Чтение 5–й страницы книги ~Мы живем на границе~

– Их командир. Почуял что-то и увел людей.

– Ну и дурак, – возразил Валька, – значит, стан за нами.

– Увел-то увёл, но вот куда?- Глеб показал на высившийся в центре кольца обветшавших зданий двухэтажный бункер. Валька окинул его взглядом и присвистнул:

– Ду-умаешь?..

– Точно. Нас одиннадцать, их десять, а для атаки надо минимум трехкратное преимущество иметь. Даже если б бой был настоящим и у нас гранаты были, гранатомет – все равно мертвое дело. Там одна лестница и обзор во все стороны. Один человек около лестницы сидит, второй от окна к окну ходит, остальные отдыхают. И как в танке… – он задумался, пробормотал: – Через пятнадцать минут рассвет, через полчаса совсем светло будет… И что?..

– Днем будет дождь, – ни к селу, ни к городу добавил Валька. Глеб посмотрел на него и вдруг тихо засмеялся:

– А вот что мы сделаем…

…На протяжении долгих беспечных лет Советской Власти на полевом стане день и ночь находились машины. Разливанные моря горючего – соляра, бензина – выдавались тогда колхозам не глядя и со строгим наказом: использовать все до последней капли! Как правило это не удавалось, и к концу работ оставались тонны не пошедшей в дело горючки. Возвращать их было нельзя – замучаешься писать бумаги. Оставить про запас – тоже, обвинят в воровстве. Поэтому председатели колхозов в отчаянье не раз и не два раза просто… спускали горючее в землю. Выливали.

Заброшенный полевой стан не был исключением. Конечно, никому не пришло бы в голову сливать горючее около бункера или площадок для зерна. По широкая полоса земли, окаймлявшая асфальтированную площадку, посреди которой стоял бункер, была просто пропитана горючим. А еще она поросла невероятно жизнестойким чертополохом-мутантом, сухим уже сейчас, в июне.

Огненное кольцо, исторгавшее клубы оранжевого пламени и густейшего черного дыма, вспыхнуло одновременно со всех сторон, опоясав бункер. Смешанный с удушливым черным смрадом горячий воздух в ночном безветрии рванулся вверх. Из-за стены пламени раздавалось волчье завывание и улюлюканье – казачата веселились вовсю – невидимые в темноте и отлично наблюдающие освещенную мрачным огнем площадку бункера, на которую вскоре, кашляя и задыхаясь, начали вываливаться превратившиеся в негров американцы. Для них пламя было непреодолимой и непроницаемой для взглядов стеной, из-за которой раздавались выстрелы…

…Закопченные, покрытые грязью, в перемазанном снаряжении, два с лишним десятка мальчишек лежали, сидели и полусидели на краю стана, глядя, как на северном краю неба собираются тучи. Солнце встало; последние язычки пламени над пропеченной землей казались почти не видимыми. Все устали, хотели спать и есть. И радость казачат, и досада кадетов остались в недавнем, но прошлом – они просто лениво смотрели на тучи, подкладывавшиеся все ближе.

– Ну и плюхнет сейчас, – сказал Сергей, потягиваясь. Помедлил и начал раздеваться, разбрасывая одежду и снаряжение на крыше пристройки.

– Ты чего? – спросил кто-то. Сергей сунул автомат внутрь и сказал:

– А пусть стирает. И сам помоюсь, мне кажется, тут воды на всех хватит.

– Итс гуд айдиа,[23]– обратился к своим командир штатовцев и начал расстегивать захлесты жилета, отдирая липучки.

– Ви хэв э вошит эт дэй тудэй[24].

Вслед за казачатами штатовцы со смехом начали раздеваться, раскидывая барахло, кто где мог и переговариваясь:

– Айм эфрэйд, май пюлловер шринкс…[25]

– Дид ю сэт зэ прогрэм оф зэ машинз?..[26]

– Ай вонт май троусерс прессид…[27]

– Ю лук террибл, Джейми…[28]

– Зэ лэс пипл зинк, зэ мо зэй ток…[29]

Они уже не казались чужими, и даже Серб смотрел если не дружелюбно, то, по крайней мере – спокойно. Тем более, что мальчишки были одинаковыми – сильно загорелыми, с черными от копоти руками и лицами. И штатовцы, кажется, тоже понимали это.

Поднимался ветер – сильней и сильно и, теплый, как из печки, он раскачивал и мотал деревья в лесополосе, пригибал траву и кусты, гнал по асфальтированным участкам пылевые смерчи. Край приближающейся тучи закручивался медленными синими вихрями.

– Сейчас даст, – прошептал Глеб, глядя в тучу. – Ну…

Крррряхх-грр! Фиолетовая молния сгнила на миг тучу и землю. "Йоу!"- вырвалось у кого-то из штатовцев. Стоять было почти невозможно – ветер бил в спины и тащил смеющихся мальчишек, прикрывающих руками глаза от сора, по земле. Казалось, что достаточно подпрыгнуть, чтобы взлететь в бурлящее небо.

– Со уандерфул![30]– выкрикнул командир штатовцев. Глеб хлопнул его по плечу:

– Ага! Держись на ногах!

Ветер стал горячим, пыль била по ногам, заставляя ойкать. Гром рубанул над головой, земля подпрыгнула под мальчишками, вокруг все потонуло на мгновение в невероятном сиреневом огне, запахло свежестью – и с небес рухнула стена воды такой плотности и силы, что мальчишки пригнулись, захлебываясь. Вскипели пузырями десятки молниеносно возникших на остатках асфальта луж. Дождь разбивался о землю и повисал мельчайшей пылью. Вода пахла чем-то, что вызвало у Глеба ассоциацию с тропиками, где он никогда не был. А через миг он уже приплясывал недалеко от бункера, смахивал с лица мешающую смотреть воду и, смеясь, кричал штатовцу, прыгавшему перед ним:

– Вы хорошие ребята, но мы вас сделали!!! И ещё сделаем! И снова сделаем!!! по-настоящему сделаем, если надо, только мне не хочется, потому что вы хорошие ребята! Ну?! – и американец тоже что-то орал в ответ и поддавал ногой воду в луже, и опять орал, а с ребер шиферной крыши со свистом и хриплым бульканьем, клокотаньем, летели вниз тугие водопадные струи, похожие на зеленоватые щупальца…

Кто-то уже свалил кого-то и они теперь возились в луже. Кто-то просто умывался, подставив лицо под одну из таких струй, почти обивающую с ног. Но дождь уже укатывался на юг, к чеченской границе, слабел быстро и отчетливо – а потом сразу перестал, и на севере появилось солнце, зажегшее синевой быстро очищающееся небо. Отовсюду повалил пар, все еще бурлила вода в канавах, текли, истончаясь, струйки с крыш.

– Ну что, идти надо, – махнул рукой Глеб. – Вместе пойдем, вертолет сюда не прилетит, надо на площадку возвращаться. Ю андестенд?[31]

– Да понимаю я, – усмехнулся американец, ладонью приглаживая волосы. Сейчас пойдем.

Поворачиваясь друг к другу спинами, мальчишки выкручивали трусы, потом, помогая друг другу, начали по мере сил выжимать форму, разбирать оставшиеся сухими оружие иобувь… Серб подошел к Глебу:

– А где Вовка?

– Вовка? – Глеб огляделся. Пожал плечами: – А черт его… Бряз-га-а! Вовчик, козлина, мы уходим!

– Да он в туалет пошел, – хмыкнул кто-то, – вон, за сарай…

– Вон он идет, – сказал Сергей.

Вовка в самом деле появился из-за сарая, где когда-то, наверное, хранились запчасти. Он шел не один. Его сопровождали двое мужчин – молодых, в мокрых насквозь камуфляжах. Один шел в трех шагах позади Вовки, наведя ему в спину автомат. Второй держался чуть справа, неся наперевес РПК[32].

– Глебыч… – начал Вовка, но конвоировавший его мужчина сделал два быстрых шага и так ударил мальчишку стволом под лопатку, что тот пролетел, вперед и упал на колено.

Замерли все. Двое мужчин, взявших на прицел два десятка пацанов. Эти пацаны, большинство из которых стояли в одних трусах. Капли падали в лужи с крыш.

– Черт, – тихо сказал кто-то. Один из штатовцев задал какой-то вопрос недоуменным тоном.

Лица мужчин – худые, поросшие бородами с рыжиной – были не злыми, а скорей раздосадованными. Они рассматривали мальчишек, переводя взгляды с одного на другого.

"Приехали" – спокойно подумал Глеб, помогая Вовке подняться. Тот шепнул:

– Я зашел… а они там пол подняли и сидят, ждут. Там у них оружие…

"Черт тебя дернул, – подумал Глеб снова. – Они бы ничего не стали делать, подождали бы, пока мы уйдем. А теперь они нас убьют. Резанут из двух стволов – и все. Даже если врассыпную – почти никто не убежит, да и штатовцы затормозят, не поймут… И что теперь?"

– И что теперь? – без какого-либо акцента, но явно с нерусским оттенком в речи спросил тот, что с РПК. – Как нам теперь быть? А?

Он помолчал, что-то оказал своему товарищу, а сам чуть сместился в сторону. Второй, повесив автомат на бедро, подошел к Вовке, взял его за руку и рванул на себя – молча. Вовка так же молча уперся, побелев и широко распахнув глаза. А в следующую секунду Глеб услышал "покпокпок" и увидел, как пулеметчик схватился за лицо, по которому ползло красное. Глеб, не раздумывая, прыгнул на второго, не пытаясь вырвать Вовку, повис на автомате и уже не видел, как пулеметчик снова схватился за свое оружие – вслепую, все лицо у него было залито алым – но двое штатовцев и Серб сшибли его, подскочили еще несколько человек, началась возня… На помощь Глебу подскочили другие ребята. Все это почему-то происходило молча, только кто-то вскрикнул. А через минуту мальчишки расступились. Серб держал пулемет, Вовка – автомат, тут же лежали сорванные ремни снаряжения. Все тяжело дышали. Костька Бряндин растерянно улыбался и зажимал плечо – левое, по пальцам текла кровь. Бандит о красным лицом стонал, запрокинув бороду – и Глеб вдруг понял, что лицо у него красное не только от краски. Рони стоял чуть в стороне, сжимая "ангел" и открыв рот.

– Сэйв Год, ай маст хэв гот инту юо айз,[33]– выдохнул он, роняя автомат.

– О май Год…[34]

– Да, похоже глаза у него ку-ку, – хладнокровно сказал Серб. Глеб подошел к Костьке – у того было глубоко рассечено плечо, он зашипел, когда Глеб начал осматривать рану, бросив ребятам:

– Перевяжите… этого. Чем он тебя, Костян?

– Яне знаю… ой-а, больно!

– Да вот этим, – кто-то из мальчишек поднял длинный нож с роговой рукоятью. – Он тебя хотел в бок, Глебыч, только Костян подставился…

– Вот из вис мен?[35]– спросил кто-то из штатовцев. – Э бэндитс?[36]

– Чеченцы, – сказал Глеб, разрывая поданный кем-то пакет первой помощи. – Ребята, посмотрите, что у них там…

…Там оказался ареснал, снаряжение, шприцы в упаковках – "синтетическая храбрость". Глеб без колебаний приказал разобрать оружие и приготовиться; Серб и еще шесть человек отправились к месту посадки вертолета, тоже с оружием. Штатовцы выглядели слегка обалделыми, но подчинялись быстро и слаженно. Глеб отметил, что они умеют обращаться с "калашниковыми".

– Будем надеяться, что их всего было двое, – сказал он, когда ребята заняли круговую оборону.
* * *

Штатовцы уезжали тем же вечером – за ними снова пригнали автобусы, чтобы отвести, в гостиницу в центре, откуда начнется "обширная культурная программа". За три часадо этого лагерь покинули работники сразу нескольких правительственных ведомств, развивавших бурную деятельность в основном в направлении "а вы, ребята, ни одного пистолета (шприца, гранатомета, автомата) себе не оставили – признаётесь по хорошему, вам ничего не будет!"

Они всем надоели до смерти, если честно.

Особого какого-то прощания не было. Никто не менялся адресами (во всяком случае, Глеб этого не видел?), не хлопал друг друга по плечам. Руководители вообще попрощались кивками. Но Ронни все-таки подошёл к Глебу.

– Гуд лак,[37]– сказал он, пожимая Глебу руку. – Счастливо, русский… чтоби нам никогда не встречьаться.

– Чтобы нам никогда не встречаться, – согласился Глеб. И, глядя в спину штатовцу, бегущего к автобусу, подумал: все могло бы быть очень и очень плохо, если бы Ронни не стал стрелять. А еще о том, что так, как попрощались они, прощаются смелые, уважающие друг друга и честные… ВРАГИ. И о том, что это грустно.

В таком расстройстве чувств Глеб нашел Лукаша и выпросил у него мобильник, с которого позвонил домой.

– Ма-а?.. Да, я… Да, все в порядке… Погоди, мам, я что звоню. Я попросить хочу. Тут один мальчишка, ты, может, о нем слышала… Да, Сергей. Ма, можно он будет жить у нас?

Часть вторая.

Житье станичное
1.

Под утро стало прохладненько и, как Глеб ни вертелся, сон ушёл безвозвратно. В комнате спать было душно, а на сеновале – эта вечная проблема: прохладно. Была, впрочем, еще одна причина, по которой Глеб предпочитал ночевать именно тут. Можно было подальше отодвинуться от Сергея.

То ли в лагере он внимания на это не обращал, то ли там Сергей так себя не вел, но спать в одной комнате с ним было тяжело. Он вскрикивал, стонал, что-то неразборчиво бормотал и даже плакал. С одной стороны его было жалко – очень. А о другой – попробуйте так поспать да – склянетесь!

Глеб сел на простыне, зевнул и потянулся. Снаружи бодро орали петухи, где-то фырчал мотор. Святоиконниковская была большой – почти пять тысяч жителей! – станицей, вРоссии северяне ее называли бы поселком городского типа. Не пять тысяч – не пятьсот и даже не пятьдесят, и окраинные улицы тонули в сельской пасторали, а по площадистаница тянула на впятеро больший город из-за здоровенных приусадебных участков и садов-палисадников. Глебу тут нравилось, хотя он нет-нет да и задумывался, что делать ПОТОМ. Войско охотно дало бы ему рекомендацию в училище, но Глеб для себя не решил, хочет ли он стать офицером. Для казака – самое оно, вроде бы…

Сергей спал, окуклившись в простыню так, что ничего не торчало – мумия, да и только. Разбудить, что ли?.. А ну… Глеб поднялся и вышел, снова и снова потягиваясь, из сарая.

Утро было отличным. Под вишнями, на вкопанном в землю столе, стоял накрытый марлей завтрак, с краю – прижатая камешком записка. Зевая и потирая глаза, Глеб прочитал ее. На работе… Сестер накормить, вишни обобрать, восемь грядок прополоть, поросят (чтоб их разорвало!!!) накормить раньше, чем сестер и вычистить. Потом свободен. Глебвспомнил, как Сергей занимался работой по хозяйству. Он умел ухаживать за скотиной – и очень здорово, мать Глеба удивлялась и значительно посматривала на сына. А Глеб тогда подумал, что Сергей все-таки загадка: отлично говорит по-английски, ездит верхом и боксирует, как учат в специальных платных школах – и очень умело ворочает навоз лопатой, окучивает грядки и задает корм живности.

Есть не очень хотелось, Глеб решил подождать Сергея, а пока зашел в дом с черного хода. Нинка с Ольгой спали вовсю, в комнатах было тихо и гулко-пусто, зато на переднем крыльце сидел Серб – вытянув босые ноги на перила (кеды стояли тут же), он читал газету.

– Добрейшее вам утречко, – Мирослав вляпал ладонь в ладонь Глеба. – Иди умойся, чучело.

– Умоюсь, – буркнул Глеб, запрыгивая на перила. Улица была пустынна, только куры под бдительным оком петуха возились в пыли. – Ты что это с утра макулатуру читаешь?

– Областное издание, а не макулатура, – Серб с видом подслеповатого отставил серые листы подальше и с выражением прочитал: – "Группа боевиков была задержана прямо возле тайника с оружием, боеприпасами, снаряжением и наркотиками. Этот успех в борьбе с международным терроризмом, протянувшим свои щупальца в Чечню и на Кавказ в целом, стал возможен благодаря тщательной, хорошо подготовленной и блестяще проведенной представителями силовых структур спецоперации…"

Глеб захохотал, болтая ногами. Спросил Мирослава, задумчиво разрывавшего газету на туалетные "четвертушки":

– Есть хочешь? – тот кивнул. – Тогда я пойду умываться, а ты буди Бокса. И учти: у нас еще дел по хозяйству полно.

– У меня тоже, – признался Мирослав. – Отец сказал, что, если я крышу сегодня под краску не зачищу, он с меня шкуру спустит. Я ему говори: давай купим "хаммерайт", прямо на ржавое положим!

– А он? – Глеб приостановился с интересом. Мирослав вздохнул:

– По шее дал…

– Ладно, сперва у меня сделаем, а потом пойдем к тебе крышу чистить, – великодушно предложил Глеб. – Э, а где Джигит с Суховым? У них что, тоже дела?

– Летом у всех дела, – сказал Мирослав, вставая и сунув ноги в кеды. – А детство бывает один раз. Противоречие, Глебыч, а?..

…– Любка идет, 3апольская, – сказал Мирослав.

Они впятером сидели на краю крыши – в тени чердачной надстройки – свесив ноги вниз, и задумчиво отряхивались от ржавчины и хлопьев старой краски. Было уже очень жарко, с крыши открывался великолепный вид – до самого центра, где поднималась трехглавая церковь, блестевшая куполами.

Любка в самом деле шла – причем голаужепо тропинке к дому Микичей. Глеб смотрел на нее задумчиво. "Постоянных" девочек ни у кого из их четверки не было. Прыгать на дискотеке или целоваться можно с какой угодно, тут они все одинаковые. Но Любка Глебу нравилась. Именно как-то… не так, по-другому. И не сказать, то она красивая, и ругаться умеет так, что ой, и стреляет как бы не лучше Глеба, и плавает лучше всех в школе – короче, не идеал красавицы-принцессы. Но вот нравилась – и все. Правда, он ей был, кажется, по фигу. Но она зачастила к Семагам, когда у них поселился Сергей…

– Она кувшин прет, – Володька приставил ладони шалашиком к бровям. – О, гадом буду, ваххабитом и Децлом, она нам квас прет?!?

– Нам? – хмыкнул Мирослав, пихнув Сергея, задумчиво отряхивавшего руки, локтем. – Нет, Джигит. Садысь на рэзвого коня и мотай ви гори. Это не "нам".

– Хочешь научиться летать за три секунды? – спросил Сергей. А Глеб подумал, что закурит, как только вернутся домой и он залезет в нычку. Ну их всех на фик.

Любка разговаривала с матерью Мирослава, стоя возле крыльца. Ага – Светлана Костовна улыбнулась, показала на дом… Любка благодарит… Глеб лег на спину, хотя металл обжег лопатки, и стал смотреть в небо.

Ну их всех на фик. На фик.

– Мальчишки! Квасу хотите?

– Не, не хотим! – ответил воплем на вопль Мирослав. – Мы не хотим, а Сергей хочет, подымайся!

Любка, держа на плече здоровенный запотевший кувшин из дымчатого отекла, подняла загорелое лицо и презрительно сдула со лба прядь волос, обведя медленным взглядомчетыре веселых физиономии и пять пар рыжих от ржавчины пяток. Хмыкнула и "без рук" взлетела по приставной лестнице.

– О, – сказал Мирослав.

– У, – сказал Петька.

– Эх… – вздохнул Володька.

– Сергей, хотите квасу? – поинтересовалась Любка.

– А? – хлопнул глазами Сергей, обводя взглядом товарищей, отвернувшихся во все стороны. – А, да, спасибо… конечно… Но и остальные тоже?

– Куда же их девать, – пожала плечами Любка, глядя, как Сергей пьет и передает кувшин Мирославу (Глеб сделал вид, что задремал). – Пойдете сегодня на дискотеку в парк?

– Пойдем! – оживился Мирослав, сунув кувшин Володьке (квас плеснул ему на коленки, и он удовлетворенно заурчал). Любка наградила его испепеляющим взглядом:

– Тебя кто звал?

– Ну, ты же сказала "пойдете", – "растерялся" Мирослав. – Ой, это ты так Бокса – во "множественном монархическом?![38]Прости, не догадался! Простите, Ваше Высочество! – серб гулко ткнулся лбом в железо. – Ручькю разрешите поцеловать? – он начал ловить ладонь Сергея.

– Заткнись ради Христа, ~ попросил Глеб, не открывая глаз.

– Придурки, – вздохнула Любка, отобрала у Петьки кувшин и спорхнула вниз крикнув: – Сергей, в восемь у входа в парк!

– Обязательно! – гаркнул Мирослав, опасно наклоняясь вниз. – Ой! – в лоб ему угодила галька, брошенная Любкой.

– Хватит дурковать, – Глеб сел. – Дочищаем и пошли мыться. Нам что, весь день на крыше куковать?

– Ку-ку, – согласился Серб, подхватывая щетку…

…В армии Югославии отец Мирослава, Драгутин, был инженером – и тут работал в станичном акционерно-кооперативном обществе инженером, а главное – дома устроил множество мелких приспособлений, облегчавших жизнь. Бели честно, Глеб побаивался Драгутина Микича. Он был высокий, худой, словно опаленный огнем, молчаливый и суровый. Потерять дом, страну, двух детей, Знать, что жена больше никогда не сможет родить – это вам не шутки… Как-то Серб во время откровенного ночного разговора сказал, что мать пытали хорваты. Она осталась жива, ее даже спасли – но рожать детей Светлана Костовна Микич больше не могла. "Понимаешь, – шептал Серб тогда, – у них было трое. А остался я – один…" Глеб понимал, но Драгутин его все равно пугал даже сейчас, когда Глеб вырос. А вот душ был отличный. Воду в нет не надо было таскать ведрами или даже тянуть шланг от колонки – стоял ручной насос, система труб; поработал минут пять, и бак полный. Мальчишки потратили весь бак, накачали новый, и Мирослав, пробравшись к выходу, открыл вентиль на всю, после чего из душевой послышались вопли и угрозы…

…– Ты на дискотеку пойдешь? – спросил Глеба Сергей. Они пообедали и поджидали остальных на веранде летнего кафе, поедая мороженое. Глеб помотал головой: – Глебыч,брось. Я не виноват, что ей нравлюсь. Мне она – нет, девчонка и девчонка…

– Ну и дурак, – Глеб с досады вылизал чашечку под изумленным взглядом официантки. – Не пойду я на дискотеку, не хочу… – и, чтобы не обижать Сергея, сказал: – Правда– не хочу. Я в школу пойду, наш трудовик с ребятами планер заканчивают, а я не был ни разу… почти.

– Ну ладно… – Сергей пожал плечами. Он не увидел ничего странного в желании Глеба отправиться в школу в конце июня – там круглый год работали с дюжину кружков и секций, там же располагался штаб Отдельной Учебной Сотни, где постоянно кто-то отирался по делу и без дела. Функционировал молодежный театр, ансамбль казачьей песни и пляски, и вообще школа соперничала с Домом Культуры, располагавшимся в парке. Сергей это знал. – Ну а на пруды ты пойдешь? Вон Серб и остальные идут.

– На пруды пойду, – кивнул Глеб. И, помедлив, осторожно спросил: – Бокс… ты не помнишь, что тебе снится?

– Нет, – Сергей покачал головой. – Я, наверное, ору во сне?

Глеб промолчал.
2.

Планер еще не заканчивали, конечно. Расставив прямые крылья, он лежал посреди школьного двора, и возле него деловито суетился Анатолий Палыыч, школьный трудовик, в окружении ватаги добровольных помощников. Вся школа знала, что "Опалыч" мечтал стать летчиком, но не стал по причине чего-то там со здоровьем. Во времена СССР он вел занятия в планерном клубе где-то в Ставрополе, и вот уже год возрождал планерный спорт в станице. Он признавался открыто, что "содрал" чертежи планера с германских "хортен-4" "летающих крыльев", выпускавшихся еще до Второй Мировой. Предполагалось, что, если планер полетит нормально, то будут созданы еще полдесятка, и планерный клуб оформится официально. Желающих помочь (с эгоистичной перспективой потом "полетать") хватало – вот и сейчас при свете прожектора, уже начинало слегка темнеть, на площадке были заняты делом два десятка человек. Глеб почувствовал себя глупо: он не был тут не "почти" ни разу, а просто – ни разу, да и планерный спорт его не увлекал. По этому он просто присел на какой-то ящик возле спуска в котельную и стал наблюдать. До площадки долетала музыка из парка, с танцплощадки – что-то развеселое и нераспознаваемое .

Глеб не помнил, сколько он так просидел, думая ни о чем. Настроение было… нет, его вообще не было, а наблюдение за рабочей суетой успокаивало. Он даже не сразу сообразил, что на площадке началась какая-то "не такая" суета… и очнулся только когда увидел, как почти все мальчишки бегут к воротам. Кто-то кричал: "Напрямки, напрямки, через забор!" Глеб крикнул, вскакивая:

– Э, чего такое?!

– Драка в парке! – крикнул Костька Бряндин. – Глебыч, наших бьют!..

…Первое, что бросилось в глаза Глебу – два автобуса на боковой аллее. Они стояли в темноте, и только в кабинах вспыхивали огоньки сигарет; фары потушены, в салонах огней нет. Но задуматься над этим мальчишка не успел. Музыка все еще гремела рваным пульсом, но ее заглушали визг девчонок, крики и мат. Вот прорвалось хоровое визгливое: "Аллаааакбааарр!!!" – и буквально под ноги Глебу выкатился казачонок, не поймешь, кто. Лицо и руки мальчишки, которыми он закрывался, были в крови, трое ребят в одинаковых рубашках, джинсах и кроссовках, что-то выхаркивая, били его ногами.

Глеб с ходу заехал одному пинком между ног, добавил коленом в смуглое, оскаленное лицо, вдогон врезал ногой в плечо и уклонился от удара второго – на пальцах у того смутно блеснула рамка кастета… Серб, выскочивший откуда-то сбоку, кинул третьего в забор, Глеб снова уклонился от кастета и повыше заломил, захватив, руку, ощутив, как хрустнул сустав. А дальше понеслась круговерть. Дралась на танцплощадке и в аллее рядом. Слышались злые выкрики: "Аллах акбар!" и "Русских мочи!" Нападавшие были крепкими ребятами лет но 14-16, их было много и они действовали со звериной спайкой и жестокостью, но, едва исчез численный перевес двое-трое на одного (казачата продолжали подбегать – вызванные кем-то или просто привлеченные шумом, у многих в руках были нагайки, палки, арматурные прутья), как запал у них исчез; они начали разбегаться, просачиваясь в сторону темноту аллеи, где внезапно вспыхнули лучи мощных фар, заурчали моторы. Уже выли сирены милицейских машин, кто-то запустил камнем в стекло выруливающего из аллеи автобуса; кто-то жалобно кричал: "А-а, брат, брат, не надо-о!", – а в ответ слышались матерные выкрики… Глеб столкнулся с Сергеем – тот смеялся, хотя лицо было в крови из двух хар-роших ссадин. Рядом с ним держалась Любка, вооруженная стойкой от микрофона.

– Потанцевал? – спросил Глеб. Сергей кивнул:

– Вовремя вы… Я гляжу -какие-то чужие просачиваются, больше, больше… Я у Димки спрашиваю:"А это кто такие?!" А он и ответить не успел – понеслось…

– Их на автобусах привезли, две штуки в аллее стояли, – Глеб оглядывался: – Дрюнич, ты чего?!

Андрюшку Гомеля поддерживали двое, он зажимал левый бок и кривился:

– Ножом полоснули…

– Ножом?! Кто?! – Глеб сжал разбитые кулаки.

– Вон валяется… ойа, больно, куда лезешь?!

Около эстрады лежал, слабо копошась и сжимая разбитую голову, один из нападавших. Неизвестно, что учудили бы казачата (по закоулкам продолжали азартно охаживать чем попадя отставших налетчиков), но на площадку начали проникать милиционеры. Впереди офицер орал на сержанта, растерянно разводившего руками:

– Ты дежурный, или… – междометья и многоточья. – Ты должен был тут порядок обеспечить, а ты где был?! Спал?!

– Да не спал я, товарищ капитан, уж я точно говорю, не спал… – оправдывался сержант. Капитан гаркнул:

– Как не спал, у тебя на лбу написано!

Начавшие отходить от драки казачата, потихоньку стягивавшиеся на свет к площадке, сдержанно загыгыкали: лоб у сержанта украшал вдавленный багровый значок – с баранки, на которой он дрых, удобно устроив голову. Услышав смех, капитан (Глеб только сейчас понял, что не знает его) обратил внимание на публику и скомандовал подчиненным:

– Этих всех задержать, подогнать автобус…

– Да погоди, погоди, командир, – вперед вышел казачий урядник; ага, из совместного патруля! – Ты чего это расшумелся? То наши мальчишки, ты вон по канавам пособирай,тут много матерьялу валяется…

– Не мешать мне!.. – начал капитан, но в грудь ему уперлась нагайка, и урядник (Глеб узнал старшего брата Костьки) добродушно сказал:

– Да не шуми ты… Давай вон лучше, сообщи, чтобы автобусы задержали… И арестовывать тут тебе никто никого не даст, так что…

Капитан оглянулся на своих. Две трети милиционеров тоже были местными и сейчас переминались с ноги на ногу, пряча глаза. Еще пятеро казаков с улыбками встали между развоевавшимся капитаном и пацанами. Урядник через плечо сказал:

– А вы давайте по домам, танцы закрыты… Андрей, ты как там?

– На ногах держусь, – с бледной улыбкой отозвался Гомель.

– Счас "скорая" подкатит… Сообщай, сообщай, капитан, делом займись. А то арестовывать он тут пацанов собрался… Не в Москве.

– Все уходим, – не очень громко, но отчетливо подал команду Глеб. Серб попятился и увидел за оградой в полутьме стоящего Скибу. Тот поднял и опустил брови…

…В УАЗике кроме Скибы, усевшегося на место шофера, на заднем сиденье, куда вскочил, повинуясь приказывающему жесту, Глеб, сидел Гаркало Павел Петрович, атаман станицы. Не глядя на мальчишку, он спросил:

– Автобусы видел?

– Видел, – кивнул Глеб. – Сразу увидел, но внимания не больно обратил, там все сразу закрутилось… Их специально привез ли, Павел Петрович, точно говорю.

– Номера не запомнил?