Чтение 15–й страницы книги ~Потрясатель вселенной~

Впрочем, абсолютное большинство кочевников не имело шлемов, надеясь на толстые бараньи или просто стеганые шапки. Правда, им не стоило так уж сильно опасаться ударов сверху.

Зато каждый из китайцев имел меч и короткую палицу с каменным набалдашником. И их было намного, намного больше.

Императорская армия развернула нестройные ряды навстречу степной коннице, остановилась, уставив копья в небо. В ширину китайские полки занимали примерно такое жепространство, как и войско «счастливчиков». Все же пехотинцу требовалось куда меньше места, чем верховому. За десятью рядами копейщиков на носилках под атласным балдахином восседал, поджав ноги, их воевода: в золоченых сверкающих доспехах из выпуклых пластин, с оскаленным львом на брюхе, в непропорционально большом шлеме, с доходящими до плеч боковыми пластинами, с красным плащом за плечами. Глядя на него, Олег мгновенно понял, откуда было скопировано вооружение пехоты из сериала «Звездные войны», и ему — может быть, не к месту — стало смешно.

— Ты что-то сказал, Тенгизхан? — тут же отреагировал Чабык.

— Ты посмотри на этих клоунов! — громко ответил Олег. — Неужели они и вправду надеются нас победить?

Особого веселья его шутка не вызвала, но воины немного, как он надеялся, взбодрились.

Из рядов армии императора выбежал бездоспешный и безоружный смуглый паренек, взмахнул рукой:

— Слушайте меня, дикари! Великий непобедимый Цзюйи, покоритель царства Гансюуского, Цинхайского и Чжедзянского, повелел вам сказать, что, если вы сложите оружие и преклоните выи, он сохранит ваши никчемные жизни и по воле императора дозволит трудиться на его благо. Вы получите по две миски риса в день, миску вина в неделю и крышу над головой! Иначе смерть ваша станет долгой и мучительной! Отдайте нам глупых ханов, посмевших поднять меч свой на пределы великого всемогущего императора, и вы останетесь живы…

— Совсем забыл, — оглянулся на кованые сотни Олег. — Кто-нибудь умеет кричать филином?

Монгольский строй тут же отозвался гуканьем, уханьем, воем и кряканьем. В тылу конницы дружно завыли волки, послышались гортанные выкрики, и слева, из-за спины тяжелой конницы, вылетели ведомые Судибеем стремительные всадники, с бешеной скоростью, почти не глядя, опустошающие в сторону врага свои колчаны. Это произошло так быстро, что китайцы даже не успели вовремя ответить — тогда как первые ряды их войска стали стремительно редеть. Большинство пехотинцев вскинули щиты, защищая от стрел лица, — и остались живы, но со стрелами в ступнях и голенях. А без ног воин, будь он хоть трижды жив, все равно сражаться не способен.

Минуту спустя из китайского строя протиснулись вперед лучники, стали отвечать стрелами на стрелы. В потоке конницы один за другим теперь падали скакуны, кувыркались через их головы всадники, хрустели кости под копытами мчавшихся позади коней. Олег стиснул зубы. У него было слишком мало хороших воинов, чтобы подставлять их подтучи стрел. Приходилось жертвовать мальчишками, неспособными принять участие в бою. Война есть война, и правильных решений в ней не бывает. Только кровавые.

Утешало лишь то, что на каждого упавшего кочевника приходилось пять-шесть китайцев. Лучников у императора было маловато, и конная лава успевала выпустить десять стрел на каждую, полетевшую в ее сторону.

Китайский воевода вскинул палицу, что-то прокричал. По сторонам от него вверх взметнулись синие флажки, такие же флажки поднялись и в рядах пехоты. Частокол копий опустился, воины двинулись вперед.

— Кажется, воевода не желает напрасных потерь, — скривился Середин. — Предпочитает сразу перейти врукопашную. Ну что же, коли так…

Он поднялся на стременах, закрутил рукой над головой. Кочевники, по мере сил сохраняя строй, развернулись, спокойным шагом отъехали на две сотни саженей и снова развернулись.

Лучники продолжали свой смертоносный водоворот, проносясь перед медленно бредущим врагом и десятками выбивая воинов из его рядов. Опущенные копья китайцев не нашли еще ни одной жертвы, а число рядов их фаланги уже сократилось до восьми. Воевода под балдахином раздраженно помахивал палицей, его помощники размахивали флажками. Вражеская армия стала медленно поворачивать, заметно растягивая правый фланг.

— Кажется, этот шахматист надеется охватить нас справа и прижать к реке, — задумчиво заметил Олег. — Что же, очень разумно. У черепахи против куницы не так уж много возможностей. Что ж, теперь самое время показать зубы.

Со стороны китайцев стрел уже почти не летело — либо лучники потратили все припасы, либо побежали к обозу за полными колчанами. Равно как за пучками запасных стрел приходилось возвращаться и мальчишкам Судибея. Но они все же были куда шустрее.

Олег одернул байдану, поправил шлем, взялся на копье, вскинул его над головой и первым дал шпоры коню, разгоняя его в стремительный галоп.

— Марш, марш, марш! — Он опустил пику, целясь ею в спрятавшегося за людские цепи китайского командира.

— Ар-ра!!! — заорали справа и слева закованные в булгарское железо нукеры.

Сто саженей, пятьдесят. Двадцать…

Кони мчатся уже во весь опор, земля дрожит, пика забыла про воеводу и выискивает во вражеском строю более близкую и доступную цель.

Десять!

Глаза пехотинцев округлились от ужаса. Они пятятся — но отступать некуда, позади другие воины. Остается только опустить копье, покрепче держать его двумя руками имолиться, надеясь на чудо.

— Ур-ра!!!

Скакун Олега, видя впереди плотную толпу людей и не имея возможности отвернуть, без команды взметнулся в прыжке, помешав ведуну наколоть усатого китайца. В грудь, вбрюхо, в живот, в шею несчастного животного впились сразу несколько копий, но это уже ничего не меняло. Даже мертвая туша все равно имела огромную скорость, помноженную на тридцать пудов живого веса. Она обрушилась сверху сразу на второй и третий ряды вражеского строя, прокатилась, сметя еще два. Олег успел пробить пикой грудь воина за две сажени впереди и вылетел из седла под ноги шестого ряда пехоты, рванул из ножен саблю, сразу делая ею круговое движение, и поскорее накрылся щитом. Он отлично знал, что сейчас будет: в пробитую брешь ворвутся идущие со скоростью железного паровоза, такие же тяжелые и неотвратимые, задние ряды его сотни.

И правда, щит затрещал от тяжелого удара, вжал Олега в землю, потом придавил сильнее… Когда давление немного ослабло, Середин нажал на деревяшку плечом, чуть приподнял, поднатужился еще, вылез вбок из-под окровавленной конской туши, огляделся, держа наготове клинок. И понял, что битва окончена.

Железный таран с коваными сотнями на острие пробил, продавил, опрокинул ряды копейщиков, и конница уже резвилась там, в тылу врага, норовя зайти со спины к тем, кто не успел убежать, рубя спасающихся и окружая отдельные кучки сбившихся вместе пехотинцев, чтобы подставить их на расстрел лучникам. Непобедимый воевода Цзюйи, покоритель царства Гансюуского, Цинхайского и Чжедзянского, своего позора не видел. Он все еще восседал в кресле под балдахином, накрепко прибитый к его спинке толстой кавалерийской пикой. Похоже, прорыв получился столь стремительным, что он не успел даже взяться за оружие.

— Ты жив, Олежка? — На белоснежной кобылке подскакала к нему Роксалана с окровавленным шамшером в руке. — Нигде не помяло?

— Обошлось, — осмотрел кольчугу ведун. — Дырок не видно. Ты за лошадь не боишься? Ведь красавица!

— Ты же меня в первые ряды не пускаешь! Копья не даешь… А позади не страшно. Ладно, извини. У меня дела… — И директор по продвижению и маркетинговому обеспечению фирмы «Роксойлделети» понеслась к отбивающимся спина к спине четырем китайцам, зловеще покачивая отведенным в сторону шамшером.

Олег присел, отер саблю о рукав прижатого мертвыми лошадьми пехотинца, спрятал в ножны и щелкнул пальцем по его панцирю:

— Ну теперь доспехов у нас хватит на всех.

Он огляделся. По всему кровавому полю перед ущельем продолжалась резня. И как ни хотелось ведуну ее остановить, рассыпавшаяся орда разгоряченных победителей начисто потеряла управление. Каждый творил, что хотел, и в лучшем случае нукеры могли послушать оказавшегося рядом старшего товарища. Великий Тенгизхан не мог передать своей победоносной армии ни единого приказа. Ему оставалось только ждать.* * *

Разгром карательного китайского корпуса позволил большей части кочевников продвинуться еще дальше в глубь Китая, не опасаясь противодействия. Лихие сотни обходили укрепленные города, обкладывали данью поселки, разоряли деревни, жители которых зачем-то пытались возмутиться перед чужеземцами. Это было и правда глупо — как очень быстро понял Олег, понятие «много» сильно разнилось в богатом Китае и в нищей степи. А потому выкуп, что требовали захватчики, чуть не втрое уступал податям, чтоземледельцам приходилось платить императору.

Сам же «мудрый и непобедимый Тенгизхан» вернулся в кузню на берег озера, чтобы закончить начатую работу. Теперь, после того как наиболее ответственная и сложная работа осталась позади, бросать игрушку и вовсе не имело смысла.

Один день ушел на то, чтобы прогретую докрасна заготовку малым молотом и молотком привести к форме правильной сабли с небольшой, прямой елманью. И еще целая неделя — на холодную проковку легким молотком. Работа эта, на первый взгляд нудная и скучная, позволяла выправить последние мелкие огрехи и сделать меч прочнее раза в двапо сравнению с теми, что делаются лентяями по упрощенной схеме. Хотя, конечно, его проковка тоже была «с ленцой». Олег слышал, что в стародавние времена мечи проковывались так деревянными киянками по несколько лет, с утра до вечера. Клинки после такой обработки уменьшались по толщине вдвое и становились столь крепкими, что рубили обычные ножи и топоры, нисколько не тупясь. Но на подобный подвиг его терпения уже не хватало.

И только теперь ведун наконец постиг, зачем в саду китайского кузнеца имелась беседка с цветастыми рыбками. Это было то самое удивительное место, где можно сесть с клинком и точилом и, созерцая окружающую красоту, с полным умиротворением в душе доводить точильным камнем откованный меч до полной и окончательной готовности.

— Это тоже нельзя доверить женщине? — поинтересовалась Урга, наблюдая за его стараниями.

— Наверное, можно, — пожал плечами Олег, проверяя на фоне озера кривизну клинка. — В моей стране существует поверье, что все самые тонкие, точные и важные работы нужно доверять женщинам. Только у них в достатке терпения и внимания, только у них настолько тонкие пальчики, чтобы устранить любой, даже самый тонкий огрех.

— Это не поверье, грубиян! — не утерпев, крикнула из окна дома Роксалана. — Так оно и есть! Наукой проверено!

— Оставь свои неполиткорректные шутки! — отозвался Олег. — Разве ты забыла, что мужчины и женщины равны везде и во всем?!

— Может быть, мужи способны иметь детей? — поинтересовалась шаманка.

— Только ты не начинай, Урга! — взмолился Олег.

— Так женщине можно начищать меч?

— Нет, нельзя, — покачал головой Середин. — Сама подумай: если мастер целый месяц потратил на ковку клинка — неужто он доверит сделать последние штрихи кому-нибудь другому?

— А мне можно?

— Тебе? — Ведун потер подбородок. — Давай так. Сперва ты любуешься рыбками, принимаешь в себя их спокойствие и умиротворение, а уже потом, никуда не торопясь и ни о чем не волнуясь, берешь замшевую тряпочку, вот этот кварцевый песочек и равномерно трешь вперед и назад, по всей длине.

— Мой меч ты с таким тщанием не облизывал, — появилась в дверях беседки Роксалана. — Для кого стараешься?

— Твой и так заколдованный, из плоти демона откован. Его доводить — только портить.

— Урга, я все хочу спросить: а грибы для искусства прорицания вообще обязательны? Может, их просто вином можно заменить, чифиром или опиум попытаться раздобыть. Тут ведь места маковые.

— Коли душа открыта, а воля в готовности, так и без всего возможно научиться. Особливо с ясным желанием.

— Так есть у меня такое желание. В бизнесе такой дар ой как пригодится, — подмигнула девушка Олегу.

— Ты желаешь учиться? — не веря своим ушам, переспросила шаманка.

— Готова, сенсей. Хоть сейчас!

Середин отметил, что сегодня Роксалана еще ни разу не назвала Ургу «малышкой».

— Сейчас? — Шаманка поднялась. — Прости, Тенгизхан. У меня долг пред людьми и Уманмеей.

— Понимаю, — кивнул Олег. — Конечно, иди, тренируйтесь. Это важнее.

Хотя в душе ему стало немножечко, совсем чуть-чуть, обидно.

Черновая полировка заняла два дня, после чего ведун насадил клинок на рукоять из вишневого дерева из запасов здешнего мастера и стал заниматься чистовой полировкой — до зеркального блеска, одновременно окончательно правя кромку. За этим занятием его и застал скромный пожилой китаец в белом долгополом халате безо всяких украшательств, с пышной седой бородой, в которую вплелись тонкие седые усики, и в очень странной шапочке из тонких черных реечек, через которые проглядывала волосянаякичка. Руки его были заправлены в рукава, причем обшлага были так широки, что едва не касались пола.

— Я пришел пожелать тебе здоровья и мудрости, досточтимый Тенгизхан, — вежливо сообщил старик.

— Спасибо на добром слове, любезный. И тебе того же желаю.

И почти сразу сообразил, что Чабык впервые за все время пропустил к нему гостя. Значит, в беседке появился не просто прохожий, а некто достаточно значимый. Середин отложил клинок и поднялся навстречу:

— Проходи, уважаемый, присаживайся к столу, полюбуйся рыбами. Хочешь, я велю заварить чаю?

— Благодарю тебя, Тенгизхан, — вошел в беседку старик, но присаживаться не стал. — Я принес тебе слово императора Срединного Царства, покорителя ста племен и народов, мудрейшего из мудрых, великого Си Цзиня. Дошли до него вести, что желаешь ты заключить с ним союз, дабы замирить бунтующую в провинциях чернь и сражаться супротив ненавистного отступника Ю Суна. Великий император желает похвалить тебя за проявленное в усмирении старание и соглашается на союз бессмертной империи Цзинь и твоего народа. В знак своего расположения он посылает тебе двадцать возов с шелком и пять бочек золота, три тысячи лучших скакунов, а также пятьсот прекрасных юношей и прекрасных девушек для услаждения твоего взора и отдохновения. Если ты велишь пропустить мой караван, все эти дары будут доставлены тебе в целости и сохранности. Великий император велел мне передать, что в провинциях Срединного Царства наступил покой, и теперь ты можешь покинуть его пределы.

— Я благодарен великому императору, — кивнул Олег, — и с большой радостью разогнал негодяев, что устраивали беспорядок на подвластных ему землях. К сожалению, это оказалось связано с некоторыми хлопотами, мешающими быстро вернуться в наши благословенные степи. Но если великий император пришлет мне два… нет, три возка пороха для салютов и фейерверков, а также даст моим подданным и избранным мною купцам разрешение невозбранно торговать на землях Срединного Царства и свободно посещать и покидать его пределы, мои сотни смогут тут же уйти к родным кочевьям, оставив хлопоты их доверенным торговым гостям. Со своей стороны я готов всеми силами оборонять северные пределы западного Китая и даже возьму на содержание порубежные крепости.

Старик пошевелил губами, то ли что-то подсчитывая, то ли размышляя, и склонил голову:

— Мыслю я, досточтимый Тенгизхан, великий император согласится выполнить твою просьбу.

Караван

Возвеличилась новая Турецкая Династия Монархов Харазских, или Хивинских, которые завладели большею частию Персии и Бухариею. В сие время там царствовал Магомет II, гордо называясь вторым Александром Великим: Чингисхан имел к нему уважение, искал его дружбы, хотел заключить с ним выгодный для обоих союз: но Магомет велел умертвить послов Могольских…

Тогда Чингисхан прибегнул к суду Неба и меча своего; три ночи молился на горе и торжественно объявил, что Бог в сновидении обещал ему победу устами Епископа Христианского, жившего в земле Игуров. Сие обстоятельство, вымышленное для ободрения суеверных, было весьма счастливо для Христиан: ибо они с того времени пользовались особенным благоволением Хана Могольского. Началась война, ужасная остервенением варварства и гибельная для Магомета, который, имея рать бесчисленную, но видя мужество неприятелей, боялся сразиться с ними в поле и думал единственно о защите городов. Сия часть Верхней Азии, именуемая Великою Бухариею (а прежде Согдианою и Бактриею), издревле славилась не только плодоносными своими долинами, богатыми рудами, красотою лесов и вод, но и просвещением народным, художествами, торговлею, многолюдными городами и цветущею столицею, доныне известною под именем Бохары, где находилось знаменитое училище для юношей Магометанской Веры. Бохара не могла сопротивляться: Чингисхан, приняв городские ключи из рук старейшин, въехал на коне в главную мечеть и, видя там лежащий Алкоран, с презрением бросил его на землю. Столица была обращена в пепел. Самарканд, укрепленный искусством, заключал в стенах своих около ста тысяч ратников и множество слонов, главную опору древних воинств Азии: несмотряна то, граждане прибегнули к великодушию Моголов, которые, взяв с них 200 000 золотых монет, еще не были довольны: умертвили 30 000 пленников и такое же число оковали цепями вечного рабства. Хива, Термет, Балх (где находилось 1200 мечетей и 200 бань для странников) испытали подобную же участь, вместе со многими иными городами, и свирепые воины Чингисхановы опустошили всю землю от моря Аральского так, что она в течение шести следующих веков уже не могла вновь достигнуть своего прежнего цветущего состояния.

Магомет, гонимый из места в место жестоким, неумолимым врагом, уехал на один остров Каспийского моря и там в отчаянии кончил жизнь свою.Н. М. Карамзин. История государства Российского. Глава VIII

Как ни хотелось Олегу побыстрее уйти к родным пенатам, но бросить кочевников в подвешенном состоянии он никак не мог, а потому крутился всю зиму, стараясь превратить степную толпу в некое подобие нового государства. А что за страна, если в ней нет ни единого грамотного человека, если никто не ведает, где и сколько народу обитает, как их зовут, чем владеют? Если тысячный не готов сосчитать припасы, записать для памяти важные поручения, не способен написать другому письма, если…

Нет, в общем и целом — кто, что и где, старейшины помнили, на курултае уточняли. Но все это сохранялось на уровне «сказывали люди…». Для создания крепкой страны, длясохранения ее опыта, координации действий, для переговоров с соседями этого никак не хватало.

Пришлось уговаривать старейшин если не учиться самим, то хоть присылать в специально построенный для этого поселок Хара-Хорин своих детей, дабы те, будущая элита страны, постигали грамоту. Здесь же он посадил и чиновников, только начинающих великую канцелярскую работу по учету выдачи подорожных, уплаты купцами пошлин, сбережения договоров, подсчету потребных сил для дозоров на рубежах с соседними странами и распределению этих обязанностей между различными родами, учету воинов, каковых могут выставить те или иные долины, их расходов, что должны быть не в тягость и не превышать чужих…

Всего и не упомнишь.

Кстати, они же должны были напоминать Тенгизхану о намеченных делах, поскольку сам он в море хлопот начинал путаться.

К счастью, гуманное поведение на захваченных китайских землях принесло кочевникам огромную пользу. Китайские ученые, ремесленники, строители, просто грамотные люди охотно шли помогать монголам во всех начинаниях и даже просились служить в их армии. Вот только писцов в учителя набирали среди уйгуров. Роксалана заявила, что китайские иероглифы ни один человек выучить не способен, а потому не стоит издеваться над детьми. Глядя, как быстро разрастается и хорошеет Хара-Хорин, Олег даже подумал переселить ремесленников в вымирающие города Каима — но дорога через Великую степь зимой была совершенно непроходима.

Одно Олег знал совершенно точно: войны закончены! Китай открыл кочевникам ворота для торговли — и скотоводство теперь вполне могло обеспечить кочевьям достойнуюжизнь. Путники из далеких уральских земель, вернувшись домой, теперь с гордостью и даже свысока смогут смотреть на соплеменников и хвастаться богатством. Объединение племен Великой Степи гарантировало ее обитателям безопасность от нападения извне.

Что еще может быть нужно людям?

И едва получив признание императора Цзинь, Олег — точнее, великий Тенгизхан — отправил всем соседям свои уверения в доброжелательстве и предложил жить в мире и согласии.

Первым на это письмо ответил хорезмский хан Мухаммед, приславший многочисленное посольство и уверение в миролюбии. Послы предлагали вести торговлю между странами и открыть друг длядруга караванные пути. Олег принял посольство с уважением, но переговоры с ним вел Судибей и китайские чиновники, что должны были записать утвержденные обеими сторонами границы размежевания, условия перемещения путников и торговцев, определение подданства. У Олега в это время голова была занята вопросами доставки в «университетский городок» сена и топлива. В горах, да еще зимой, да еще при изрядной людской и скотской скученности — проблема немалая.

Вдобавок ко всему от него вдруг стала шарахаться Урга, что раньше очень умело снимала усталость и напряжение с помощью массажа шеи, напевов над головой и других азиатских премудростей. Шаманка не разговаривала, не приближалась, почти не смотрела в его сторону, а он никак не мог понять, чем ее обидел.

Из Китая вернулся Любовод, всем своим видом излучавший счастье облопавшегося удава и теперь чуть не через день напоминавший, что может очень выгодно продать на Руси их общую долю ханского добра — нужно просто дозволить ему отобрать товар из казны и снарядить торговый караван к Хазарскому морю.

Но первый караван вышел все же не на Русь, а на Урал — туда, где обрели свое единство люди, идущие за волком. В Хорезм, дабы утвердить уговоры с ханом Мухаммедом, нужно было отправить ответное посольство. И Судибей предложил собрать вместе с посольством караван, следующий домой — с подарками, с известиями о своем долгом и успешном пути. С приглашением тем, кто желает, перебраться в новые земли. Двигаться через Хорезм, по богатым долинам, вдоль торных трактов и полноводных Сырдарьи и Тургая было намного легче, в полтора раза ближе и вдвое быстрее, нежели опять кружить по озерам и холмам вдоль чужого порубежья.

Караван ушел, когда снега уже успели сойти, а на залитых солнцем степных равнинах стала пробиваться первая зеленая травка. В родные горы решили вернуться старейшина Бий-Султун, его брат Фтахран, старейшина Бий-Юсуф и еще больше пятисот воинов. Кто-то соскучился по родичам, кто-то утомился приключениями, кто-то решил ограничиться уже полученной добычей — но в большинстве это оказались безусые юнцы, живо обсуждающие, какой выкуп и за кого они заплатят, из какой семьи возьмут невесту, где поставят юрты… Причем почти все вскорости намеревались вернуться назад, под руку великого Тенгизхана. После этого наконец добился своего и Любовод — стал собирать для похода к Хазарскому морю свой, еще более богатый обоз.

Олег уже успел забыть про растворившийся в степи караван, когда в один из дней его голова чуть не взорвалась от боли такой силы, что он как-то сразу вспомнил про волшебные руки молодой шаманки и отправился в выстеленные коврами и мехами покои Роксаланы, что обосновалась на втором этаже первого из выросших в Хара-Хорине домов, прямо над головой ведуна.

Воительница была здесь и занималась делом, достойным истинной царицы: играла в шахматы с бледным полуобнаженным юношей с рабской, пусть и золотой, серьгой в ухе.

— Пшел вон, — ласково улыбнулась она и вальяжно откинулась на подушки: — Олежка, тебя никогда не учили, что, заходя к девушке, нужно стучаться. А то вдруг я курю кальян?

— Какой кальян? Табака еще нет!

— А опиум?

— Его не курят.

— А коноплю?

— Слушай, перестань… — поморщился Олег. — Не до того. Где Урга, ты не знаешь? Давно ее чего-то не видно.

— А чего это ты про нее вспомнил? — приподнялась на локте Роксалана.

— Голова болит. Она эти боли отлично снимать умеет. Вот и вспомнил. Где она? У тебя? Или отдельно обосновалась?

— Отдельно, — подтвердила воительница.

— Где?

— Ты же колдун, Олежка! — повысила голос Роксалана. — Вылечись сам!

— Не получается! — не выдержав, повысил голос Середин.

— Ну как тебе сказать, — вытянулась во весь рост девушка, потом по-кошачьи выгнулась и пропела: — Есть в тихом па-арке те-емный пруд, там ли-илии цветут…

— Чего?

— Простой у сказки был конец, обои в омут и звиздец, — уже речитативом закончила Роксалана.

— Что за бред?

— Ну да, не поэт я, не поэт! — возмутилась она. — Да, не Лариса Рубальская. Но это не повод постоянно девушке в нос ее недостатками тыкать!

— Слушай, красавица, — зло попросил Олег. — Перестань морочить мне голову загадками, она и так болит — нет мочи. Скажи просто, где Урга, и все!

— Ушла с караваном, — быстро ответила Роксалана и зачем-то торопливо закрыла грудь и живот подушками.

— С каким караваном?

— Ты стоп-кран, Олежка! С каким караваном? Их, что, у нас с вокзала по расписанию по сто в день уходит?

— Ты хочешь сказать, она решила вернуться на Урал?

Роксалана молча приподняла брови.

— Понятно, — повернулся Середин.

— Олега, стой! — Девушка еще раньше его самого поняла, что он собирается делать. — Стой, тебе говорят!

— Чего?

— Стой! А ну вспомни, о чем мне постоянно талдычил!

— О чем? — устало вздохнул он.

— О том, что домой в будущее, как в могилу, чуть ли не голым уходишь. Ничего с собой взять нельзя.

— Ну?

— Что ну?! — вскочила на колени Роксалана. — Ты ее с собой взять собирался? С собой в будущее?

Теперь Олег действительно остановился. Это был тот вопрос, о котором он ни разу не задумывался. Не позволял себе думать.

— Вот так, — удовлетворенно кивнула девушка и снова откинулась на спину.

— Рассказывай, — потребовал Олег. — Рассказывай. Сказавши «а», останавливаться поздно.

— Чего тут говорить? Еще когда ты ее отмытую привез, вы уже друг на друга смотрели, как коккер-спаниель на мороженое. А потом крепость была. Там вы и облизались. Думаешь, незаметно? Коли парень с девкой телами начинают притираться — это уже все. Значит, уже успели. Оп-паньки… Вот и все, понятно? Я как поняла, попросила ее снова пророчествам меня учить. Поигралась немного, а потом пророчество выдала, что, когда вы вместе будете, то утонете оба. Она сразу и шарахнулась… Ой, Олежка, ты чего? — Она торопливо отбежала на четвереньках к стене.

— Зачем?! Зачем, зараза?! — скрипнул зубами Олег. — Ты же сама… Что я тебе не нужен, что баловство, что не будет между нами никогда и ничего! Так зачем?

— А у меня что, претензии? Нету претензий. Ты свободная женщина, я свободный мужчина, — опять поднялась она на колени. — Но только с собой тебе ее никак не взять. Вот ты и скажи, зачем?

Середин не сказал. Как ни странно, но боль отпустила его, сменившись чем-то другим, тяжелым и непонятным. Он выбежал из дома, не отвечая на приветствия слуг и рабов, пересек город, благо тот все еще оставался размером со среднюю деревню, вошел в реку, встал на колени и сунул в воду голову, пытаясь превратить ее в тупую бесчувственную ледышку, как те блаженные высокогорные ледники, из-под которых и сочился прозрачный, как слеза невесты, Орхон.

Но легче почему-то не стало. И тогда он понял, что все равно поскачет за ней. Какая разница, правильно это или нет? При чем тут разум? Есть вещи важнее, чем правда, логика и людские возможности. Если человек чего-то по-настоящему пожелает, он сможет все, и его не остановят никакие правила и законы природы.

Олег еще раз ополоснул лицо, пригладил волосы, поискал взглядом шапку. Но она, похоже, была уже на пути к голубому бездонному Байкалу.

— Господин! Тенгизхан! Что с тобою, уважаемый?

— Великие боги небес, Чабык! От тебя не скроешься нигде и никогда!

— Ты заболел, великий Тенгизхан?

— Я просто заскучал, друг мой, — разбрызгивая воду, вышел на берег ведун. — Великий, мудрый и всемогущий Тенгизхан имеет право заскучать? Неужели ты сам не скучаешь по болоту рядом со своим кочевьем? По нашим веселым речушкам, зеленым долинам и холодным поднебесным вершинам? Не молчи, друг мой! Может, забудем ненадолго про всеэти дурные хлопоты, поднимемся в стремя и промчимся на рысях отсюда и до самого Урала? Ну что, Чабык, навестим родные уголки?

— Я буду рад увидеть свою долину, Тенгизхан, — не очень уверенно ответил воин. — Ты приказываешь собираться?

— Готовь лошадей, друг мой. Вели явиться ко мне Любоводу и Бей Джебе, спроси Судибея, желает ли он прогуляться с нами… Ты холост, Чабык? Не желаешь найти себе невесту?

— Я приготовлю подарки для невесты, Тенгизхан. — На губах воина наконец-то появилась улыбка. — Буду надеяться, они пригодятся.

Вернувшись в свои покои, ведун открыл сундук, вынул сабельный клинок, сверкающий, как зеркало, но все же имеющий слабо-матовый извилистый рисунок, провел пальцем покромке:

— Залежался ты, приятель. Пора уходить в жизнь.

Когда он вышел в просторный зал, вынесенный перед домом под причудливо выгнутую крышу, и купец, и степняк были уже здесь. Увидев Олега, оба низко склонили головы.

— Подойди сюда, друг мой Джебе, — поднял перед собой саблю ведун. — Ты помнишь, о чем мы говорили прошлой осенью в Джунгарской долине? Я дал тебе слово, а я никогда не нарушаю обещаний. Возьми, отныне это твой меч. Я вложил в него свое умение и душу. Надеюсь, в твоих руках он обретет достойную судьбу.

— Благодарю тебя, Тенгизхан, — осторожно принял клинок степняк. — Я твой раб навеки.

— Вместе со своим мечом я вручаю тебе и судьбу здешней земли, достойный хан Джебе.

— Нет, я не смогу! — вскинул голову степняк.

— С тобой мой меч, моя дружба и мое доверие, Джебе. Ты сохранишь эту страну для себя, для меня и для наших детей.

— Но как же без тебя, воплощение богини? Ты покидаешь нас?

— Ты так это говоришь, друг мой, словно я собираюсь умереть, а не отправиться в поездку, — обнял степняка Олег. — Мы же монголы, что с нами может случиться? Мы с тобой еще выпьем кумыса у общего очага.

— Я приложу все силы, дабы оправдать твое доверие, Тенгизхан, — склонил голову степняк.

— Тенгизхан и твой друг, — еще раз напомнил Олег.