-- Ах да, на всякий случай вам, пожалуй, не мешает
обременить свою память адресом и именем убийцы. Вы сможете
передать эти сведения в Скотленд-Ярд в виде прощального привета
от преданного Холмса, Его зовут Сильвиус, граф Негретто
Сильвиус. Запишите: Мурсайд-Гарденс, 136, Норд-Вест. Готово?

Честное лицо Уотсона нервно подергивалось. Ему было
слишком хорошо известно, что Холмс никогда не останавливался ни
перед какой опасностью и скорее склонен был недооценивать ее,
чем преувеличивать. Уотсон не привык тратить время даром и
решительно поднялся.

-- Можете располагать мной, Холмс, в ближайшие дни я
совершенно свободен.

-- В моральном отношении вы нисколько не изменились к
лучшему, Уотсон. Ко всем вашим старым порокам добавился еще
один -- вы научились лгать. Весь ваш вид говорит о том, что вы
загруженный работой врач, которого осаждают больные.

-- Среди них ни одного сколько-нибудь серьезного. Но разве
вы не можете арестоватъ этого человека?

-- Конечно, могу, Уотсон, поэтому-то он так и беспокоится.

-- Так в чем же дело?

-- Дело в том, что я не знаю, где бриллиант.

-- Ах да, Билли рассказывал -- бриллиант короны.

-- Вот именно, огромный желтый камень Мазарини. Я
расставил сети, и рыбка уже попалась, но я еще не получил
камня. Какой мне толк забирать грабителей? Разумеется, мир
станет лучше, если всех их посадить за решетку. Но у меня
другая цель -- мне нужен камень.

-- Так, значит, граф Сильвиус -- одна из попавшихся рыбок?

-- Да, и при этом акула, которая кусается. Другой -- Сэм
Мертон, боксер. Сэм -- неплохой парень, но граф использует его
для своих целей. Он не акула, а всего только глупый
большеголовый пескарь. Но все равно он тоже бьется в моих
сетях.

-- А где этот граф Сильвиус?

-- Я сегодня все утро провел у него под самым носом. Вы
ведь видели меня в роли старухи. Но так удачно, как в этот раз,
у меня еще никогда не получалось. Граф даже поднял мой зонтик
со словами "Позвольте мне, сударыня", он ведь наполовину
итальянец и, как истинный южанин, умеет быть чрезвычайно
любезным, если только он в духе, но если не в духе, -- это