Чтение 13–й страницы книги ~Времени нет~

– Хвалю! — улыбнулся Тимур.– Вижу, что читал ты, князь, мудрую книгу.

– Да, я читал Коран, и не нашёл в нём ничего противоречащего христианскому учению.

– Это так. Потому и тянутся люди к справедливым словам мудрого пророка Мохаммеда.

– Ещё я знаю, как мудро поступают мусульманские правители, приводя к своей вере иные народы.

– Это ты про наказания?

– Нет, Великий, как раз наоборот, — поклонился Рамза. — Не раз я сталкивался с тем, как человеку и его семье, поменявшим веру своих отцов на ислам, в местной мечети в течение года выплачивались немалые деньги. Бедняки других вероисповеданий массами идут в мечети.

– Что ж, восточная мудрость взяла верх там, куда не успели прийти католики с огнём и мечом! — улыбнулся в рыжую бороду Тимур.

– Согласен. Учение Мохаммеда оказывает огромное влияние на развитие Востока. Коран — великая книга. Да и сама история пророка Мохаммеда похожа на мудрую сказку.

– Как и история Иисуса Христа... Но хватит об этом. Лучше поведай мне, что говорят о Тимуре на Руси?

– Я воин и не прислушиваюсь к базарным разговорам, — смело взглянув повелителю Азии в глаза, ответил Рамза.

– А я и сам могу сказать, — не злобно сверкнул глазами рыжебородый полководец. — Слава Тимура летит далеко впереди его самого. Мне доносят, что везде говорят одно и то же: этот хромоногий степной князь, которому не дают спать подвиги Чингизхана, снискал известность невиданной жестокостью и убийствами, а также башнями из черепов обезглавленных пленников. Из мелкого казацкого военачальника он, женившись на дочери казанского хана и обретя свободу действий и армию, волей Всевышнего превратился во властителя огромной державы, простирающейся от Византии до Индии и от русской реки Итиль до Египта. Но недолго быть империи великой, разграбят её после смерти Тимура его сыновья. Так говорят, князь?

– Твоей жестокостью пугают детей, — не стал ничего отрицать Рамза. — Тимур обожает резать головы и складывать из них башни. В назидание и устрашение... Да, ты прав, Великий, так и говорят, что когдато никому не известный казачий атаман сегодня стал Великим Железным Тимуром и подчинил себе всю Азию и Индию. Его страшатся и уважают не только на Руси, но и далеко в Европе. И признают первым из полководцев. Построение боевых порядков его армии изучают военачальники многих государств Европы и Азии. Именно поэтому я и пришёл служить тебе, Великий. И знаю, что не только жестокостью прославлен Тамерлан, но и милосердием. Рассказывали мне, что после захвата СарайБерке приказал ты взять в плен всех женщин и детей, а остальных, как верующих христиан, так и людей другой веры, сбросить с крепостной стены. Один из священнослужителей, поднявшись на неё, пронзительным голосом стал кричать: «Христос воскресе!»... И тогда велел ты привести этого старика и спросил: «Что это за крик?». Старик ответил: «Настал день страшного судилища, пришёл Антихрист, и Христос воскреснет». Ты прекратил казнь и приказал освободить всех пленных. Там, среди освобождённых, оказались мои жена и сын. И они, слава Богу, теперь живы! И поэтому я пришёл служить тебе, Великий эмир! Должник я твой навеки!

Тимур, задумчиво глядя на русского князя, произнёс:

– А знаешь, откуда берут начало рассказы про пирамиды из человеческих черепов?

– Нет. Но хотел бы услышать.

– Когда я вошёл в Дамаск, пришли ко мне жёны христианских учителей, казнённых по приказу падишаха, и просили защиты со словами: «Теперь ты являешься правителем этой страны и, по воле Бога, спроси с нечестивых! В этом городе все злодеи и мужеложники, особенно же лживы муллы. Вызови их, и мы подтвердим всё сказанное». Удостоверившись в истинности обвинений, я приказал своим воинам положить у моих ног головы всех мусульман города. И их принесли. Голов оказалось семьдесят тысяч. Я и приказал соорудить из них семь башен. Но запретил трогать христиан. Не по вере я сужу о человеке, а по его деяниям!

– Жесток, но справедлив ты, Великий, и поэтому я пришёл служить тебе! — склонил голову Рамза и снова смело взглянул в глаза Тимуру.

– Значит, жесток? — Густые лохматые рыжие брови эмира сошлись у переносицы. — А знают ли на Руси, что пленников Тимур не убивает, а отправляет в Самарканд в помощь мастерам, что трудятся денно и нощно, украшая его новую столицу. Знает ли Русь, как расцвёл Самарканд? Он превратился в неприступную цитадель, обнесённую высокими крепостными стенами, вокруг которых, насколько видит глаз, цветут тенистые сады. Многолюден стал Самарканд и многоязык. Не всем желающим хватает места под крышами, и люди живут прямо в садах под деревьями. Многие мудрецы и посланцы разных государств стремятся попасть в этот город. Правда, столица редко видит своего эмира. Занят Тимур делами государственными: разгромив одного противника, он уже думает о другом. Походы следуют один за другим. Думаешь, легко в мои годы вести такую жизнь? А приходится. Иначе сомнут воинственные соседи. Однажды я дал себе зарок: семь лет не входить в Самарканд — и сдержал слово. Но даже когда пришёл к концу срок обета, не баловал я столицу своим присутствием. Не люблю прятаться за городскими стенами и предпочитаю жить в загородных дворцах, которых у меня построено во множестве среди садов. И ещё я люблю охоту. Считаю, что кроме войны достойны мужчины лишь три занятия: охота, пир и игра в шахматы. Своего четвёртого сына при рождении я нарёк Шахрухом. Знаешь, князь, это такое положение на шахматной доске, когда ведётся одновременное нападение на короля и ладью — «вилка». Нравится мне этот приём. Даже завоёванный мной город Ситон я назвал тем же именем.

– Везде говорят, что Тамерлан — страстный любитель шахмат и весьма сильный игрок. Откуда такая любовь к ним, Великий?

– Люблю их, потому что заставляет думать эта игра. А к шахматам меня ещё в детстве приучили сеиды — потомки пророка Мухаммеда. При дворе же у меня состоит на службе самый великий мастер игры в шахматы на всём Востоке — Алаэддин атТабризи. Его ещё называют Али Шатранджи. Он никогда никому не проигрывал, потому что, как сам утверждает, искусству игры его обучил сам Аллах, явившись к нему во сне. Хотя я думаю, что нельзя зрить Богачеловека. Кривит душой Али. Но Бог ему судья!

– Святые старцы на Руси тоже ведают о том, что не дано простому смертному видеть Бога, — вставил Рамза. — Они говорят с ангелами — посланцами божьими. Сам Бог непостижим для простого смертного.

– Мне не однажды являлись во сне старцы, мудрецы и пророки, указывающие путь на врагов моих, — кивнул головой Тимур. — А один раз приснился очень интересный сон: мала показалась обычная доска из шестидесяти четырех клеток, и тогда я придумал свои шахматы — большие, с доской из ста сорока четырех клеток, с дополнительными фигурами — верблюдом, жирафом, лазутчиком и барабанщикомтрубачом. Когда я проснулся, тотчас же велел изготовить именно такие шахматы. Так мой придворный мастер Алаэддин атТабризи освоил их сразу же. Играл он и на обычной шахматной доске, и на большой, и на нескольких сразу. И ни разу никому не проиграл. Даже мне. Хотя я обычно обыгрываю весь двор. А он у меня побольше, чем какойнибудь европейский. При нём много образованных людей — цвет мысли и искусства: ученые и писатели, художники, зодчие и музыканты. Потому что моя империя должна служить примером всему цивилизованному миру. Ктото приходит ко мне сам в поисках лучшей доли, когото я привёз из похода, захватив в плен. Если человек представляет собой для меня какуюто ценность, то никогда не пожалеет об этом. Я всегда завидовал белой завистью только тем, кто умеет рисовать, петь и сочинять стихи. Я вот не умею этого делать.

– Зато ты, Великий эмир, умеешь думать и повелевать. Нарисовать и написать могут и другие, — произнёс молчавший до этого СултанХусейн.

– Да, прав ты, внучек. Одному человеку не под силу уметь и знать всё. Прав и ты, князь: я бываю жесток, но в то же время прям, как лезвие собственного меча. Я приказываю убивать, но не терплю, когда при мне говорят об убийстве и кровопролитии! Я ненавижу ложь и лесть, но могу выслушать дерзость, если она исходит от чистого сердца, а дерзящий верит в свою правоту. Поэтому ты и жив ещё, князь Рамза. Я не люблю дураков — устаю от них. А правду люблю, князь, какой бы она ни была. Ты говоришь, что моя армия — наёмная. Да, я плачу деньги за труд воина! И что же, мои войска дерутся хуже других? Кому я проиграл хоть одну битву? Молчишь? За основу построения своей армии я взял порядок построения армии Великого Чингизхана. Мои войска, как и его, состоят из пехоты и конницы. Пехота в дальних походах снабжается лошадьми. Конница приучена сражаться в пешем строю. Конные полки я разделяю на лёгкие и тяжёлые. Есть отряды, состоящие из отборных воинов, для проведения глубокой разведки и рейдов в тылу противника. Есть вспомогательные части для устроения переправ и наведения мостов. Есть метатели греческого огня. Есть подразделения, умеющие обращаться с осадными машинами и метательными орудиями. Для действий в горах у меня собрана особого рода пехота, составленная из горцев. Войска, как и у Чингизхана, разделены на десятки, сотни, тысячи, тумены.

– Видел я в деле твои тумены, Великий! — поклонился Рамза. — Трудно с ними биться на равных.

– Тяжёлая конница у меня одета в броню, — продолжил Тимур.– Воины вооружены копьями, шлемами, кольчугами, латами, мечами. Всадник лёгкой конницы имеет кожаные доспехи, мечи, луки и стрелы. Каждый десятник вооружён кольчугой, мечом и луком. Сотники имеют мечи, луки, палицы, булавы, кольчуги и латы. Награда для отличившихся воинов — прибавление жалования. А оно в моей армии выплачивается регулярно. За храбрость награждаю увеличением доли при раздаче добычи, повышением в чине, присваиваю почётный титул «богатырь». А при отличии сотен или тысяч — раздаю литавры и знамёна. Трусов казню перед строем. Вместе с оставившим поле боя трусом казню каждого десятого из его сотни. Поэтому мои воины не бегут.

– Так делал повелитель сильных Чингизхан! — снова поклонился Рамза.

– Да! — взяв кубок, Тимур притронулся к вину. — В бою мои войска имеют правильный строй — в несколько линий, которые я постепенно ввожу в бой, и свежий резерв, составленный из лучших войск. И если неприятель сминает переднюю линию, то, опрокинув центр конницы, он слишком стремительно теснит её и сам оказывается замкнутым в ловушку с флангов пехотой и конницей. И проигрывает сражение. Именно так я разбил Тохтамыша на Кавказе. Но это ему не пошло впрок — у СарайБерке он снова столкнулся с моей тактикой, основанной на том же принципе, и снова проиграл, как неопытный щенок! Наверное, сам бог войны подсказал Чингизхану такой способ ведения битв. Так же строил боевые порядки и мой дед хан Батый. Я лишь учусь у мудрых.

– Бог не обделил мудростью и тебя самого, Великий! — вставил СултанХусейн.

Тимур с тёплой улыбкой взглянул на внука. Потом снисходительно посмотрел на Рамзу:

– Так что «наёмная» орда Тимура, князь, — это прекрасно подготовленные войска, которым покоряются Европа, Египет и Азия. Это те же самые неудержимые лавы Чингизхана и Батыя!

– Это бесспорно, Великий! — согласился русич. — Но построение твоих войск очень похоже на боевой строй славян. Они издавна перед битвой ставили полки «птицей»: в середине головной полк, а справа и слева мощные полки правого и левого крыла.

– Знаешь, почему именно так?

– Знаю, Великий. Верят славяне в свою прародительницу МатьСлаву, которая перед битвой проносится, обернувшись птицей, над полками, предвещая победу.

– И я верю в то, что появление птицы над полем брани приносит удачу. — Тимур посмотрел на своего сокола. — Вот мой живой талисман. Он со мной везде: и в походе, и на охоте, и на отдыхе. Перед битвой я выпускаю его, чтобы видели войска мои распростёртые крылья удачи! И чтобы учились мои внуки, как надо править! Ты знаешь, князь Рамза, я ведь создал великую империю и забочусь о ней как рачительный хозяин. Как бы длителен ни был мой очередной поход, возвращаясь, строго спрашиваю с тех, кому в своё отсутствие доверяю управление государством. Не потому что не верю преданным мне людям, а потому что империя является детищем всей моей жизни, единственным достоянием, которое я хочу передать своим внукам. — Тимур тепло посмотрел на сидящего рядом СултанХусейна. — Не сыновьям, а внукам. Ибо было мне пророчество, что семьдесят поколений моих потомков будут царствовать после меня. И создаю я империю для них, а не для себя. Я лишь раб своих внуков и правнуков.

– Ты поистине велик, Железный Тимур! — Рамза с уважением низко склонил голову. Его примеру последовали все присутствующие в шатре, даже слуги, кроме стражи, зорко следящей за каждым человеком возле повелителя.

– Ладно, хватит об этом! — усмехнулся своим мыслям рыжебородый. — Лучше скажи, князь, ты самто участвовал в набеге на Москву с Тохтамышем?

– Я всегда был рядом с ханом: и в битве на Куликовом поле, и при последнем московском походе.

– Ну, расскажи вначале о Куликовом сражении. Только поподробнее, общая картина мне известна.

– Подробнее? — задумался Рамза. — А с какого места начать рассказ?

– С какого хочешь! Можешь с самого начала — моему внуку будет полезным послушать и поучиться.

– Тогда начну с того, что царь Мамай был неплохим правителем и сильным военачальником. Не по крови он сел на трон, это правда, но если бы был жив Великий Чингизхан, думаю, он одобрил бы действия бывшего темника Мамая. Разнежились в богатстве и погрязли в разврате потомки повелителя сильных. А кто рождается в достатке и живёт на всём готовом, разве может стать большим человеком? Распри и дворцовые перевороты разрушали Великую Орду. И престол Мамай захватил для того, чтобы остановить творившийся беспорядок: за двадцать лет на троне Золотой Орды сменилось десять ханов — чингизидов. Потомки царских кровей всё никак не могли поделить наследство Чингизхана. И гражданская власть в лице посадских князей постепенно перестала подчиняться Орде. Сама Орда из единой стала распадаться на Золотую, Белую и Синюю. Ну ты, Великий, это знаешь...

– Продолжай! — Тимур потянулся за вином. — А ты, СултанХусейн, внимай!

Рамза посмотрел на слушающего с интересом СултанХусейна и продолжил:

– Мамай выступил жёстким правителем, ратующим за объединение раздираемой распрями Руси. И противостоять ему посмел только князь Дмитрий Донской, имеющий в то время значительный вес среди князей. Он воспользовался недовольством народа очередным увеличением дани, которую Мамай наложил на всю Золотую Орду, и давним желанием посадских князей вывести ВладимирскоСуздальские земли из состава Золотой Орды. Это означало бы её конец. Мамай не мог этого допустить и стал готовиться к походу. Донской заключил союз с Тохтамышем против Мамая и тоже стал собирать армию. Царь Мамай договорился с великим князем Белой Орды Ягайло, у которого были претензии к Дмитрию по Смоленску и Москве, и тот выступил в поход против Северной Орды, решив наказать её неподчинение верховной власти. К их союзу присоединился рязанский князь Ольг, но войска выставлять повременил. Был он против гражданской войны.

Дмитрий в то время только собирал войско в своей столице — Костроме. Наступал сентябрь. Мамай не спеша двинул всю орду с юга на север в направлении земель князя Дмитрия, предоставляя время крестьянам собрать урожай. И он ещё надеялся, что Дмитрий одумается и заплатит дань. Но спешил князь Дмитрий. Время работало против него, и он не хотел оказаться запертым в своём городе Костроме, не подготовленном к длительной осаде. Дмитрий послал во все княжества гонцов с призывом поддержать его и двинул свои неподготовленные войска навстречу Мамаю. Но двинул их на Коломну, так, чтобы прикрыться землёй князя рязанского Ольга. Знал, что царь Мамай не поведёт свою четырёхсоттысячную орду через земли верного ему князя в страдную пору. Не все русские князья ответили на призыв Дмитрия. Не все прислали войска. Но открыто выступили против затеи Дмитрия только Ольг и литовский князь Ягайло. Ягайло даже повёл стотысячное войско в помощь Мамаю. Но не успели Мамай и литовский князь соединиться до того, как вступить в битву, потому что Дмитрий Донской опередил Ягайло на один день и неожиданно вместе с Тохтамышем вышел навстречу Мамаю, который стоял у Москвы и поджидал своего литовского союзника. Четыреста тысяч конных воинов было у Мамая. Ещё сто тысяч вёл Ягайло. У князя Дмитрия собралось триста шестьдесят тысяч конных да сто тысяч пеших воинов. Понимал Дмитрий, что нет у него шанса на победу, если объединится Мамай с союзником. У Мамая были ещё войска, но воевали они далеко, в разных частях света, и не смог он созвать их вовремя. Да и, видимо, рассчитывал царь, что не устоит княжеское ополчение против опытного регулярного ордынского войска. А не учёл, что ополченцы действуют на своей территории, где им знаком каждый кустик и каждая кочка. Воины князя Дмитрия набирались из местных, поэтому разведка царя ничего и не ведала о продвижении войск князя, и никто в орде не ждал его прихода на день раньше. А князь ранним утром подошёл вплотную к отдыхающему царскому воинству.

Мамай нежился в шатре с любимой женой, когда ему принесли весть о подходе Дмитрия Донского.

Только занималась заря, а князь Дмитрий уже поставил свой шатёр на холме у равнины и поднял своё знамя. Увидел Мамай, что его окружила княжеская рать, и отдал приказ «К оружию!». Быстро расставила ряды его обученная армия, но времени на подготовку к сражению уже не имела. Встала стена против стены, а над каждой знамёна Христовы развеваются. Странно и больно было на всё это смотреть — свои пришли биться со своими же. Мамай был крещён в православную веру, и крест Христов был изображён на его знамени рядом со Спасом. Дмитрий тоже был православным. И на его знамени тоже блистал вышитый золотом святой лик Спасителя.

Царь Мамай только занял место на Красном холме в своей ставке, перед войсками уже схватились князь Челубей с бояриноммонахом Пересветом. Изготовились обе стороны, и оставалось только сойтись.

На полном скаку ударились два богатыря — Челубей с Пересветом, и тут же оба упали замертво. Заслышались многие трубы и барабаны, поднялось громкое пение. У татар таков обычай: пока не прозвучит барабан, не начинать брани. И забил большой барабан Дмитрия Донского. И сразу не мешкая кинулись воины на врага с луками, мечами, палицами, копьями... Начался жесточайший и свирепый бой. Стрелами, как дождём, переполнился воздух. Мёртвые всадники и кони падали на землю, давя живых. За криком и бранью уже труб и барабанов было не расслышать. Тумены Тохтамыша ровно и стойко бились на правом фланге. Видя это, основной удар силами своей конницы Мамай направил на левый фланг княжеских войск. Там полегли почти все полки левого крыла войска князя Дмитрия.

Никогда я не видел такой жестокой и страшной битвы. Сколько народу пало с той и с другой стороны! С утра до полдня длилась схватка. Наконец князь Дмитрий одолел. Помогла хитрость с засадой. По совету хана Тохтамыша спрятал князь в лесок полк воеводы Боброка — тот пришёл с Тохтамышем из Галиции — по направлению удара главных сил Мамая, приказав в решающий момент ударить во фланг наступающей коннице врага. Воевода Боброк — известный воин в Синей Орде — и на этот раз показал себя славным командиром: дождался нужного момента и одним броском переломил ход всей битвы.

Увидел Мамай, что его войскам не выдержать, и повёл свой последний тумен в бой. Тут и сошлись в атаке два лучших татарских тумена — Мамая и Тохтамыша, ощетиненные калёной сталью десятков тысяч копий. Две лавы ударились, слившись в одну, наполнив Куликово поле от края до края диким воем всадников. Но воинам Мамая мешала его отступающая армия: бегущие, сотнями попадая под копыта лошадей, расстроили боевые порядки наступающих, а Тохтамыш ударил сомкнутыми рядами тяжёлой конницы. И побежал Мамай. Но не ушёл далеко. Настиг его мой казачий отряд. Короткой была сеча. Перебив охранную сотню царя, мои воины окружили и взяли его в полон, а остальные сдались подоспевшему Тохтамышу. Мой хан тут же предложил им всем присягнуть и перейти к нему на службу. Тех, кто не согласился, зарубили на глазах согласившихся.

Узнал князь Дмитрий, что Мамай взят в плен, и, коротко допросив, приказал его казнить. Не нужен был ему живой царь. Отрубили голову царю Мамаю в тот же день на поле Кучковом, в том месте, что рядом с полем брани. Я с ханом Тохтамышем присутствовал при казни. Мужественно принял смерть Мамай, как и подобает царю. О пощаде не просил, лишь уже под топором палача воскликнул, что кончилась слава Золотой Орды... Зарыли его в землю тут же, а Дмитрий запретил выставлять голову Мамая на обозрение.

На следующий день к месту побоища подошёл князь Ягайло со своим стотысячным войском. Увидел он бескрайнее поле убиенных и, ни слова не сказав, повернул полки обратно в свои земли. Князь Дмитрий не стал преследовать его — был занят погребением погибших. Более ста тысяч ополченцев полегло в той битве. Ещё больше — ордынцев. Их тоже хоронили по христианскому обычаю. Восемь дней закапывали и служили панихиду. На месте битвы велел князь Донской заложить собор православный. В нём погребли богатыреймонахов Ослябия и Пересвета.

Князь Рамза замолчал.

– Да, великая была битва! — негромко воскликнул превратившийся во внимательного слушателя Тимур. — Войдёт она в историю навсегда. — И вздохнул. — Отвернулась удача от Мамая. А теперь расскажи мне о походе Тохтамыша на Москву. Это произошло через два года после Куликовской битвы?

– Через два, повелитель.

– И как вам удалось взять такую крепость?

– Да крепостьто была сложена из брёвен! И высота стен небольшая, — пожал плечами Рамза. — Разведка наша была хорошо поставлена. Войско Орды появилось у города внезапно, в период массового отъезда городского люда, знати и даже воинов в подмосковные деревни. В Москве сидел со своей дружиной литовский князь Остей, который погиб в первый же день осады. Слишком смелый был — под стрелы на стены лез. Говорить хану стало не с кем. За крепостными воротами оставались лишь посадские жители, а из «начальства» — один митрополит Киприан, вынужденный руководить обороной. Поскольку ему никто не подчинялся, митрополит тоже покинул Москву. Казаки стариков, детей и женщин тудасюда пропускали, и он отбыл в безопасную Тверь. В осаде остались одни простые воины да горожане, разграбившие всё и вся, и в первую очередь винные погреба. На подпитии расхрабрившийся люд с городских стен словами и непристойными жестами оскорблял чувства и достоинство степняков. По истощению продовольственных запасов москвичи согласились поговорить с казачками похорошему, но запустили в город вместе с послами и всю ханскую рать. «Переговоры» вылились в повальную резню, погромы и поджоги. Жестоко расплатились тогда казаки за своё унижение. Три дня грабили город.

Уничтожение Москвы не входило в планы Тохтамыша. Он хотел сохранить крепость для Дмитрия. Тем более что с Дмитрием Донским он водил давнюю дружбу и был знаком с ним задолго до Куликовской битвы. Тохтамыш хотел отдать усмирённый город Дмитрию в руки. Помня о дружбе, хан Тохтамыш заранее пообещал князю Донскому подтвердить право его сына Василия на Московское княжество после смерти князя и выдать тому ярлык...

– Всё это очень интересно, но твой ход, князь, — напомнил Тимур, указав взглядом на шахматную доску. — Давай, не тяни.

Рамза устроился поудобнее на подушках и, не раздумывая, сделал ход конём:

– Тебе шах, повелитель...

– Это я предвидел, — скупо улыбнулся Тимур и поставил защиту слоном. — Так говоришь, не выставит Владимирская Русь против меня войска?

– Владимир и Суздаль никогда не смотрели в сторону Азии. Если только по торговым делам... А тебе, Великий, зачем разорённые земли за Кавказским хребтом? Лучше торговать с соседями, чем воевать. Ты прав, даже такому мудрому правителю, как ты, трудно удержать много разных земель с разноязычным людом в границах одного государства! Тем более что наш общий враг — на западе...

– Про запад слышал уже! — резко оборвал Тимур.– Я подумаю. Шахрух тебе, князь...

– Мастер ты, Великий, в этой игре. Но я так просто не сдамся.

– Значит, теряешь ладью, князь, — на довольном лице повелителя Азии появилась почти детская улыбка. — А хорошо, что я оставил тебе жизнь! Завтра сыграем вторую партию. Но вначале поедешь со мной на охоту. Места здесь подходящие.

– На охоту? Ты остановишь движение войск?

– Армия должна отдохнуть. Два дня пиров — лишь краткая передышка перед походом на Владимир и Суздаль. По пути захватим Москву. Говорят, там ещё много золота осталось. Значит, нужно его взять! Правду говорят насчёт золота, князь? Всё, мат тебе, князь Рамза! — Тимур рассмеялся.

– Непобедим ты, Великий!– склоняя голову, воскликнул князь. — Я оказался недостойным противником.

– Ладно. Иди, отдыхай, — махнул рукой, устраиваясь спиной на подушках, довольный Тимур. — Завтра я тебя призову...

Когда все вышли, включая начальника охраны и слуг, притушивших половину факелов, в шатре остались только Тимур и его внук.

– Прав этот степной князь, — осторожно произнёс СултанХусейн. — Опасно и невыгодно втягиваться в войну с Залесской Ордой сейчас. Может, повернём войско?

Посмотрев на него долгим взглядом, Тимур вздохнул:

– Хороший ты воин, внучек. Только мыслишь как простой сотник. Я хозяйской рукой раздразнил и поднял голодного зверя. Этот жаждущий крови хищник пока послушен мне. Он чует обещанную добычу. Если же попытаюсь остановить его, он сожрёт меня! Сейчас я могу вести армию только вперёд, к обещанным победам. И нет ничего хуже, если воины перестают верить в своего командира. Видишь, выбор у меня невелик. Любой правитель со временем становится невольником тех тёмных сил, которые руководят необузданной толпой, и только до тех пор сидит он на троне, пока может контролировать зверя. Мне нужно хоть раз накормить этого хищника до отвала и пустить ему кровь в битвах. Тогда он присмиреет, и можно будет вести его обратно в берлогу до следующего похода. А похода не избежать, потому что если запросить мира сегодня, завтра соседи сочтут тебя слабаком и лёгкой добычей. И тогда их уже не остановишь. А наши воины в мирной жизни, изнежившиеся в богатых домах рядом с красивыми женщинами, потонувшие в пьянстве и разврате городов, будут уже не волками, а сытыми домашними псами, которые не смогут даже дом свой охранять, и подохнут, если хозяин выгонит их в чистое поле. А мне нужна грозная волчья стая, только от мысли о которой содрогаются правители и народы! Так что армию надо вести вперёд! Запомни это, внучек!

– Дедушка, — СултанХусейн редко так называл Тимура, только тогда, когда их никто не слышал, — ты очень мудр. Но, если Тохтамыша нет во Владимире и Суздале, можно показать зверю добычу не хуже. Например, на юге...

– Я уже думал об этом...

Возникший возле шатра шум прервал их беседу. Раздались голоса. Сильная рука откинула полог ковра, закрывающего вход, и на пороге появился начальник охранной сотни.

– Великий! — воскликнул вошедший, упав на колени. — Прошу, не гневись и выслушай!

– Встань и говори, — разрешил Тимур.

– Один из разъездов разведчиков привёз с того берега реки старуху.

– Ну и что? — скривился Тимур.

– Они утверждают, что она — ведьма! Когда разведчики в степи наткнулись на неё, их лошади перебесились, чуть не поскидывав седоков. Один из воинов, ударивший старуху, до сих пор бьётся в конвульсиях, а изо рта пена!

– Ведьма? — надменная усмешка скользнула по морщинистому лицу полководца. — Нука, веди её сюда!

Тимур кинул взгляд на молчавшего внука:

– Сейчас развлечёмся!

– Ты только в глаза ей не смотри! — осторожно предупредил внук.

– У меня есть опыт общения с колдуньями! — успокаивающе улыбнулся Тимур.

Начальник охранной сотни скрылся за порогом и тут же появился в сопровождении крепкого воина, державшего конец верёвки, которой была скручена худая высокая растрёпанная старуха в лохмотьях. Глаза у старухи были завязаны цветным мужским кушаком.

– Подойди ближе! — приказал Тимур.

Воин подтащил пленницу на середину шатра.

– Сними верёвки! — распорядился Тимур. — И глаза открой.

– Не стоит, повелитель! — предостерёг внук.

Эмир пропустил его реплику мимо ушей.

Воин вместе с подоспевшим начальником охранной сотни развязали узлы и освободили старуху. Тимур подал знак рукой, и оба воина медленно попятились к стенке шатра.

– Подойди, не бойся, — эмир поманил пальцем пленницу, потиравшую освобождённые от пут руки. Та, осмотревшись по сторонам, повиновалась.

Старуха с растрёпанными седыми волосами, спадающими ниже плеч, остановилась в двух шагах от покрытого коврами возвышения, но не склонила головы и не опустила взгляда перед Великим эмиром.

– На каком языке ты говоришь? — спросил Тимур порусски.

– Могу на тюркском, могу на татарском. Какой тебе больше нравится? — ответила старуха на чистом русском языке. Её голос прозвучал удивительно молодо.

– Знаешь, кто я? — Тимур внимательно следил за реакцией пленницы.

– Покоритель половины света, Великий Тимир, — просто произнесла старуха. — Тебя знают все.

– Мне сказали, что ты колдунья. Это правда?

– Я ведунья, Великий.

– И что же ты ведаешь?

– А ты спроси о чёмнибудь, тогда и посмотрим! — еле заметная улыбка пробежала по лицу пленницы.

Молчавший до этого СултанХусейн поднялся со своего места и сделал шаг к ней:

– Отвечай повелителю с почтением, старая ведьма! — крикнул он потатарски, вытаскивая изза голенища сапога плётку.

– А твой внучок слишком горяч, Великий Тимир! — также потатарски обратилась старуха к эмиру, даже не взглянув в сторону грозящей ей опасности. — Молодость! Скажи ему, пусть остынет немного.

– Сядь, СултанХусейн, — остановил внука жестом Тимур. — Видишь, мы разговариваем.

Под строгим взглядом деда тот опустился на своё место.

– Скажи, женщина, — обратился Тимур к пленнице, — ты действительно ничего не боишься?

– А чего мне бояться? — усмехнулась старуха. — Смерти? Так мы все умрём. Даже ты.

– А того, как ты можешь принять свою смерть, не боишься?

– Не боюсь, Великий. — Изпод растрёпанных седых волос на Тимура в упор смотрели совсем не старые синие, как небо, глаза. От этого взгляда повелитель Азии почувствовал себя неуютно.

– Ладно, — смягчился он. — Присаживайся, женщина. Говорить будем.

Подождав, пока пленница сядет, он спросил:

– Скажи, откуда ты узнала, что это мой внук? — Тимур кивнул головой в сторону СултанХусейна.

– Я голодна, повелитель, — произнесла старуха. — Прикажи принести чегонибудь. Там и поговорим.

Тимур подал знак, и начальник охранной сотни скрылся за пологом ковра, закрывающим вход.

– Сейчас нам чтонибудь подадут, — похозяйски улыбнулся Тимур. — А пока давай всё же начнём разговор.

– Спрашивай, Великий, — старая женщина произносила слова просто, без особого почтения, но Тимур почемуто не обращал на это внимания.

– Меня ты знаешь, — снова улыбнулся Тимур. — Скажи, кто ты?

– Я жрица богини Купалы.

– Интересно. Видимо это какаято старая языческая религия? А как твоё имя?

– Святослава.

– Святослава? Это на языке славян означает святая, священная слава?

– Правильно, Великий. Моё имя обозначает священную для славян птицу МатерьСлаву — родоначальницу и покровительницу всех славян и соответствует созвездию последнего Суда Божия — небесным Весам, где бог Солнце бывает в октябре. В моём имени заключена энергия жизни человека на земле от рождения до смерти.

– Священная птица? — улыбнулся Тимур, взглянув на своего сокола. — Ты посмотри, какая красивая птица есть у меня!

– Вижу, повелитель. — Ведунья пристально посмотрела на сидящего возле Тимура охотничьего сокола. — Необыкновенная она у тебя. Вижу, что человеческая душа в ней заключена.

– Да! Очень умный сокол! — подхватил довольный Тимур. — Это подарок моих подданных. Любит меня!

– Не обыкновенная птица, — медленно повторила ведунья, не отрывая глаз от присмиревшего сокола. — А ты знаешь, повелитель, что означает пославянски имя княжеского рода «Рюрик»?

– Знаю, старая, знаю, — усмехнулся Тимур. — Рюрик повашему — сокол.

– Правильно, Тимир, — еле заметно улыбнулась старуха, глядя на птицу. — А зачем ведёшь войска, не боишься Рюрика на бой вызывать?

– Я никого не боюсь! — улыбнулся, расслабляясь, рыжебородый полководец. — Лучше расскажи мне про свою богиню Купалу.

Старуха наконец отвела взгляд от затаившего дыхание Хокимару. Ему показалось, что ведунья вызывала его на контакт, засылая мысленные образы. Но он не отвечал.

– Наша вера древняя, Великий, православная, ведическая, — заговорила старуха.– Когда на землю пришёл чистый человек — сын и внук богов, ему Великим Сварогом была дана эта вера. Богиня Купала — матерь Белых вод, есть сама матьПрирода. Мы поклоняемся ей. Но у нас есть и отец — это бог Солнце, дающий тепло и свет. Купала и Солнце полюбили друг друга, и от их любви появилась жизнь на земле.

– Я слышал о вашей солнечной религии! — воскликнул Тимур. — В неё верил повелитель сильных Чингизхан. Один учёный старец когдато давно мне рассказывал, что это древняя вера великих бореев, и что она самая правильная! И именно эта вера дана была человеку богами, сотворившими мир.

– Это так, Великий. Наши жрецы тоже знают об этом...

Полог над входом откинулся, и несколько слуг внесли в шатёр подносы с едой.

По знаку Тимура слуги поставили подносы возле сидящей старухи и удалились.

– Угощайся! — гостеприимно улыбнулся Тимур.

Дав время пленнице утолить голод, он спросил:

– Так как же ты узнала, Святослава, что СултанХусейн мой внук? Когда ты вошла, мы с ним даже не разговаривали.

– Я всё вижу, Великий. Даже с завязанными глазами, — улыбнулась старуха, блеснув ровным рядом белых зубов. — Спасибо тебе за угощение! Твои слуги умеют готовить.

– Скажи, а что ты делала ночью в степи?

– Твои люди нашли меня там, где когдато находился главный храм богини Купалы. Это священное место, Великий. Оно даёт силу. Здесь прямо из земли вырывается к небу божественный огонь. Это богиня дарит его нам, напоминая, что наша вера жива.

– А что стало с храмом вашей богини?

– Потоп, заливший всю землю, разрушил его. Мы платим высокую цену за грешных людей.

– Великий потоп? Да как же давно это было?