Чтение 4–й страницы книги ~Пепел~

– Через несколько часов, господа, это агрессивное посольство параноидальной Земли на Мааре перестанет существовать. Дорогой Нобуёси, когда мы должны ответить на послание?

– Вы им ничего не должны, статус Восемнадцать, но они вообще не оговаривают время.

– Тем более. Возьмите-ка этого посла и окуните в «волшебный сосуд» секунд на тридцать, да так, чтобы его потом можно было опознать, и отправьте его обратно «наложенным платежом». Вам ясно?

– Предельно понятно, статус Восемнадцать. Разрешается мне убыть?

Аргедас кивнул и отвернулся.* * *

Война шла на многих уровнях. Эффективнее всего действовали маленькие ударные группы сплоченных подготовленных бойцов. Если такой группе везло и она, используя старые, заброшенные выработки и забытые штреки, добиралась до цели, ее появление сеяло в рядах противника смятение, а это означало почти победу. Однако везучих было нетак уж много. Часто группы вторжения натыкались на умело поставленную засаду и тогда, неся потери, откатывались. Все малые группы были вооружены по возможности хорошо, поэтому дело редко доходило до рукопашной. Рвались узконаправленные осколочные мины, выкашивая пехоту как тростник, били по ушам и глазам различные глушащие и слепящие приспособления, а многоствольные станковые пулеметы легионеров часто становились вовсе непреодолимым препятствием. Почти все подземелье превратилось в подобие войны двух муравьиных кланов, только в несколько десятков тысяч раз большего масштаба в размерном отношении и несоизмеримо большего в эмоциональном.

Однако на некоторых направлениях война выходила из-под контроля, что в истории случалось всегда. Тут сталкивались далеко не самые подготовленные, гораздо хуже вооруженные и отнюдь не самые решительные и стойкие, однако обстоятельства главенствовали над их волей и желаниями и втягивали этих людей в бешеный смертельный круговорот. Здесь властвовали толпы, а они, как известно, глупее каждого по отдельности.

Западная подземная галерея была широка, здесь даже проходила рельсовая железная дорога для доставки тяжелых грузов, но для такого случая этот просторный, овальной формы коридор оказался узковат. Здесь сошлись в рукопашной две армии. И та и другая были вооружены чем бог послал, а потому никто не мог поубавить силы противника до прямого столкновения. В основном оружие было холодное, изготовленное хап-способом, оно лишь чуть-чуть удлиняло действие руки. Нельзя здесь было использовать ни фалангу, ни какое-либо другое тактическое построение древности, да и не ожидали противостоящие группировки такого массового столкновения. Обе врезавшиеся друг в друга массы не догадывались о том, что их встреча была не случайностью, а спланированным ходом оперативного штаба, возглавляемого Аргедасом. Правда, у многих мелькнулатакая мысль, когда внезапно погас свет, усиливая смятение. А передовые отряды уже калечили друг друга. Во внезапно наступившей темноте стороны попытались отхлынуть назад, но не тут-то было. Сзади их подпирали накатывающиеся волны новых воинов, где-то там подсвечивали фонари, и в их мельтешащих лучах люди продолжали резать другдруга, попадая не только по врагам, но и по своим. Напрасно командиры взывали к порядку, их команды тонули в предсмертных криках жертв и бушующей, не могущей участвовать в событиях массы. Население Джунгарии не отличалось особым гуманизмом, не способствовали его появлению условия жизни в этой подземной резервации. Возможно, влияли и мистические факторы: многие ощущали себя в некотором смысле людоедами, почти все верили слухам, что мясо, подаваемое на стол, человеческое, но точной уверенности все-таки не было.

Драка велась нешуточная, однако от плохой организации, да и невозможности правильного управления в таких условиях происходила свалка, и ни одна из сторон не могла воспользоваться преимуществом в количестве или силе. Численный перевес не оправдывал себя, поскольку нельзя было ввести в бой все резервы и даже производить смену передового эшелона – пространство не позволяло этого, а сила человеческая при большом числе уравнивается, играет роль общий боевой порядок, но здесь его не было. Резня в кромешной тьме продолжалась около двадцати минут, но для тех, кто в ней участвовал, они показались вечностью. Некоторые умирали даже не от ран, а от перенапряжения сердечной мышцы. Азарт боя в передних рядах быстро свелся на нет, и, если бы не напирающие сзади, он бы давно прервался. Задыхаясь, лишь считанные минуты назад рвущиеся в сражение бойцы вяло оборонялись, тыча в темноту остриями ножей и копий, но неумолимый напор сзади не давал им расслабиться, вдавливая в такую же ощетинившуюся преграду. Однако общее смятение передалось наконец в самые задние ряды, и находящиеся посередине люди рассредоточились в других ответвлениях подземелья. Почти все они были тупиковые, но тем не менее ослабили давление на передние шеренги, ведущие поножовщину, и те смогли отступить, прихватывая некоторых раненых.* * *

Рой вышел из зоны действия стационарных лазеров, хотя их мощи еще хватало, по крайней мере, на расплавку ложных целей, однако на расстоянии более двенадцати тысяч километров начала давать частые сбои система наведения. Предвыстрелочное прицеливание производилось широким лучом инфракрасного лазера, но на таком расстоянии и им стало неудобно держать цель в фокусе. А еще: многие спутники прикончили топливный ресурс, некоторые были уничтожены или вышли из строя от перегрева, другие окутались настолько плотными облаками выбросов собственных резонаторов, что это повлияло на оптические системы в худшую сторону. Кинетические пушки тоже опорожнили арсеналы, выдав напоследок в сторону уходящего роя довольно легкие, но точные атомные мины. Их взрывы явились завершающим аккордом в пьесе о прорыве передовой линии. Ослепительные адские вспышки почти не убавили число боеголовок, зато подчистили ряды отливающих металлом воздушных шаров.

А на Маарарской базе «Беллона-1» люди и техника усиленно готовились к отражению атаки: у них было достаточно много времени в запасе. Беспечная местная луна продолжала проваливаться в бесконечном падении по орбите, не ведая о своей судьбе, давным-давно она привыкла к метеоритным ударам, особенно на начальном этапе своей жизни много-много миллионов лет назад. Теперь ее и смертельные изощрения ума сводили вместе неумолимые уравнения физики. Но рассыпавшиеся в пространстве наконечники ракет оставили в покое не слишком надолго. Где-то не доходя трети пути до цели, с ними встретились управляемые людьми летательные агрегаты. Уже с дальних подступов они выслали вперед сверхлегкие ракеты точного попадания. Боеголовки более не желали сопротивляться: единственным их оружием оставалась маскировка за спинами хитро устроенных надувных сестер и рассредоточенность. Количество и тех и других начало уменьшаться, а ведь агрессорам нужно было еще обогнуть Маару и свалиться на ее обратную, невидимую с Гаруды, сторону. А их били и били. Если бы те, кто их создавал, могли наблюдать эту трагедию уже неуправляемых болванок, они бы вырвали на себе все волосы и плакали бы взахлеб.* * *

А когда статус Шесть очнулся, первое, что впилось в его сознание, была боль. Он смутно помнил, где он находится и кто он есть такой. Он заставил себя приподнять пылающие веки, но и это не внесло ясности: мельтешащие пятна на фоне тьмы не исчезли – он по-прежнему был слеп. Прикрыв глаза, он попытался вспомнить: ничего не получалось.Не удалось и пошевелиться, боль во всем теле резко дернула, гася подобную попытку. Так он и лежал, сознавая, что умирает, и в обиде от того, что не может сообразить, кто он и как здесь оказался.

Так продолжалось долго, иногда он стонал, порой начинал что-то чувствовать: вроде как кровь, она выдавливалась наружу и бежала по его телу вниз, и тогда боль усиливалась. Из очередного потока боли его вывел луч света, а еще голоса. Теперь он видел лица, склонившиеся над ним, совсем незнакомые лица. Тогда он вспомнил, как рванула кумулятивная мина и как она, наверное, смела всех остальных, тех, кто находился дальше. Но у него еще рождалась надежда, что это свои и скоро его отнесут в больничную палату, а там обученные медицине высокие статусы возьмутся за его лишившееся кожи тело. Он еще успел испугаться, что одежда тоже сгорела, а медальон оплавился, и теперь эти незнакомые люди примут его за младшего статуса: нужно было им сказать. Он начал что-то хрипеть, но его не слушали, над ним уже говорили другие, светя фонарями прямо ему в зрачки.

– Вот вам мясо. Даже уже поджаренное. Отдайте его Гроссмейстеру, пусть скоренько сообразит похлебку. Наши люди не ели нормально с тех пор, когда мы ограбили продовольственный склад. Ну и дурни же эти статусы – ладно мы, но как они сами напоролись на собственные мины? Сколько, интересно, их здесь полегло? Очень надеюсь, что не меньше наших.

И тогда статус Шесть ощутил невиданную боль, его уже волокли, рывком втащив на широкую монорельсовую колею. И где-то за горизонтом сознания тот неизвестный распорядился:

– Прирежьте его, не будьте извергами, мы ведь революционеры.

И все кончилось.* * *

Грегори не торопясь облачался в снаряжение. Главным его составляющим был мини-акваланг. Закрепляемый на животе небольшой плоский футляр имел внутри себя запас воздуха почти на два часа работы. Это превышало, по расчетам Грегори, необходимость раза в три, однако другого варианта комплектации не было, да и не мешал этот запас. Вся амуниция была местного джунгарского происхождения и создана специально для применения в условиях подводных пещер, когда горы так стискивают человека, что приходится извиваться ужом, проскальзывая к цели. Еще у Грегори были два мощных фонаря на груди и на лбу, прибор тепловидения, шумоуловитель, очень длинный, но почти невесомый шнур из мономолекулярной нити, ну и, ясное дело, оружие, целый склад: был даже специальный пистолет для использования в гидросфере. Он мог прошить человека насквозь с дальности сорок метров пятнадцатисантиметровой железной стрелой: жалко, впереди у него, в подводных полостях Гаруды, имелось мало таких длинных участков, но все же Грегори сомневался в необходимости взять его не более секунды. Закончив, статус Десять осмотрел своих напарников, и тогда они нырнули.

Холодная, не знающая жизни вода стиснула их в своих объятиях: даже сквозь специальный костюм это отлично чувствовалось. Приятного было мало, но нужно было двигаться вниз. В искусственном свете скальные выступы переливались, разламывая широкий, расходящийся луч на спектральные составляющие, и камни становились многоцветными радужными игрушками. Темный, нежилой интерьер пещеры превратился в сказочную страну. Вначале эти волшебные стены вокруг стали смыкаться вокруг людей, но затем, сдаваясь их неумолимому движению, расступились насовсем. Аквалангисты на мгновение замерли, зависнув в самой вершине гигантского купола. Лучи мощных фонарей заметались, разыскивая препятствия… Их не было. Туда, в прозрачную бездну, уходили световые пучки и гасли в отдалении, не давая отражения, и когда они нацелились вниз – все повторилось. Неторопливо работая ластами, компенсируя этим выталкивающую силу гидросферы, люди начали продвижение вдоль загибающегося к центру планеты потолка. Они радовались, что им не надо нырять туда, в таинственное пространство без дна и стен и, возможно, уходящее в глубину на мили. Все это не укладывалось в голове, ведь там, над ними, находились основные этажи родного закопанного в скалы города: на чем же он держался?

Из чистого интереса, а вовсе не для того, чтобы проверить прибор, хотя себе он внушил именно это, Грегори остановился и достал из футляра эхолот. Давление воды медленно, но неумолимо придавило человека к верхнему горизонтальному потолку. Грегори включил прибор и сквозь очки посмотрел на табло. Невидимый звуколуч прошил галерею насквозь сверху вниз и обратно, мгновенно выдав результат. В это мало верилось: всего шестьдесят метров. Грегори поднес прибор ближе к глазам, хотя и так видел превосходно. В некотором смысле стало спокойнее, но романтика ушла, все они уже поверили, что под ними ничем не измеримая бездна. Он переключил единицы измерения, заменяя метры дециметрами, так цифра выглядела внушительней. Сделать ее еще солиднее он не мог – длина используемой эхолотом волны не позволяла этого. Грегори убрал прибор и нырнул, нагоняя товарищей.* * *

– Командир, – обратился к Цаккони подскочивший из темноты Витторио. – Оттуда, сверху, что-то спускается.

– Саданите по ним хорошенько, и все дела.

– Возможно, вам стоит посмотреть, если, конечно, я имею право советовать.

По взгляду Витторио, которого он знал довольно давно, Цаккони понял, что дело неотложное, и, отодвигая нарисованные от руки разрезы подземелья, встал. Когда он добрался до выхода из коридора,этоуже прибыло. Те, кто спускал сверху груз, не могли точно рассчитать длину троса, и поэтому груз продолжал опускаться. Прямо напротив прохода медленно, немного вращаясь и раскачиваясь от движения, вниз следовал обвешанный лампочками, подобно рождественской елке, и скрепленный проволокой человеческий скелет. Но это было не самое страшное, самое кошмарное было то, что вместо черепа красовалась целехонькая голова. Когда в своем неторопливом кружении затылок несчастного отодвинулся, уступая место лицу, внутри живого черепа Цаккони сверкнула молния: это был Абдуэ-Монсар, парламентер, посланный наверх руководством.

– Втащите его, – хрипло распорядился Цаккони. – Только осторожно, на нем могут быть мины.

Его кулаки сжались, а костяшки побледнели. Он бросил взгляд вверх, хотя не мог пронзить зрением туманное марево гигантской шахты и увидеть тех зверей наверху. Как он хотел их крови.* * *

– Гиллеспи, мы можем как-нибудь использовать бомбардировщики?

– Да, мы с фрегат-инженером Страбоном кое-что прикинули. Время у нас есть. Можно быстренько снять с готовых к полету машин дополнительные ускорители. Им ведь не надо будет подруливать к планете. Нацепляем на них все наличные противоракеты, и пусть идут наперехват. Вы даете добро? Учтите, наши асы давненько не перехватывали космические, да и воздушные цели.

– Меньше лишних слов, Гиллеспи. Сколько у нас ракет?

– Не очень много. Несколько сотен штук. Кто мог думать?

– Так цепляйте все, что есть. Хорошенько проинструктируйте летчиков, чтобы они, не дай бог, не посбивали друг друга. Далее. Сможем мы использовать атомные заряды: «Фурии-8», например?

– «Колотушки»? Они предназначены для атмосферы, но сейчас что-нибудь сообразим, посоветуемся со Страбоном. Важно ведь техническое решение, исполнимое по времени.

– Ясное дело. Давайте шевелитесь. Эти сволочи прут напропалую.

Командир базы отключился и вновь уставился на дисплей сообщений. Сюда сходилась вся оперативная обстановка. Он вместе с несколькими помощниками находился в большом помещении высшей защиты, самом укрепленном местечке подлунного мира. Даже в случае разгерметизации всей Маарарской военной колонии здесь должны были сохраниться комфортные условия существования на долгое время. Капсула-штаб была также по возможности защищена от ударных сейсмических волн, проникающих боеголовок и прочихпрелестей ядерной войны. Если бы задача астро-адмирала Гильфердинга была только в собственном выживании, то, закупорившись в этой сложной скорлупе, он бы уже мог ни о чем не беспокоиться. Однако сейчас он продолжал наблюдение и отслеживание поступающей информации. Ныне его работа в основном сводилась к положению внимательного наблюдателя: космические автоматизированные эшелоны обороны не нуждались в коррекции человеческими мозгами. Его задача сводилась к оценке их эффективности и той работе, которую они оставят людям.* * *

Все, кто его знал близко, звали его Бумеранг. И кроме того, все знакомые его побаивались: он очень хорошо это чувствовал, а ведь ему было всего тринадцать лет по земному летосчислению. За эти годы он не получил ровным счетом никакого образования, хорошее на этой планете перестали давать давно – лет двадцать назад, плохенькое – муравьиное – давали и ныне, но он умудрился не получить и его. Зато он прошел хорошую школу жизни или, вернее, выживания и почти регулярно хорошо питался. Он любил мясо, еще больше печень и предпочитал сырую. Сегодня Бумеранг стал очень горд: сам Заудиту Тин – Святой Освободитель отправлял его в дело – вот как он прославился за свою короткую жизнь. Дело, которое ему поручили, было очень ответственное, но нравилось Бумерангу не только этим: оно не связывало ему рук и давало возможность без отрыва от его выполнения насытиться, а сейчас он был очень голодный, вот уже две недели он питался вареными брикетиками из водорослей, как и все. То, что сейчас его терзал голод, тоже очень нравилось Бумерангу – ведь чем дольше длилась его нездоровая диета, тем приятней будет покушать печень. А скоро, очень скоро у него в руках будет свежая теплая печень, мясо тоже будет, но, видимо, теперь он сможет себе позволить питаться исключительно печенью. На некоторое время сознание Бумеранга удалилосьв сложные дебри предсказания будущего, что вообще-то с ним не случалось, наверное, на мозги давила эта долгая нездоровая диета: он вдруг представил, что в награду заего подвиги глава повстанцев станет с ним дружить и вместе питаться, Бумеранг будет приносить ему еду и они вместе будут дегустировать добытое. Интересно, станет Заудиту Тин есть сырое, да еще руками, как любит Бумеранг? Но даже если не станет, Бумеранг не будет обижаться на вождя всех угнетенных, ведь Бумеранг умеет хорошо готовить печень, вкусно готовить. Бумеранг будет носить своему старшему брату самую лучшую печень, ведь после победы никто не будет запрещать Бумерангу охотиться на эксплуататоров рода человеческого когда угодно. Самая лучшая – жирная – печень была у старших статусов, как знал Бумеранг: чем выше был статус, тем вкуснее и больше был у него этот полезный Бумерангу орган. Бумеранг никогда не анализировал, почему это так, вообще-то, он еще никогда и не пробовал печени самых высоких статусов, он не был силен в теоретической анатомии и даже не знал, что такая наука есть, он не связывал тонким гипотетическим построением более высокое служебное положение с более изысканным питанием: столь далеко идущие выводы были для него чрезмерно сложны, и он бы наверняка потерял нить рассуждений, растолкуй ему кто-нибудь такое, но он был уверен в этом всегда, как и в том, что Гаруда состоит из нор. Правда, были в этом правиле исключения – самая наивкуснейшая печень находилась, конечно, внутри женщин. Тут, строя нить рассуждений далее, можно было прийти к выводу, что опять же – чем выше статус другого пола, тем вкусней его внутренности, но тут Бумеранг снова сбивался на более прозаические вещи: он начинал терзаться воспоминаниями, он видел перед собой кусочки старых, еще с Земли вывезенных стереофильмов, в которых было множество женщин. Таких женщин, как в этих фильмах, Бумеранг не видел никогда: он был убежден, только никому об этом не говорил, что внутри этих суперженщин находится самая вкусная печень во Вселенной, просто сладкая, как легендарный и никем не виданный земной мед. Еще он знал, что этих женщин разводят на далекой заоблачной Земле для получения этого вожделенного продукта, и возможно, когда они одержат победу и когда Святой Освободитель снова помирит их планету с Землей, тогда земляне подарят им несколько таких женщин для разведения. Как их там будут разводить, в этом Бумеранг не очень разбирался, но он верил, что найдутся умные люди, которые смогут это сделать.

Запах печени уже начал щекотать раздувшиеся ноздри Бумеранга, когда он уперся лбом в очередное препятствие. Покидая трепетные мысли, Бумеранг наклонил голову и, напрягая пальцы (использовать всю просунутую вперед руку он не мог, поскольку не было места ее распрямить), протиснулся еще чуточку вперед. Еще в течение примерно десяти метров горизонтального движения он полз, словно уж, сделав себя максимально плоским и узким: скальная ниша сдавливала его со всех сторон. Вот уже более четверти километра Бумеранг продирался через этот проточенный за миллионы лет подземный водяной канал. Вода давно не струилась по нему, видимо, после того, как в дело землекопания вмешался человек, что-то в распределении жидкости в недрах изменилось, она ушла по другим, проторенным человеком, рукавам. Умение передвигаться по самым непроходимым местностям – внутренним пространствам этого мира являлось достоинством Бумеранга, и за это его тоже уважали, но не за это боялись. Бумеранг мог пройти туда, куда добраться считалось вовсе невозможным, он всегда добирался: иногда для этого нужно было сделать крюк в вертикальной или горизонтальной плоскости, много раз вернуться туда или сюда, то, что по прямой составляло, возможно, метров десять, здесь, в его мире, могло вычисляться километрами: вода была глупой, она точила пути не по кратчайшему расстоянию, а по пути наименьшего сопротивления горного материала. Она была очень слабоумной, эта вода, сотни тысяч лет назад, но она всегда добиралась до цели, как река в верхнем мире достигает моря, никто ведь никогда не видел заблудившейся реки, правда? Вот и Бумеранг был точно таким. Он не был Евклидом, он не умел соединять точки по прямой, не знаком он был и с Лобачевским, который делал это по-другому, но он всегда находил путь к цели, за это его ценили, но не за это боялись.

Сегодня у Бумеранга была цель, поставленная другими, а не им самим, и это было ново и волнующе – помочь другим, в нем нуждались, это было просто здорово, и нуждались в нем не абы кто, а сильные мира сего, полубоги, ведущие за собой всех. Дело в том, что Верховный статус перекрыл нормальные коммуникации, и если Бумеранг не сможет добраться куда надо, то старшие статусы смогут перестать давать воздух вниз или сделать еще какую-нибудь гадость: ведь очень удобно действовать сверху вниз, Бумеранг это хорошо знал. Не зря у некоторых народов вертикальные и горизонтальные меры измерения различны: двадцать метров вверх гораздо сложней преодолеть, чем двадцать метров вперед, потому футы не равны ярдам. Правда, о таких тонкостях Бумеранг не думал, он просто двигался. Для него самого оставалось загадкой, как он не теряет направление, действовал ли он по нюху, по слуху, улавливая тончайшие шумы и запахи, а может, его редкие волосы ощущали малейшее движение воздуха? Он не знал этого, но и не мучился загадкой. Вот сейчас он почувствовал, что до его цели очень недалеко.* * *

– Внимание, «Апис», начинаю спуск десантников вниз, – неслышно доложил «Шаи». В действительности это была девушка семнадцати лет от роду, звали ее Лахути, она являлась статусом Пять, но ей это не нравилось. Она родилась и всю свою жизнь провела в подземном мире, ей не с чем было его реально сравнить, однако ей много чего не нравилось, наверное, поэтому она и примкнула в свое время к движению Заудиту Тина. Она восседала на пульте управления гигантским барабаном, назначение коего было двигать по стволу шахты клети и прочие подвесные грузы. Работа, которую она делала, была явно по силам простейшему электронному автомату, однако это была очень ответственная работа, и до конца машинам ее не доверяли. А вот ей власти доверяли. О том, что она связана с оппозиционной и запрещенной партией «Матома», они ведать не ведали, зато знали, что ранее она состояла в «Шурале», и это учитывалось. Беспроволочный радиопередатчик был вживлен ей в челюсть, потому она могла говорить почти беззвучно, даже не открывая рта. Слабенький сигнал его ретранслировался в замаскированный в тягловом механизме более массивный прибор, а из него со скоростью, близкой к скорости света, сигнал бежал по виткам каната прямо вниз на дешифратор, установленный Цаккони. Сигнал был донельзя слаб, кодировался особым образом и почти сплошь терялсяв окружающих электромагнитных полях находящегося в зале подъемных машин оборудования. Девушка никогда не видела своего теперешнего собеседника, она даже не знала его имени и представляла его стальным рыцарем, идущим на ее спасение оттуда, из нижерасположенной преисподней. Она впервые участвовала в настоящем серьезном делеподполья, и на кон была поставлена ее голова. Однако те, кто втянул ее в операцию, были уверены в ней: в свое время она прошла испытание.

– Сколько десантников, «Шаи»? – спросили снизу. Она удивилась, неужели они не могут знать простой вещи: отсюда, из зала, она абсолютно не имеет возможности наблюдать посадку в клеть-капсулу.

– Я не знаю, – честно ответила Лахути и пояснила ситуацию: – Я слышала, что несколько десятков. Я последовательно загружаю все три этажа капсулы.

– Понял, «Шаи». Вы сможете произвести торможение на нашем уровне? – Данный вопрос был равнозначен приказу, и его выполнение ставило ее жизнь в полную зависимость от планируемого события. Стальной рыцарь явно мало интересовался дальнейшей судьбой своей царицы. Словно улавливая ее мысли с замаскированного в челюстной кости динамика, добавили: – Наши люди прибудут к вам с минуты на минуту, постарайтесь продержаться. Мы верим в вас, «Шаи».* * *

Грегори снова смерил глубину: девятьсот? Он на мгновение забыл о переводе шкалы измерения на дециметры и испугался. Все равно: столб воды высотой девяносто метров. Там внизу будет девять атмосфер, и вся эта масса попрет в нижние этажи. Не верилось, что три столь миниатюрных заряда могут сорвать базальтовый щит на дне, который несмогла прогрызть природа за тысячелетия. Но ведь это, черт возьми, были атомные мины как-никак, а не какая-нибудь обычная динамитная дребедень. Что начнется там, внизу? Неужели столь большие разрушения оправданны? Все эти годы подземной борьбы с неразумным сопротивлением планеты и стихийными всплесками контрреволюционной деятельности людей Грегори верил в себя и еще в Самму Аргедаса. В себя потому, что оставался жив, когда другие гибли, а в статуса Восемнадцать потому, что он всегда побеждал. И сейчас тоже не стоило сомневаться в запланированных действиях.

Грегори подсветил часы, отмечая время, и обвел фонарем своих молчаливых спутников. Они мерно работали ластами, компенсируя выталкивающую силу воды. Как мало их осталось. Как много они положили в этом походе. Одним мощным гребком он приблизился к Уко Рионду – статусу Три с перспективами роста, подающему надежды саперу группы. Грегори сделал знак остальным удалиться, что те и сделали, скрываясь в мутной, темной пелене. В принципе, в этом не было смысла: если миниатюрный заряд рванет – испарятся десятки кубометров воды, станет излучением и сам Грегори с помощником, а его люди мгновенно сварятся живьем, прежде чем успеют расплющиться о стены этого гигантского сифона. Уко Рионду вскрыл блок управления и стал снимать предохранительные системы. Одна за другой исчезали невидимые страховочные путы, отделяющие ад от реального мира. Где-то там неразумные атомы калифорния продолжали зазря выпускать в пространство нейроны, но им недолго осталось ждать своего предназначения. Затем Уко замер, ожидая, пока Грегори проверит его работу и даст команду.

Они опустились глубже, почти на тридцать метров ниже основной группы. А потом бомба пошла вниз одна, без сопровождения людей, догонять своих двух сестер-близняшек. Грегори посветил, словно показывая бомбе дорогу, но она не нуждалась в помощи, она сразу исчезла в мутном облаке черноты. И тогда они понеслись кверху, как могли быстро.* * *

Он услышал впереди движение, а в нос ударил резкий запах. Это было животное, одно из самых приспособленных животных с планеты Земля: никто его на Гаруду специально не завозил, и звездолетов оно тоже, по-видимому, не строило, но отстать от человека оно не могло и последовало за ним в галактические дали. Это была крыса. Видимо, грызун тоже почуял пришельца и, наверное, даже удивился своими немногочисленными извилинами нахождению его тут. Ни человек, ни крыса абсолютно ничего не видели в окружающем мраке, и оба, исходя из инстинкта и опыта, прикинули взаимную опасность. Для Бумеранга движение в этом псевдотуннеле было односторонним, он знал, что никак не сможет пропустить эту крупную крысу через себя: они просто не разойдутся, даже если захотят действовать согласованно, но эта наглая тварь явно не желала разворачиваться и отступать. Вообще-то, после начала ядерного катаклизма взаимоотношение представленных в туннеле видов сильно видоизменилось: раньше только крысы иногда нападали и ели человека, а теперь и человек стал выслеживать и есть крыс. А уж после воцарения прямоходящего под землей, в природной нише обитания грызунов, эта тенденция вообще вошла в норму. Соревнование и борьба видов достигла апогея, правда, поскольку крысы были достаточно умны, но абсолютно технически неграмотны, человек все же оставался в преимуществе, но ведь у него было полно других дел, окромя отлова грызунов.

Бумеранг затаился. Он не мог подтянуть вперед другую руку, не мог достать свое острое оружие: не было места. Он ничуть не испугался, он просто ждал, расслабляя уставшую, вытянутую вперед правую руку. Мозг крысы был маленьким, и размышляла она недолго, в этом было ее явное преимущество перед любым человеком, даже таким серым, как Бумеранг. Вообще крыса уже оценила размеры человека: он был совсем невелик для своего вида, неподвижный, мало опасный, без сомнения, съедобный, кроме того, он совсем обнаглел и занял ее извечную территорию. Она еще не надумала окончательно, что предпринять, и решила сделать разведку-выпад: она вцепилась ему в палец. Этого он и ждал. Его руки были небольшими, но очень быстрыми, достаточно чувствительными и цепкими. Через долю мгновения ополоумевшее животное билось в его пальцах, стремясь освободить голову. Бумеранг подтянул его ближе и сильно прижал к грунту: лишь теперь он смог задушить эту опасную тварь.

Несколько отдышавшись и придя в норму, он начал взвешивать варианты дальнейших действий. Вариантов было всего два: можно было съесть крысу, хотя он не любил есть ихсырыми, и можно было не есть. Кушать очень хотелось, но, с другой стороны, впереди его ожидали явные деликатесы: стоило потерпеть. Он полез дальше, по пути вдавив своим туловищем еще теплую тушку в скалу.* * *

В небе вершились ослепительные фейерверки. Мертвая, застывшая жизнь неземных созвездий озарилась великолепными сполохами мгновенно рождающихся бело-фиолетовых звезд, в хороший любительский телескоп можно было, не слишком прицеливаясь, рассмотреть стремительно летящие пылающие капли – это вспыхивало неиспользованное топливо последних, дополнительных ступеней подземных монстров, очутившихся в стихии, к краткой жизни в которой они были рождены, или это раздувались оранжевыми шарами стационарные, ощетинившиеся оружием станции. Это было бы так красиво – созерцать сквозь тысячекилометровый барьер прозрачной атмосферы Гаруды или через защитное стекло шлемов-масок с поверхности Маары… Но воздух Гаруды давно потерял прозрачность – пыль и пепел загадили его, сделав эти сотни километров высоты менее проницаемыми для света, чем галактические туманности протяженностью в тысячи световых лет, а на поверхности луны отсутствовали праздношатающиеся, они отсиживались в убежищах, гадая о причинах случившегося, или восседали в креслах боевого расписания, пялясь в стереоскопические экраны. И инициированные людьми процессы повторяли бессмысленность природы, которая расходует миллионы красот, в триллионах случаях против одного не теша наблюдателя. Впервые за десятилетия космос расцвел цветами не отраженного от центрального светила сияния, и действо это длилось и длилось, а кроме того, пока оно не омрачалось моральным оттенком: в конечном итоге ведя к смертям, сейчас оно еще не убивало человека в массовом числе.

В этой какофонии красок никто не засек и не приметил, как на фоне выведенных из строя противодействием земной техники и сошедших с пути по не ведомым никому причинам боеголовок группа ракет отклонилась от курса. В таком массовом запуске отбраковка в результате нерадивой сборки или неверного учета неожиданных факторов была неминуема, инженеры Джунгарии не проводили настоящих пусков. Теоретически предполагаемый брак перекрывался громадным числом изделий. Само увеличение числа наращивало вероятность сбоя, и для его нейтрализации снова применялся рост количества единиц техники – тот снова усиливал число сбоев, и оптимального минимума нельзя было достичь, и тогда разработчики сдавались и шли на компромисс с законами этой Вселенной, основанными на вероятности. Отклонение данных ракет от курса было предусмотрено заранее, но те астрономы, что рассчитывали их маршрут, давно похоронили тайну их конечного пункта в еще более глубокой яме собственного потустороннего существования.* * *

Машина, поднимающая клети, была устроена по древним, отработанным, экономящим электричество методам: грузы были закреплены на барабане с обоих концов, посему, когда одна клеть опускалась, другая поднималась, и без учета сил трения работа механизма затрачивалась только на подъем полезной массы. Поскольку ствол был глубок, скорости в нем применялись солидные, ибо от них зависела пропускная способность, а значит, сама жизнь подземного царства-государства. Однако стремительность, с которой опускались вниз легионеры, намного превышала допустимую правилами для транспортировки людей. Они этого не чувствовали, все в мире относительно, а закрытые в капсулах, они не имели внешних ориентиров. Ничто не мелькало в застекленных грязных окнах, потому как отсутствовало внешнее освещение, а организм наш реагирует только на ускорение. Большинство из солдат вообще пользовались этим транспортом считанные разы, посему многие выполняли наставления из инструктажа начальника добросовестно. Они держались за поручни, опустили тяжелые предметы на пол и немного согнули ноги в коленях, опасаясь аварийного торможения, ведь, по рассказу инструктора, в случае неожиданного сбоя напряжения камера-клеть стопорилась мгновенно, и тогда ничего не стоило поломать коленные чашечки от собственного веса.

Они проскочили уровень «четыре», назначенный командованием для разгрузки, однако абсолютно не догадались об этом. Их путь лежал теперь ниже, в неизвестность накатывающегося с крейсерской скоростью будущего, и судьба их висела не только на сверхпрочном волоконном канате, но и на хрупких пальчиках молоденькой девушки Лахути, мечтающей о своем неизвестном стальном рыцаре.

Когда ее глаза, прилипшие к мельтешащему колесу прибора, отсчитывающего метры, опознали нужные цифры, что было непривычно, поскольку за свою практику она не виделастоль быстрого вращения счетчика, она сделала серию запланированных заранее движений ногами и руками. Такого сочетания команд она тоже никогда не давала. И никакие автоматические блокировки не смогли ей помешать.

Там, в темной глубине проточенного в Гаруде вертикального туннеля, произошла новая краткосрочная трагедия. Огромная, наполненная людьми трехэтажная повозка внезапно замерла, когда длиннющий канат резко остановил ее неудержимое падение. За счет своей гигантской длины он смог несколько скрасить отсекающее обычное время от катастрофы мгновение, растянувшись почти на полтора метра. Это была полная ерунда для его длины: толщина его при этом уменьшилась на микроны. Затем наступил обвал. Все люди, путешествующие внутри, упали. Пол, находящийся под ногами, рванулся им навстречу, сминая ступни: все они как будто спрыгнули вниз с высоты шестого этажа, причем без всякой подготовки. Раздался многоголосый хор ужаса и многослойный стон крошащихся голеней, зубов и черепов, заглушающий скрежет металла, выведенного из себяварварством людей.

Люди Цаккони, стерегущие поблизости, вздрогнули, хотя были готовы. Затем они врубили свои фонари и взяли наперевес оружие.* * *

Пулемет у статусов был большой, дальнобойный, крупнокалиберный, с электрическим движком подачи безгильзовых патронов, с противофазным шумовиком, превращающим его громкую работу лишь в визуально наблюдаемую вибрацию, созданный давненько, еще в те славные времена, когда для войн нужны были широкие поля и дальние перспективы. Сейчас в этих прямых или плавно загибающихся штольнях многие его свойства стали избыточными, в первую очередь бешеная дальнобойность, ведь статусы просто перекрывали туннель, а повстанцы брали его штурмом. И нужна была только его сумасшедшая скорострельность, и совсем не нужен прицел, ведь наведен он был все время в одном направлении. Как только тот из статусов, что смотрел в светоусилительный окуляр, замечал что-нибудь неладное или у него в глазах темнело, он давал отрывистую команду, и его товарищ нажимал спуск. Тогда там, за триста метров, на повороте штрека, поднималась пыльная метель, сыпались искры и становилось шумно, это долго-долго хранящиесяна складе пули плющились о бетонную преграду. Вот так они и несли службу. А вытесняемые обстоятельствами толпы нападающих за углом любовались их славной работой, опасаясь слишком дальнего рикошета.

Статусов было трое, и Бумеранг наблюдал за их деятельностью с неожиданного ракурса: он лежал выше их на пятиметровой высоте и смотрел на них одним глазом через крепежную щель железобетонного перекрытия. За свою долгую жизнь в этом мире, не озаряемом луной и солнцем, Бумеранг почти научился видеть в темноте, или его не занятое в других сферах воображение интуитивно, но правдоподобно дорисовывало к предметам плохо наблюдаемые детали. Поэтому даже узкая щель давала ему полное представление о творящейся внизу истории. В сумке у Бумеранга был пистолет, большая ценность, выданная ему накануне для выполнения общественно полезного задания, но сквозь этумаленькую щелку он не смог бы стрелять. Бумеранг даже радовался такой трудности: не доверял он огнестрельному оружию, было оно, конечно, красиво, но не внушало ему уверенности. Однако любоваться славными легионерами можно было очень долго, но ведь надо было каким-то образом нанести им вред, ведь именно этого от него ожидало все прогрессивное человечество подземелья. Бумеранг уже несколько передохнул, вдоволь належавшись на сухом бетоне. Этот туннель явно строили нерадивые рабочие, они пожалели цемента для заполнения всех пустот, находящихся по ту сторону стандартных крепящих элементов, а может, кто-то вверху намеренно экономил материал, тайно зная о конечной стадии существования всего подземного мира, и, рассчитав вероятность, решил, что и простого перекрытия без бетонной стяжки хватит для сохранения тоннеляв целости и сохранности. Теперь Бумеранг легко искал пути-дороги, ему был нужен маленький-маленький лаз, какой-нибудь давний перекос крепящих узлов, достаточный для пропуска в официально известное подземелье его щупленького тельца.* * *

Им некогда было церемониться: за борт полетели раненые и покалеченные, а те из легионеров, кому повезло отделаться испугом во время торможения, перед сбрасыванием в шахту получили ножевые раны. Теперь люди Цаккони были вооружены на славу и загружены в капсулу-клеть. Дело осталось за малым, но сие от них не зависело.

– «Шаи», как у вас дела? – спросил Цаккони, теперь он окончательно проникся к «Шаи» глубоким уважением.

– Что вы там возитесь, «Апис»? Давайте быстрее. – Лахути была в панике, ее трясло после совершенного поступка.

– Вы справились отлично, «Шаи».Наггиполучили по заслугам. Давайте, герой, вознесите нас повыше. Мы готовы. Увеличьте скорость выше нас метрах в ста или более, там засада.

– Ясно, начинаю подъем. Одновременно попробую подать вам клеть из параллельного барабана.

– Давай, дружище. – Цаккони был по-прежнему уверен, что разговаривает с мужчиной, поскольку рация доносила до него не живой голос собеседника, а раскодированный импульсный код. – Всем лечь! – проорал Цаккони.

Клеть рванулась вверх. Через несколько сот метров их действительно обстреляли, и некоторым не повезло. Но когда капсула осторожно замерла на уровне «ноль», у Цаккони вырвалось:

– Мы прорвались, ребята!

И все подхватили его крик. И распахнулись створки, и их новехоньким трофейным автоматам сразу нашлась работа. И сам Цаккони, нарушая свои собственные правила, бежал в первых рядах. У него была впереди своя великая цель, помимо полученного задания – захватить подъемные машины: он хотел успеть спасти «Шаи».* * *

Астро-адмирал Мун Гильфердинг вел переговоры с Додом Мадейросом, своим непосредственным замом.

– У вас все готово, вице-адмирал?

– Да, «колотушки» подвешены, я лично проконтролировал. Как и обсуждал с вами Гиллеспи: всего по три. В полной готовности три машины. Выпустим их с разницей в пять минут, чтобы пронаблюдать эффективность, затем в дело пойдут вновь подготовленные.

– Как думаете, сработает? Все-таки в вакууме нет ударной волны. – Гильфердинг тут же пожалел о сказанном и покосился на находящихся рядом подчиненных. Последним вопросом он выдал свою растерянность.

– Я думаю, эффект будет налицо. Уж ложные цели мы точно подстрижем подчистую.

– Да, это будет кстати. Когда истинные останутся без этой маскирующей вуали, можно будет снова пустить в ход «умные» боеголовки. Вы отозвали истребители?

– Да, им передали команду.

– Теперь, наверное, вот что: нельзя полностью исключить возможности наблюдениявайшьямиза ходом боя либо даже его регулировкой. Поэтому желательно использовать все заряды сразу, одновременно или хотя бы с максимальной временной плотностью. Будем по возможности употреблять против наступающих фактор неожиданности. Можно это устроить?

Собеседник на экране кивнул.

– Какая мощность? – спросил начальник базы специально, он отлично знал ответ. Адмирал просто надеялся, что цифра произведет на присутствующих должное впечатление.

– Пятьдесят килотонн, адмирал! – бойко ответил первый зам.

Впечатление впечатлило.* * *

– Итак, они прорвались? – спокойно переспросил Самму Аргедас.

– Да, статус Восемнадцать, видимо, у них был свой человек наверху.

– А у вас, значит, наверхусвоихлюдей не было, дорогой Нобуёси? Вы, так сказать, понадеялись на авось? И что, нельзя было перекрыть шахту напрочь?

– Статус Восемнадцать, мы не можем применять в главном стволе мощное оружие, там ценнейшие тросы подвески. Мы ведь так и не наладили их производство, это запас оттуда, из прошлого. Серьезная поломка в стволе приведет к гибели страны, по крайней мере к огромным сложностям.

– А сейчас у нас что, сложностей убавилось?

– Мы выбьем их оттуда, статус Восемнадцать. Разрешите вооружить седьмой легион оружием из арсенала «Ларец-3»?

– Нет, там слишком мощные прибамбасы для нашего маленького домика. Постарайтесь продержаться так. И вообще поменьше болтайте о «Ларце», – отрезал Аргедас, отсылая статуса Шестнадцать, и повернулся, разыскивая глазами Хадаса. – Статус Ноль, ко мне.

Хадас знал, чем заканчивают нерасторопные подчиненные в этом подземном королевстве равноправия, и рванулся вперед, как будто состоял на этой почетной службе лет двадцать. Диктатор не стал его ждать, а двинулся в сторону двери. Два охранника молча следовали позади. Они продефилировали не очень далеко, и, когда оказались в небольшом помещении, Аргедас жестом велел страже отодвинуться подальше. Он, видимо, включил свою «глушилку», потому как обратился к собеседнику по имени:

– Хадас, вы случайно не разучились водить летающие машины? Как помнится, вы хвастали, что способны оседлать любую?

Хадас молчал, не зная, куда он клонит.

– Вот, ознакомьтесь, – сказал диктатор, подавая ему массивную папку. – Из помещения не выходить. За вами присмотрят. Напрягите извилины, засиделись вы без дела. Даю на все про все полтора часа.

Хадас открыл папку: это была подробнейшая инструкция по управлению летательной машиной неизвестного ему типа.* * *

Он появился позади них, маленький, босой и бесшумный, словно привидение. Он всегда так материализовывался около своих жертв, правда, теперь их было трое, но велика ли разница, если ты не ведаешь страха, а после начала нападения в каждую секунду врагов будет становиться меньше и меньше, но зато количество деликатесов возрастет. Он был очень голоден, но сейчас думал о деле, это была не простая охота – это была опасная охота, самая опасная в его жизни. Он достал из специального крепления на поясе свое изобретение – острую как бритва, изогнутую и плоскую стальную пластину. Это была его гордость, он звал ее «бумеранг», хотя она совсем не походила на свой австралийский прототип, но от нее пошла его кличка: за умелое, волшебное мастерство метать ее его и боялись окружающие. Он бесшумно приблизил ее к лицу и поцеловал, благословляя на подвиг. Люди были уже близко, и их вооруженные приборами глаза засмотрелись в противоположную от него сторону. Статусы-легионеры ровным счетом ничего там не видели, но задача нападающих с той, перекрываемой пулеметом, стороны была привлекать внимание пулеметчиков, что они и делали. Периодически за поворотом штрека слышался подозрительный шум, как будто там таскали с места на место что-то тяжелое, и тогда солдаты открывали бешеный огонь: они все время боялись, что противник успеет до их очереди разместить в противовес им какую-нибудь пушку, тогда им станет некуда прятаться, потому как рядом не было никаких ответвлений и ниш.

Смерть, выбравшая своим посланником тщедушное тельце недокормленного в младенчестве подростка, была уже рядом, а они все еще не чувствовали ее. Когда импровизированный бумеранг родил музыку, от стремительного скольжения по газообразной среде обитания человека, один из них – первая жертва – повернул голову на непривычный звук. Малолетний убийца, метнувший оружие, знал, что так бывает всегда, он не ведал, почему так происходит, но жертва-цель безошибочно угадывала момент и оборачивалась к вертящемуся лезвию вовремя. Это было колдовство, как и ориентация в катакомбах, и оно происходило вновь. Бумеранг легко вошел в горло, обрывая свою песнь: он мгновенно резал кадык, аорту, жилы и нервы на своем пути. Он застрял только в позвонках, почти срубив голову. Статус с неизвестным, но не очень высоким, судя по одежде, номером упал, а руки еще хотели двигаться и делали это. Бумеранг был уже рядом, он уже вынул свое оружие из поверженного и успел метнуть вновь, когда до людей дошло, что на них происходит нападение с тыла. Но один из них уже падал, скрючиваясь и загибаясь вокруг распоротого живота и роняя свою электрическую дубинку, а другой никак не мог увидеть происходящего, он только секунду назад оторвался от окуляра, и сейчас его глаза никак не хотели перестроиться в этой сплошной тьме. А Бумерангу было некогда доставать свое грозное оружие, тот, второй, извиваясь, завалился куда-то вперед, через груду мешков с песком, и там шумно умирал, визжа как свинья. И тогда пришлось пользоваться тяжелым, древним, совершенно ему непривычным пистолетом. Не зря он не любил эти штучки-дрючки: с четырех шагов он смог попасть в пулеметчика только с пятого выстрела. Оба они, и жертва и палач, чуть не оглохли с непривычки, так громко стреляла эта древняя штуковина.

И только теперь Бумеранг смог броситься доставать свое любимое оружие, а заодно и диетическое питание.* * *

Космос – большое поле для битвы. Здесь есть где развернуться армадам любого масштаба. Но их, к сожалению, было только тридцать шесть. Их машины были серьезно облегчены от обычных составляющих полетного снаряжения, однако вместо него имелись громадные грозди упакованных внутри и подвешенных к внешней стороне небольших самонаводящихся ракет. Внутри себя пилоты волновались, но и радовались предстоящему неординарному заданию. Некоторые из них даже чувствовали облегчение от происходящих событий. Они не располагали никакой информацией о потерях, нанесенных автоматической системе обороны, пока еще плохо представляли себе масштабы совершающегося происшествия, однако то, что враг показал оскал, сомневаться не приходилось. Эти наблюдаемые на радарах драконьи зубы оправдывали все их прошлые грехи в виде потерянных над сушей планеты неисчислимых эквивалентов обычного тротила.

Их рассредоточенное построение с прорехами между машинами в десять километров было не каким-то заранее спланированным, отработанным маневром, а простой мерой предосторожности, назначенной перед взлетом в приказной форме. Командование базы находилось в растерянности, и все пилоты это чувствовали. Им было запрещено вести радиопереговоры и потому нечем снять накапливающееся внутри возбуждение. Они выполняли то, за что им начисляли бешеные деньги: ставили на кон собственную жизнь, и в случае неудачи умирать им пришлось бы, имея собеседников только внутри себя.

На встречу с ними с относительной скоростью более двадцати километров в секунду спешил многотысячный рой боеголовок и ложных целей. У космических истребителей отсутствовало специальное прицельное оборудование, могущее отделить одни от других, потому особо напрягаться не приходилось. На взаимном расстоянии от целей в пять тысяч километров истребители выпустили в свободный полет подвешенные ракеты. Обогнав носители, они полыхнули заревом первой ступени, словно желая ослепить напоследок расставшихся с ними пилотов. Чувствительные передние линзы хищно мигнули, насовсем сбрасывая защитные кожуха, и впились в приближающиеся, отливающие разницейтемпературного нагрева, невидимые глазу стремительные точки.

Малый отряд из восемнадцати машин, причем каждая самостоятельно, совершил небольшой поворот на считанные градусы. Все истребители вновь выпустили впереди себя короткий радиоимпульс, не желая рожать очередных умных детенышей без наличия целей. После получения ответа-отражения от тысяч потенциальных жертв летчики снова тронули кнопки, и тогда новая порция противоракет покинула убежище. Перед очередным повторением трюка все «Торы» получили закодированное сообщение с базы. Им предписывалось выйти из боя. Пилоты были удивлены и нехотя подчинились. Нужно было гасить гигантские скорости и разворачиваться обратно. Эта операция требовала некоторого времени.* * *

– В крайнем случае, статус Восемнадцать, можно пересидеть здесь. Наш бункер выдержит даже атомный удар, он для того и делался, – неуверенно пояснил ситуацию главаВГО (Внутренней Государственной Обороны), – а тут и наша гвардия подоспеет. Как вы думаете?

– Нобуёси, вы смотрели картинку с пятого уровня? Вы понимаете последствия, статус Шестнадцать? – вопросом на вопрос ответил Самму Аргедас. – Они взяли под контроль главный ствол. Теперь они выбили наши заслоны на всех его уровнях и смогут нападать с любого направления. Вы слышали доклад нашего человека с сектора «четыре»? Они собираются использовать автономные комбайны. Если они перебросят их наверх, а, как я понимаю, они это сделают, тогда они прорежут новые коридоры и обойдут с тыла любой наш опорный пункт. Вы согласны?

Нобуёси покрылся потом: тон правителя не предвещал ничего хорошего, но снова попытался оправдаться:

– Но «Рудры» роют очень шумно, мы засечем их работу и сможем встретить, где надо.

– Это приведет к распылению сил, статус Шестнадцать, и вы это знаете.

– Но можно задраить быстрой пеной любые не очень нужные штреки: понадобится не так уж много рабочих.

– В теперешний момент никаким младшим рабочим статусам не следует доверять. Нам придется держать возле них усиленную стражу, а это вновь распыление сил.

– Статус Восемнадцать, – вмешался в разговор начальник разведки, – нас ведь не волнует время. Пусть наш бункер даже окружат – мы отсидимся здесь сколько угодно, а там бунт постепенно подавят.

– Статус Пятнадцать! – рявкнул на него Аргедас, белея от сдерживаемого бешенства. – Мне начинает казаться, что меня окружают сплошные дураки или предатели. Если нас блокируют в центральном штабе, возглавляемая Заудиту Тином голь обрежет нам связь, и тогда мы потеряем контроль над обстановкой. И что тогда с того, что у нас полно пищи, регенерируется воздух и есть электричество? Вы вправду верите пропаганде собственного отдела о том, что нас все любят за подаренную счастливую и полную героического труда жизнь? Вы уверены, что нас будут торопиться освобождать, а не подложат в нижерасположенной штольне атомный фугас? Изыдите с глаз моих, пока я не отдал приказ пополнить вами запас провианта. – Диктатор повернулся к аппаратуре связи. – Ну-ка дайте мне «Ларец-3». – Ему подали трубку. – Дзена Пу мне… Да, это статус Восемнадцать. Скоро к тебе прибудут мои люди со специальной бумагой. Выдашь им микрозаряды и короткоствольные метатели… Что? Конечно, я в курсе, что Грегори получилбомбы. Да плевать мне, что они при применении получат дозу, зато «Матома» поперхнется… Статус Восемь, прекратите разглашать военные секреты по телефону.

Некоторое время Аргедас сидел, уставясь в одну точку. Телохранитель молча взял из его руки замолчавшую трубку и водрузил на рычаг. Затем правитель едва слышно распорядился:

– Баджи Рао ко мне.

Слова еще висели в воздухе, а вызванный статус Одиннадцать уже нарисовался.

– Рао, отравляйтесь с самыми надежными людьми к «Ларцу-3», там вам кое-что выдадут. Сейчас дам сопроводительную.

Некоторое время он что-то царапал на специальной гербовой бумаге. Когда правая рука начальника Демографического отдела исчез, Аргедас снова потребовал Нобуёси. Получивший минуту назад нагоняй статус мигом явился. Он получил задачу проконтролировать коллегу.* * *

Он даже не помнил, когда в последний раз изучал инструкции или графики, изображенные на столь примитивном носителе – бумаге. Он привык к виртуальным тренажерам, компьютерным справочникам и прочим прелестям учебы-игры настоящего времени. Пожалуй, именно обстоятельство новизны для него этих пронумерованных листов, идущих друг за другом в определенной последовательности, постоянная необходимость держать в голове то, что уже пройдено, самостоятельность в выборе общей концепции и принципов объединения освоенного материала и тормозили его продвижение вперед более всего. Если бы одновременно он имел возможность трогать все описанные нюансы руками – дело пошло бы быстрее.

Он остановился, когда сверху на многоэтажный ворох разложенных на столе схем упала тень. Ясное дело, кто это был – сам статус Восемнадцать. Оказывается, в окружающем мире кануло в Лету почти четыре часа: Хадас даже присвистнул, забыв о том, где находится. Но Самму Аргедасу было вовсе не до отслеживания нарушений этикета: сотни факторов сплетались в узел, и в этом топонимическом кошмаре переплетения причин и следствий он хотел не потерять кончики ариадновых нитей, могущих выпутать его из заваренной многие годы назад каши. Одной из таких нитей был Хадас Кьюм.* * *

Ошибка обороняющихся людей была в том, что они пытались соблюдать некие правила ведения войны. Одним из таких стандартов было соблюдение радиомолчания. Это средство маскировки было абсолютно не нужно, поскольку наземный противник не вел никаких наблюдений за полем боя и уж тем более не мог вмешаться в происходящее. Поэтому в вершащейся трагедии была большая вина командования базы. Торопливость и паника привели к преждевременному растранжириванию бесценных из-за малого количества ракет, снабженных самонаведением. Теперь, после решения о применении против наступающих термоядерных боеголовок, остатки умных ракет желательно было сэкономить. Истребители отозвали, но не объяснили почему. Некоторые задержались: летчики желали отследить попадание выпущенных ими птичек.

Взаимная скорость сближения боеголовок и ракет составляла, после отброса второй ускорительной ракетной ступени, около сорока километров в секунду, превосходя скорость звука в воздухе родной Земли более чем в сто двадцать раз. Ракеты представляли собой килограммовые, напичканные электроникой и оптикой снаряды с полным отсутствием какой-либо взрывчатки. Их ударная мощь была в скорости и в точнейшем наведении. Выйдя из соединения с последним ускорителем, боеголовки получили предусмотренный конструкцией бешеный вращательный момент, подобно пуле, выпущенной из нарезного ствола, только гораздо быстрее. По всей окружности этой килограммовой штучкирасполагались микроскопические разовые реактивные ускорители, и они последовательно срабатывали, в необходимую системе наведения микросекунду смещая весь снаряд вверх-вниз или же вправо-влево. Отслеживание противника осуществлялось несколькими сверхохлажденными линзами, расположенными в передней части аппарата. Вражеские цели имели температуру выше окружающего космоса. Целей было более чем много, но инженеры, разработавшие систему, вовсе не были заинтересованы, чтобы ракета каждый раз при попадании в сферу ее наблюдения нового, более нагретого, чем сопровождаемый, объекта бросала уже отслеживаемый, и посему сложноминиатюрная аппаратура располагала модулем, запоминающим спектр излучения выбранной первоначально мишени. Теперь все космические торпеды сходились с конкретными целями, словно гончие, взявшие след, только в десять тысяч раз быстрее. Каждый летчик мысленно беседовал со своими напарниками, поскольку реально обменяться впечатлениями возможности не было. Это была подготовка к будущей дискуссии за бутылкой пива. Перед тем как развернуться, практически все пилоты задействовали локаторы кругового обзора. Их вновь поразило неисчислимое множество сближающихся с ними противников, и они пожалели, что не успели использовать весь наличный в трюмах арсенал.

Следующая, менее многочисленная, волна управляемых человеком машин с луны выплыла на ударные позиции. Поскольку командование исходило из худших предположений – о возможности противодействия противника на каждый их ход, бомбардировщики второй волны должны были применить оружие одновременно по нескольким ударным потокам. Так они и сделали.

В это время соединение истребителей первой очереди уже было развернуто дюзами к стремительно сближающемуся противнику. Работа двигателей вжала летчиков в кресла, гася полученную на встречном курсе скорость. Корабли, сманеврировавшие раньше, уже начинали приобретать ускорение, уносящее их прочь от планетарного ракетного роя. Однако к основной массе «Торов» он все еще приближался. Бортовые реакторы могли бы выдать достаточную мощь для мгновенного ухода с поля боя, однако наличествующие внутри непрочные биологические существа ставили ограничения в применении нагрузок.

А противоракеты уже пробивали корпуса боеголовок. Скорость столкновения была так велика, что, когда развернутая к цели сторона ракеты испарялась от удара, задняя часть продолжала сближение как ни в чем не бывало. Химические реакции не поспевали за событиями. Каждая из пораженных мишеней мгновенно распадалась на миниатюрные бесформенные обломки и аэрозольные облака из сочетаний разнообразных металлов. Орбиты этих остатков становились донельзя хаотичны. Однако большинство противоракет действительно гибли зазря – протыкая насквозь надувные ложные цели. Обладай несущиеся к луне снаряды эмоциями, они могли бы радоваться бессмысленной акции людей.

Однако теперь на встречу с наступающими неслись сверхмощные боевые заряды, выпущенные второй армадой. По некоторым роям дали залп из нескольких бомб. На каждой бомбе было взведено реле-таймер, и это было все, что уберегало ее от взрыва. Только сейчас на истребители первой волны послали предупреждение с базы о применении ядерного оружия. Однако командование снова не все предусмотрело.* * *

Итак, все точки были расставлены и сброшена словесная мишура: все эти разговоры о служении для общей пользы, о долге перед всеми – все, все осталось позади. В руках его величества статуса Восемнадцать – Самму Аргедаса была «слепилка», на глазах защитные очки, и единственный, кто безопасно следовал в его кильватере, был Хадас Кьюм. Самму Аргедас бежал, бросая своих подданных на произвол судьбы. Он не взял с собой даже никого из главных помощников – людей, чья преданность ему служила опоройего власти все эти годы. А когда случайно появившийся на пути статус Тринадцать Мюфке-Марун обеспокоенно поинтересовался, куда направляется верховный без охраны, Аргедас, ни слова не говоря, отвернулся, зажмуриваясь, и дал в его сторону полную мощность. Хадас был уже в очках и поэтому пронаблюдал весь процесс. Это было до смерти гуманное оружие: саму вспышку Хадас, к своему счастью, не наблюдал из-за перекрытия хитрыми стеклами используемого диапазона, зато узрел его действие. Глава Демографического отдела вместе с сопровождающим его телохранителем стремительно осел и схватился за голову, затем он застонал, растирая глаза, а охранник, еще падая, одной рукой силился освободить из ножен короткий меч. Аргедас надел очки и спокойно двинулся вперед, переступил через поверженных и оглянулся на Хадаса. Тот поспешно рванулся следом, сбрасывая оцепенение. Когда они миновали два поворота и остановились перед запечатанной дверью, диктатор, вставляя в отверстие магнитный ключ, снова посмотрел на Хадаса и оскалился:

– Так ты понял, зачем ты был нужен, статус Ноль?

– Мы куда-то полетим?

– Да, полетим. Понимаешь, я бы давно подготовил для себя пару асов, но знаешь, что выяснилось?

Хадас смолчал, не зная ответа и не желая гадать.

– Зрение, землянин, зрение. Оказывается, чертово подземелье пагубно на него действует. Никто в этой несчастной стране, которой я правил, не способен хорошо видеть в открытом пространстве, а уж тем паче водить самолет. Мои медики так ничего и не придумали по этому поводу. Вот такие дела. Тебе повезло, ты пригодился, я даже думаю, что высшие силы специально поломали твой бомбовоз-невидимку, дабы снабдить меня лучшим в этой звездной системе летчиком. Пришлось, правда, для маскировки использовать тебя для другой функции, но уж это излишки производства.

После этих слов Хадаса бросило в краску, а Аргедас нехорошо осклабился.

– Иначе бы тебя просто замучило министерство разведки, – добавил он, словно скрашивая сказанное.

Дверь открылась. В этот момент в конце коридора, шагов за сто, появились люди. Аргедас не стал разбираться в их партийной принадлежности, он сразу пальнул в их сторону, и там образовалась свалка. Затем беглецы замуровали за собой проход и пошли быстрее. Пол стал постепенно загибаться вверх. Стало темнее, с потолка кое-где капало.Проход освещался слабо, лишь кое-где поблескивали вверху запыленные лампы – давно, очень давно здесь не ступала человеческая нога. Аргедас включил фонарь, и вовремя: везде по всему обозреваемому пространству погас свет.

– Черт, – выругался он вслух, – похоже, эти гады захватили электростанцию.

Хадас тоже включил фонарь и посмотрел на повелителя недр. Не было в нем никакой тайны, ореола небожителя: просто запыхавшийся, немолодой, трудно угадываемого возраста человек, занятый своими шкурными вопросами, а конкретно спасением этой самой шкуры.

– Далеко еще? – спросил Хадас, лишь бы нарушить тишину. Он увидел, как Аргедас покраснел, ведь пилот не добавил обычной приставки «статус Восемнадцать», к которой тот так привык. Однако диктатор сдержался, они были здесь одни, и не подпирала власть правителя громадная нижерасположенная пирамида подданных, исчезла сама эта власть.

Хадас не получил ответа, и они пошли дальше. Когда проход стал еще круче и уже, темп движения упал. Хадас мог бы идти быстрее, однако он приноравливался к императору,да и шел тот впереди.* * *

Бурру Гюйгенц получил предупреждение и хотел непроизвольно присвистнуть, однако многократное ускорение, гасящее скорость, не позволило это осуществить: получилось сипение. Гюйгенц уже шестьдесят секунд гордился попаданием выпущенных им «птенчиков», и радость победы еще не очень поблекла. Он усилил тягу атомного реактивного мотора. Вскоре позади полыхнуло. Космопилот не мог этого видеть по нескольким независимым причинам, поэтому о взрыве он не узнал, но догадался о нем, когда все изображения на экранах пропали вместе с самими виртуальными экранами. Вид дисплеев в удобном ракурсе создавался сложным переплетением многоцветных лазерных лучей, и вслучае неполадок с голографией можно было обойтись реальными приборами, однако стало темно. Летчик растерялся лишь на мгновение. Он понял, что взрыв произошел, но неверно истолковал последствия. Он решил, что внешние изображения пропали из-за блокировок, берегущих его зрение от ослепления. Таковые защитные устройства имелись, но не в них было дело. И они и все остальное оборудование вышли из строя раньше, чем успели сработать.

Виной был ЭМИ (электромагнитный импульс). По предварительным прикидкам начальства, не успевшего посоветоваться с учеными, ЭМИ не должен был появиться. В удаленном от планеты космосе абсолютно отсутствовала среда, способная его породить. Он возникает при столкновении жесткого гамма-излучения с молекулами воздуха, в результате чего миру является бешеный поток электронов, взаимодействующий с магнитным полем небесного тела. До ближайшего взрыва было более пятисот километров, никаких снабженных воздухом планет по курсу не было, поэтому вся сила термоядерного заряда, как и планировалось, бабахнула ослепительным сиянием видимого, рентгеновского и гамма-излучения. Но взрывов было девять штук, несколько из них совпали по фазе, и на дальних подступах погашенные расстоянием фронты гамма-квантов столкнулись. Это породило ЭМИ, однако не слишком сильный. Гораздо более опасный возник при испарении пораженных взрывом боеголовок. Он накрыл все находящиеся в радиусе трех тысяч километров объекты. Структурам, обладающим малыми угловыми размерами, – тем же боеголовкам – было легче, но на крупных металлических телах он создал огромные электрические напряжения, в миллион раз превышающие допустимые для находящейся внутри аппаратуры нормы. Почти все боевые машины первой волны попали под удар: у них вышли из строя средства связи, астрокоррекции, отображения информации, управления, а у многих автоматическая регулировка реактора. Любая из причин в космическом полете могла стать роковой, однако последняя была самой ужасной. Порой нестабилизированный реактор начинал идти вразнос. Кое-кто из пилотов, наобум прикинув шансы, катапультировался – это было не лучшим решением: в царящей вокруг суете базе было не до отслеживания их орбит. Кто-то понесся к Мааре, а некоторые вообще неизвестно куда, ведь их истребители не завершили маневр гашения встречной к нападающим скорости. Четыре «Тора» испарились: внутри их полыхнуло ядерное солнце доселе мирного атома реакторов. Мощности этих взрывов были совсем мизерны сравнительно с рванувшими недавно исполинами, однако они внесли сумятицу в и без того запутанные события. Так, налуне их приняли за подрывы космических мин противника и приобрели уверенность, что атака управляется.

Некоторые атомные двигатели стали самостоятельно, не советуясь с людьми, гасить или усиливать тягу, тратя топливо и унося машины в неясном направлении. Те пилоты, у которых по стечению обстоятельств остались целы передатчики при наличии остальных поломок, сорвали пломбы аварийных кнопок и заполнили эфир зовами о помощи. Это были тщетные попытки. «Беллоне-1» было не до спасения отдельных человеческих жизней. Смертельные и все еще многочисленные посланники планеты не отворачивали. Бомбардировщики второй волны вновь выходили на позиции атаки, и пятидесятимегатонные «колотушки» взводили реле.

Когда подорвали новые девять «Фурий-8» из второго захода, Бурру Гюйгенц был уже далеко. Его грозная машина, двигаясь кормой вперед, так как скорость удаления от луны все еще не была погашена, проскочила сквозь ряды наступающих и через реденькое радиоактивное облако предыдущих взрывов, никем не обнаруживаемая и никому в данныймомент не нужная. Два взрыва-чудовища, испаряя все попавшее в пятьсот ближайших кубических километров, возникли на мгновение прямо в направлении его носа, однако средства отображения внешней информации все еще бездействовали, и Гюйгенц о них так и не узнал, но зато остался зрячим. Он включил маленький электрический фонарик, отцепил привязные ремни и добрался до блока предохранителей. У него было время и имелось желание выжить, и он с облегчением подумал, что катастрофа не случилась в атмосферном полете, где силы тяготения сразу взяли бы летательный аппарат за горло.* * *

Теперь они снова брели по населенным штрекам. Несколько раз им встречались на пути люди, но, не разбираясь глубоко, Аргедас неизменно использовал «слепилку» – лазерную фару, навсегда поражающую роговицу, делающую теперь на сетчатке сплошное слепое пятно. Еще расходящийся луч бил по передающему зрительный сигнал нерву, однако этот орган выходил из строя только на время – так было задумано. Оружие потому считалось гуманным, что современная медицина запросто меняла роговицу на новую, однако Хадас слабо верил, что в условиях, сложившихся сейчас в городе, ослепленные когда-нибудь получат возможность видеть. Наверное, у Аргедаса находилось самое новотехномодное ручное оружие подземного мира, и он щедро использовал открывшийся ему шанс знакомить окружающих с новинками техники. Он даже начал философствовать, поскольку, будучи теперь вроде не наедине с Хадасом, снова стал разговорчив, да и дорога не вела теперь в гору.

– Вы думаете, пилот, я спасаю шкуру? Это не главное, советую это учесть. При малейшей вашей попытке напасть на меня сзади я, не задумываясь, вас пришью. Имейте в виду.Да вы и не знаете, куда мы полетим, никто этого не знает, только я. И только меня там ждут. В принципе, можно и рассказать. Вы слышали о Подводном Мире?

Хадас припомнил какие-то доходящие до него слухи, но тем не менее отрицательно мотнул головой.

– Не прикидывайтесь, Кьюм, ясное дело, слышали. Туда мы и отправимся. Царем-императором мне там быть не придется, да уж ладно. Оно и поднадоело. Знаете, где находитсяПодводный Мир? Он в Южном океане.

Хадас заинтересовался:

– В океане Ишкуру? Мне только непонятно, как вы поддерживаете связь с другим полушарием. Этого просто быть не может: наши спутники контролируют все диапазоны, а для направленного сигнала у вас нет ретрансляторов.

– Слушай, пилот, – расплылся в улыбке превосходства Аргедас. – Мы делаем совсем, совсем по-другому. Мы используем бесплатные зеркала. Мы связываемся только тогда, когда между нами проскакивает метеор: они врезаются в атмосферу часто, я тебе гарантирую. Мои астрономы не даром едят, точнее, ели свой хлеб. Метеор оставляет высокоионизированный след с определенными свойствами – он и является отражателем.

«Вот черт! – ругнулся про себя Хадас. – Опять мое любопытство добавило мне проблем. Узнал на свою голову еще один секрет, теперь он тем паче не выпустит меня живым».

– Так вот, Кьюм, я мог бы повысить вас в статусе, но, думаю, вас это мало волнует, да и развалилась наша иерархическая система. А вот жизнь, как я понимаю, вы любите, неправда ли? Там, в этом новом для вас и для меня мире, никто не узнает, что вы с Земли, если сами не проболтаетесь. Там вас будут уважать, как титана, отомстившего вместе со мной ненавистной Маарарской базе. Так что я даю вам шанс. Подданных своих я, к сожалению, спасти не могу, самолет у меня только один. Знаете, Кьюм, я очень надеюсь, что уже прикончил ваш родной земной форпост, но, как реалист, допускаю и неудачу. На этот случай у меня есть запасной вариант, но здесь я не хочу сглазить. Поэтому в ближайшее время, я думаю, ваш «Фенрир» нанесет по городу удар. И спасаюсь я прежде всего не потому, что хочу выжить, в отличие от вас, а потому, что хочу узреть дело рук своих и своего народа. Узреть или хотя бы узнать наверняка, что дело сделано до конца.* * *

В очередном открытом Аргедасом помещении были люди, но в них он стрелять не стал. Здесь его встретили как полагается, с докладом и почестями. И здесь Хадас наконец-то узрел летающую машину. Она стояла вертикально, направляя острый нос в закупоренную шахту. Аргедас отослал всех вон, кроме главного техника. Это был статус Десять, однако диктатор велел статусу Ноль – Хадасу проверить готовность самолета к вылету, то есть работу вышестоящего статуса, что было явным нарушением субординации. Хадас осматривал долго, общие принципы летательного аппарата были ясны. Здесь не было атомного движка, но это даже упрощало дело. Ясно, он не мог проверить машину досконально, это была совершенно неизвестная конструкция, но он желал ознакомиться, и никто не ограничивал его во времени.

Краем уха он слушал разговор статусов. Оба беседовали почти как равные, чувствовалось, что они давно знакомы и уважают друг друга. Диктатор был без защитных очков, и «слепилка» его болталась на поясе. Искоса поглядывая на них, Хадас думал о предстоящем. Не хотел он попадать ни в какую подводную страну, а тем более мир, хватило с него и этого. Он хотел домой, на родную базу. Он не знал точного количества запущенных Аргедасом ракет, не знал их боевых характеристик, но он очень надеялся на земное технологическое превосходство. Сейчас, глядя на нависающий над собой корпус, он прикидывал шансы на освобождение. Он знал, что они есть.* * *

Потом они скинули ласты, сбросили маски и все лишнее. И они бежали, и Грегори параллельно пытался считать не только шаги, но и секунды. А потом они дрались и стрелялив темноте. И даже когда Грегори разряжал в выскочившего из-за угла человека подводное ружье (было обидно бросить его, так ни разу и не попробовав, хотя бы на суше), его подсознание не сбивалось в счете. Но пришлось бить и ножом тоже – вот теперь стало не до счета, даже подсознательного: здесь находилась засада, их ждали – оказывается, в «Матоме» тоже имелись спелеологи. И нож Грегори бил, подчиняясь интуиции и еще звуковому сопровождению, а все оттого, что теперь вокруг была полная тьма: и те идругие погасили электрические фонари, а наглазники-ночники мешали, да и некогда было их напяливать на лицо. И та же интуиция уводила его тело из-под ударов: дважды чужое наточенное железо билось о камень позади, рождая искры. Тогда он сразу делал встречный выпад: как мало сопротивления оказывало живое тело лезвию – так, аморфная дряблая масса, лишь слои свитеров, донельзя нужных в борьбе с сыростью и ревматизмом, пытались… Но что они могли? И задавленные, пораженные ужасом всхлипы подтверждали сделанное. И Грегори уходил в сторону, напрасно ощупывая миниатюрный автомат: в столь малом пространстве, имея вокруг не только врагов, но и собственную команду, он не мог использоваться. И снова в дело шел клинок – седая древность, как в Фермопильском проходе или еще раньше.

А потом все тряхнуло, и посыпалось сверху. И Грегори снова успел ударить, пользуясь отвлекающим фактором, прежде чем шарахнуло по ушам. Где-то там позади взорвался гигантский чайник, мгновенно, а может… еще быстрее, вскипев. Им даже обожгло лица, а когда в слуховых каналах малость отлегло, они услышали клекот: сюда неслась река из кипятка. Странно получалось, ведь все должно было провалиться вниз, на обезумевший «пятый» уровень?

Грегори спрятал холодное оружие, нащупал и включил фонарь. Он сразу увидел последнего невредимого врага и дал по нему очередь. Вокруг валялись люди, почти все еще живые, и не только члены «Матомы».

– Всем статусам! – крикнул он, поворачиваясь к стоящим на ногах, так тихо в накатывающемся шипении. – Бросить все! За мной!