Чтение 8–й страницы книги ~Город мясников~

Я закрыл глаза, мысленно выругался и решил, что, если выберусь, при встрече с Оберстом пошлю его по пешеходно-сексуальному маршруту, далеко и надолго. Потом я вспомнил пьяную харю Ильича, вспомнил вопли отца, кулаки участкового и всю эту гнилую шнягу, в которой предстояло плавать до старости, а скорее – до смерти. Потому что я ни хрена не верил, что доживу до седин, и в прочую муть.

– Никуда я не пойду! – заявил я. – Поехали, заводи!

Вербовщик уселся рядом, «немка» ухмыльнулась и повернула ключ в замке.

И мы поехали.
ЗАПАХ КРОВИ

– Анализ готов, – прокашлялся Хобот. – Командир, очень странная картина. То ли у меня лазарет врет, то ли не хватает мощности процессора…

Я слушал Хобота вполуха. Гораздо больше меня занимали лифтовые шахты. Где-то далеко наверху вспыхивали и гасли аварийные лампы, а внизу была полная темнота. Из пробитой трубы прямо на голову капала горячая вода. Я поставил гранаты в ряд перед собой, чтобы удобнее было бросать, если из шахты что-то полезет. Онемевшее после укола плечо снова кровоточило.

– К чему ты клонишь? – оборвал Хобота декурион. – Говори прямо.

– Прямо? – Хобот вздохнул, словно от него требовали совершить какую-то подлость. – Командир, ящеры состоят из живой материи, но… не белкового типа. Анализатор путается. Таких соединений нет в регистре. Это вполне могут быть эмбриональные гибриды, вроде наших носильщиков, только у туземцев они имеют боевое назначение. И судя по всему, кислород в роли декатализатора. При попадании снаряда их организм разрушается в считаные секунды. Но наши гибриды выращены из живых стволовых платформ. А здесь… В полевых условиях мне не определить.

– Ты считаешь, ящериц производят аборигены?!

– Не только ящериц. Всю эту агрессивную нечисть – распадников, кислотных жуков, летучих рыб…

– Хобот, что ты несешь? Откуда у людоедов технология эмбрионального клонирования? Бауэр, твое мнение? Ты исключаешь, что это естественные формы?

Мне не хотелось отвечать. В гулкой пустоте грузового вестибюля наши голоса плясали, как пьяные, мешая слушать тишину. Мы успели запереть за собой главный люк тамбура, но оставались три грузовые шахты…

– Да, исключаю. Командир, я уже ознакомился с данными анализа. Прогнал их на своем процессоре. Есть встречная идея…

– Не тяни. Сейчас все идеи годятся.

Я вколол в прокушенное плечо еще один тюбик. Из трубы над головой уже не капало, а поливало, под ногами натекла невидимая лужа. Мне показалось, что далеко внизу, в шахте, кто-то трогает лестницу.

– Я думаю, Хобот не вполне прав. Эти новые прыгающие рептилии – продукт нукле-синтезатора. Но запустили синтезатор не горожане, а кто-то другой. На планете есть кто-то поумнее этих фиолетовых уродов, вот что я думаю… Только у нас прибор занимает площадку размером со стадион, поэтому нам не верится. Посмотри сам результаты, убедишься – цепочки налицо. Аденин – тимин – цитозин – гуанин… Эти ящерки отпочковались от головного сборщика генома и поддерживали себя сами, за счет внешней среды.Возможно, за счет поглощения белковых структур, но пока непонятно…

– Что непонятного? – взорвался Гвоздь. – Они выжирают людям мозги!

Тишину разрезал далекий крик, скорее – истошный вопль. И сразу вслед за ним – гулкие взрывы мин со стационарного палинтона. Такое ни с чем не спутаешь. Очевидно, легат отдал приказ на массированный штурм города. Нам оставалось только ждать в тамбуре, запершись изнутри. Без подкрепления кучка раненых обречена…

– Это нецелесообразно, – влез вдруг Мокрик. – Вы заметили – они пожирают только головы и верхнюю часть туловища. Там, где грудная клетка, защищенная ребрами и позвоночником, и толстые кости черепа. Если бы они питались человечиной, имело бы смысл начинать с мясистых частей…

– Эй, замолкни и следи за своим лифтом, – перебил я. – Командир, взглянем на дело с другой стороны. А что если это многоступенчатый глюк? Что если нам внушают не только ящеров-убийц, но и данные анализа?

– И снаружи ребят никто сейчас не доедает? – ехидно спросил Свиная Нога, указав на толстый титановый щит, который мы с таким трудом задвинули. – Бауэр, тогда выйди наружу, если это глюки!

Я хотел ему ответить, но плюнул. Бесполезно, этого кретина не переспоришь. Он видит только то, что позволяют его свинячьи глазки, и слышит только то, что вбивают ему в уши. Он слабый аномал, почти никакой.

– Но, господин декурион… – снова влез в беседу этот умник, коротышка Мокрик. Меня он демонстративно игнорировал. – Мы ведь начали высадку после того, как прервалась связь. Даже если на поверхности планеты возникают множественные глюки, на орбите их нет. Я тоже читал о теории многоступенчатых глюков, но пока она не подтвердилась. Зато убитых поселенцев видно со спутника. Это не может быть глюком, это реалия.

Хобот и Гвоздь молчали, и я промолчал. Потому что слизняк Мокрик, по сути, был прав. Трупы ученых были обнаружены со спутника утром, после того как планета вышла из тени. А уже вечером стая плоских мимикрирующих рептилий загнала нас в грузовой тамбур опреснителя. В который раз на этой чертовой Бете мы попали в переделку…

– А почему человека надо есть, начиная с задницы? – съязвил из темноты Гвоздь. – Ты что, пробовал?

– Я не пробовал, – захлюпал носом Мокрик. – Но так удобнее, это же очевидно.

– Удобнее? И что… что из этого следует?

В наушниках кто-то противно захихикал, затем раздался такой звук, словно скреблись когтями о стекло. Горячий дождь стал еще сильнее, в грузовой шахте с треском взорвалась еще одна лампа. Лазарет моего скафандра устало докладывал, что организм срочно нуждается в переливании сыворотки, в свежей «ампуле силы», и так далее… У менямелькнула мысль, что, если нас до рассвета не выведут из этого железного ящика, парни начнут потихоньку сходить с ума. Я попытался представить себе, как персонал научного центра работал тут месяцами, в окружении шевелящихся конусов и кишок-улиц. В окружении фиолетовых придурков, которые молчат и лыбятся, сидя в своих гнилых домишках…

– Из этого следует, что мясо людей не входит в рацион питания этих существ, – гнусавил свои теории Мокрик. – Они ведут себя, как пантоподы, вы слышали о таких? Это глубоководные ракообразные, они протыкают панцири моллюсков острыми хоботками, а затем высасывают мягкие ткани. Ракообразные, но не птицы…

Снаружи в люк тамбура что-то с размаху врезалось. Потом снова и снова, так что металл загудел. Мы не стали обсуждать, кто это мог быть. У плоской ящерицы, вооруженной ядовитым жестким хоботом, сил бы на такое не хватило.

– То есть Лишая и Лиса сожрали не из чувства голода? – Декурион явно пытался нас отвлечь от размышлений, кто же там бродит наружи, по периметру опреснительной станции. – Ты это хотел сказать?

– Их убили, как будто… словно хотели всех нас напугать. Это было показательное убийство.

Так, сказал я себе. Один свихнулся.

– Какие конкретные идеи, младший стрелок?

Идеи у него имелись. О, в этом я уже не сомневался!

– А что если город и птицы – явления одного порядка? И бабушки, и… остальное. Где-то спрятан нукле-синтезатор, гораздо более совершенный, чем наши. И сборщика генома, и город могла построить совершенно иная цивилизация. Вероятно, внешнего происхождения. Они запустили некий процесс и покинули Бету очень давно. Скажем… настолько давно, что иных материальных свидетельств пребывания не сохранилось. Города сохранились, потому что…

Снаружи в люк снова ударили. Мне показалось, что врезали киянкой мне по темечку.

– Потому что они постоянно омолаживаются и возрождаются, – закончил за Мокрика Хобот. – Это мы тысячу раз слышали в передачах из Бюро развития. Бауэр, что он нового сказал? Ничего нового. Всем и так ясно, что город строили не фиолетовые недоноски.

– Хобот, помолчи, – приказал декурион. – Мокрик, договаривай.

– Я действительно не открыл ничего нового, – смутился Мокрик. – Ученые ковыряются с городом уже пять месяцев, но никто не допускает, что внешне безобидные жителисоставляют с растущей паутиной симбиоз. Мы уверились, что они просто явились из леса и заселили пустующие башни и тыквы. Их прадеды укрылись тут от непогоды, и все такое. Но в городе вечный дождь. Здесь неудобно жить, постоянные перепады гравитационных полей, здесь нет питьевой воды, нет пахотной земли, даже глину для своих домиков туземцы таскают с реки…

– Тогда зачем симбиоз? – гораздо тише спросил Хобот.

– А что если городские туземцы несут оборонительную функцию? Что если они контролируют… мгм… скажем так, некую пороговую нагрузку на биоценоз, по достижении которой автоматически запускается защитный нукле-синтезатор?

– Защитный… от нас?

– Да, от нас.

– Ну, ты умни-ик… – иронически протянул Гвоздь. – И давно ты мудреные теории сочиняешь?

Кто-то нервно хихикнул. Я сорвал кольцо с осветительного патрона и бросил его вниз, в глубину шахты. Пока патрон летел, шипя, кувыркаясь и отталкиваясь от стен, я успел сделать два открытия, и они оба меня не порадовали. Грузовой лифт застрял посреди шахты, этажей на шесть ниже нас. Его перекосило в свободном падении. На крыше лифта валялись обрывки тросов. Еще там валялись два мертвеца с откушенными головами.

– Что там, Бауэр? Что у тебя?

– Ничего, – сказал я. – Все тихо, просто показалось…

«Итак, они внутри. Если за нами до ночи не пришлют спасательный диггер, они доберутся до наших мозгов…»

– Я ничего не сочинял, – спокойно отреагировал Мокрик. – Об этом постоянно полемизируют в сети.

– Ты хочешь сказать, что дикари притворялись паиньками, пока мы не начали слишком серьезно шуровать в недрах их шарика, а теперь они выпустили на нас биогибридов?

– А что если дикари никого не выпускали? – вопросом на вопрос ответил наш умник. – Что если программу синтеза запустил сам город, как только качество жизни горожан ухудшилось?

Я стал думать, откуда они скорее всего нападут. На их месте я бы не стал нападать снизу. На их месте я бы обошел нас по вентиляционным шахтам, чтобы броситься сверху. Чтобы нам пришлось стрелять вверх, из самой неудобной позиции…

– Полный бред! – рубанул Гвоздь. – Что у дикарей ухудшилось? У них с каждой неделей все только улучшается. Подарили им сети и катера, научили рыбачить. В школах детишек учим, посуды два полных модуля им забросили, вилок, тарелок всяких…

– А что если для города эти изменения и означают беду? – уперся Мокрик.

Но прежде чем ему ответили…

НОВЫЙ ЧЕЛОВЕК

Кто пострадал – тот не забудет.Цицерон

Наверное, мы попали туда, куда планировал Вербовщик. Очень быстро, я даже не успел блевануть. Хотя очень хотелось, гадом буду. Мне словно кто-то в поддых дал, и в ушах заболело. Я потом долго тыквой тряс, казалось, что воды полные уши набрал.

Джип очутился на обочине раздолбанного шоссе, мимо неслись КамАЗы, ревели трактора, как дикие, блин, быки или какие-нибудь мамонты. Вербовщик открыл дверь. Здесь было гораздо теплее, прямо – настоящая жарища, млин. Солнце пекло и висело высоко. Похоже, мы не только прыгнули в эту пересохшую Астраханскую область, но еще где-то проблудили часа два, было явно не шесть утра. Справа, за обочиной торчали жалкие кусты, а за ними – поле сгнивших подсолнухов. Несколько секунд я пялился на мокрые желтые подсолнухи, как какой-то недоразвитый даун, и сдерживал рвоту. Хорошо, что я утром не успел пожрать, лохматило меня конкретно. Но баба за рулем все время глядела мне в рот. Ясный хрен, я бы лучше сдох, чем при ней проблевался!

– Николай, как себя чувствуешь? Идти сможешь?

– Я в норме.

На другой стороне дороги виднелось что-то вроде автовокзала. Голимая пыльная степь, несколько серых домов с выбитыми окнами и козырек остановки. У остановки дымили автобусы, и еще – моргал светофор. Непонятно, на фига он тут был нужен, большегрузы проезжали, никто на него внимания не обращал. От его моргания глаза у бабы, что сидела за рулем джипа, вспыхивали желтым.

– Не вставай резко, – посоветовала «немка».

Но я не послушался и едва не ткнулся харей в пол. Вербовщик поймал меня, усадил обратно и дал понюхать какую-то гадость.

– Стало легче? – ухмыльнулась «немка». – Тогда подыши, и пойдем. Времени не очень много.

Они одновременно что-то переключили на своих брелочках и перекинулись парой фраз. Гадом буду, я не уловил ни одного знакомого слова!

– Как это у вас получается?

– Что именно? Ты имеешь в виду транспорт? – Вербовщик смотрел в глубину дипломата и быстро шуровал там одной рукой. – Николай, получилось у тебя, а не у нас. Мои поздравления. Теперь полежи тихонько и послушай. Как ты думаешь, сколько времени на самой лучшей ракете займет полет до солнца?

– Да хрен его знает… Долго, наверное.

– Долго, – кивнул Вербовщик. – А до ближайшей к Земле звезды?

– Эй, – сказал я. – Вы кто такие?

– Я сотрудник кадрового отдела академии, – моментом отбрехался белобрысый. – А это – командир учебного взвода.

Командир взвода послала мне свою очередную акулью улыбку.

– Не понял! – я честно признал, что торможу. – Ко… командир?!

– Если ты поступишь, я буду твоим командиром. Недолго, примерно четыре месяца, – сказала «немка».

– Вы мне мозги не парьте, – сказал я. – При чем тут солнце? При чем тут ракеты?

– При том, что когда-нибудь… – Вербовщик захлопнул дипломат. – Когда-нибудь люди на этой планете поймут, что нет смысла совершенствовать пакетную технику, поскольку полет к ближайшей звездной системе займет десятки лет. Очевидно, это озарение посетит ученых после того, как будет полностью изучена Солнечная система. И тогдаученые начнут искать альтернативные способы доставки. Не новые химические формулы ракетного топлива, а иную философию в преодолении сверхдальних пространств…

На ярком солнце я разглядел свою будущую командиршу как следует. В ней, дай боже, набралось бы килограмм сорок пять. Она еще меньше оказалась, чем я думал. А в прикиде мешковатом вообще терялась. Короче, подумал я, если это чудо назначают командиром…

– Ты слушаешь меня? – Вербовщик уткнул в меня бесцветные глазенки.

– Да понял я, не дурак! Эта тачка – она вроде той ракеты, в будущем, да? Только пока далеко забрасывать не может, да? От Питера до Астрахани дотягивает, и капец. И не все могут в ней кататься, да? Я вон тоже, чуть кони не бросил… Ну, это… Классная штука, короче.

Они переглянулись. Командирша что-то сказала, мужик ответил ей отрицательно.

– Мы рады, что ты легко адаптировался… – Вербовщик снова погнал заумную пургу насчет того, что есть авиация, есть железная дорога, и до сих пор есть конная тяга, и что все это, типа, сосуществует. И что техника, в которой мы сидим, слишком неудобная для использования на малых расстояниях, поскольку неизбежны наложения и флуктуации поля… Короче, развел бадягу, но я усек главное – этой штукой можно было пользоваться только сознательно. То есть они не могли меня упаковать в ковер и вывезти в свою, млин, долбаную академию. Хрен взлетели бы, короче. Эта баба за рулем, которая командирша, она, типа, задавала курс, а от пассажиров требовалось согласие и не обосраться на старте. Получалось так, что ежегодно с трудом набирали восемьдесят человек, способных пережить полет. В смысле, не полет, а перемещение. Ну, хрен его разберет, как сказать умно!

– А как вас называть? – спросил я командиршу. Башка все еще кружилась, но блевануть уже не тянуло. Я ожидал любое имя, но то, что услышал, загнало меня в кому. Еле сдержался, чтоб не заржать.

– Пока ты не в строю, воинские звания роли не играют. Зови меня Кузнечик.

– Без базара, – по инерции согласился я. – Только я не понял, а когда все начнут на таких тачках рассекать?

– Долго еще не начнут, – типа, загрустил Вербовщик. – Я же тебе объяснил, что самолет не отменяет конную тягу.

– А где такую сделали, у нас или за бугром?

– За бугром, – отрубил Вербовщик. – Еще вопросы есть? Идти уже можешь?

Идти я мог.

– Вперед, не отставай, – приказала командирша.

С глазами не поспоришь, круглые часы над автобусным вокзалом показывали без семи девять. На той стороне шоссе действительно дымили всякие древние автобусы, заляпанные грязью, а возле них толклись в очередях такие же обосранные чмыри, все, по виду, деревенские. Черных было полно, больше, чем русских. В канаве на корточках тоже сидели кружком носороги, возле разбортированного колеса. Как всегда, этим чмырям, чтоб раскачаться на ремонт колеса, надо было собраться в круг и два часа курить!

Вербовщик и его мелкая подруга встали от меня по сторонам, и мы вместе быстренько перебежали шоссе. У меня ноги слегка заплетались. Ясный пень, ни один удод не притормозил перед светофором, все неслись, точно на пожар. Но мы кое-как прорвались, и только на той стороне, за автостанцией, я увидел рынок. Рынок состоял из трех раздолбанных рядов с дырявыми навесами, и торговали там всяким говном. Поднимая пылищу, к рынку подкатывали допотопные «трешки» и «шестерки», до крыши забитые баклажанами и прочей фигней, наверняка ворованной. На площади перед рынком гнили овощи, чесались собаки и, так же присев в кружок, грызли семечки звери в тюбетейках. Не, это явно был не Питер…

– Это не Питер, – подтвердил Вербовщик. Командирша молча скалилась. Я хотел спросить, чему она рада, но затихарился. Еще я подумал, что мне на сегодня доказательств выше крыши, и так ясно, что Оберст сосватал в солидную контору. Я маленько стремался спросить прямо, куда меня берут, в легион или еще куда…

– Это лучше, чем легион, – не поворачивая репы, на ходу сказал Вербовщик. – Слушай внимательно. Мы сейчас обойдем рынок, там находится склад. Там, где я тебе укажу, ты будешь сидеть и наблюдать. Ни при каких обстоятельствах ты не будешь вмешиваться, понял?

– Понял, сидеть и наблюдать…

Наконец, мы уткнулись в кривой ангар, сшитый из кусков металла. Из автобусов вываливали бабки с кошелками. На лобовом стекле одного монстра я прочел название деревни – то ли «Снятки», то ли «Опятки». К складу отовсюду стекались всякие алкаши и дегенераты, но встречались и нормальные люди, но все какие-то задроченные и морщинистые. Звери покуривали, поплевывали, перетирали свои делишки, а перед ними на цырлах шестерили русские алкаши – таскали ящики, грузили на весы картошку. Уже заходя внутрь, я увидел, что в грузчиках не только пропойцы, были и пацаны моего возраста.

Внутри мы сразу поперли куда-то влево, за мясные ряды. Здесь воняло падалью, под ногами путались какие-то коробки, железяки и мокрые мешки. Торгаши растаскивали свой товар, лысый мужик в грязном переднике рубил на колоде корову. А может и свинью, фиг ее знает. Бабки в белых нарукавниках расставляли банки с медом, дальше гремели молочными канистрами, а еще дальше я не видел – в ангаре не хватало света. Половина ламп не горела.

– Мы присутствуем на маленькой показательной операции, – Вербовщик состроил улыбку. – Мы стараемся подбирать их сугубо индивидуально. Ситуация следующая. В ближайшем поселке по субботам проводятся дискотеки. В прошлую субботу на дискотеке произошла драка. Из-за девушки. Кто-то из таджиков попытался ее грубо пригласить на танец. Вступился русский парень, девятнадцати лет. В конфликт были вовлечены несколько русских ребят, несколько таджиков и один чеченец. Причем чеченец даже не дрался. Подрались, затем помирились. После дискотеки тот русский парень, который затеял драку, возвращался поздно домой, он ехал с товарищем на мотоцикле. Его догнали на машине в степи, остановили и изрезали ножами…

– Вот суки! – выдохнул я.

– Их было четверо, все чеченцы, и на танцах их не было. Взрослые мужчины, всем примерно по тридцать лет, недавно эмигрировали с семьями в Астраханскую область. Они по дешевке скупили у местных земли и занялись разведением овец. Так выглядит их деятельность на бумаге. В реальности эти люди занимаются не только овцами. Об убийстве известно местным органам милиции, известны виновные, но заявление никто не подавал и не подаст. Люди боятся. Мы решили, что тебе придется по душе, если Кузнечик восстановит справедливость.

– Мне? Да мне уж точно в кайф, тем более, если чеченцы! А что же его друг, ну, который на мотоцикле ехал?

– Его тоже ранили, но он сумел убежать. Кстати, ты не должен воспринимать дело так, будто мы ведем в этом районе сбор разведданных. Здесь быстро все становится известно, не требуется специального дознания.

– Так они что хотели, чеченцы-то? Он что, этот русский, их телку отбил?

– Нет, судя по слухам, он вступился за вполне свободную девушку. Но тому чеченцу, который присутствовал на дискотеке, это не понравилось, и он позвал своих старших друзей.

– У них всегда так, – сказал я. На душе у меня стало муторно, так всегда бывает, когда случается гадость и не можешь ее исправить. – Они всегда со спины нападают, это точно…

– А мы не будем нападать со спины, – сообщил Вербовщик. – А вот и они… Но прежде, чем мы начнем и закончим, я бы хотел кое-что уточнить. Кузнечик продемонстрирует тебе, какими навыками должен обладать сержант после четырех лет интенсивной подготовки. Однако мы не стали бы демонстрировать боевые возможности на случайных прохожих. Если у тебя имеются возражения…

– Ну уж нет! – заржал я. – Возражений не имею! Если вы их всех тут замочите, я буду только рад!

После всех предыдущих трюков, я не сомневался, что приятели Оберста могут грохнуть кого угодно. Если честно, мне просто в падлу было признаваться, что никакие доказательства больше не нужны, но…

Но Кузнечик меня обалденно удивила. То есть я вообще в осадок выпал, когда она подошла к тачке, из которой вылезали звери. За первой «шестерой» подкатила вторая, обегрязные, багажники на проволоке, стекла побиты. Когда они все повылезали, я моментом врубился, что честной торговлей тут и не пахло. Эти братки были еще похлеще тоготорговца оружием Лечи, в доме которого мы когда-то наводили порядок. Гадом буду, эти уроды замочили немало наших русских солдат, а теперь сбежали к нам же, в Россию. Кузнечик выглядела малявкой на их фоне. Из первой тачки вылезли трое, из второй – еще трое, но один сразу ушлепал куда-то.

Мы с Вербовщиком сидели за грудой ящиков. С трассы, раскачиваясь, зарулила на площадь фура, доверху набитая овощами. За фурой, скребя дном, подскочила белая от пыли иномарка. Из нее тоже вывалили абреки, но эти сразу рванули в сторону покосившейся избы с надписью: «Кафе».

– Что она им говорит? – я подпрыгивал на месте.

Командиршу обступили черные. То есть они вначале хотели пройти себе дальше, но она их чем-то здорово увлекла.

– Она напоминает им о прошлой субботе и предлагает самим написать заявления в правоохранительные органы, – голосом теледиктора прокомментировал Вербовщик.

Дальше получилось быстро, но совсем не так, как я ожидал. Гораздо страшнее, вот так вот. Я ожидал реального махача или даже стрельбы, но не такого…

Кузнечик качнулась назад, потом вперед, и только потом я засек, что в ее руках коротко блеснул металл. Она крутанулась, приседая, и у мужиков, кроме первых горизонтальных разрезов, которые она сделала им в животах, появились надрезы пониже коленок. Она исхитрилась сзади перерезать им сухожилия.

Грохнул выстрел. Чурбаны, что грызли семечки возле своего полуразобранного КамАЗа, вскочили и кинулись к нам. Им, видать, тоже не терпелось получить перо в брюхо. Они подпрыгивали и галдели, как грачи, но не решались подойти туда, где орудовала Кузнечик.

Я так и не врубился, кто же стрелял, но нашу «немку» не задело, это точно. Командирша могла бы их просто прикончить, но она позволила зверям подыхать очень долго. Никогда еще я, млин, не слыхал, чтобы взрослые мужики так голосили, это точно…

Кузнечик грохнула всех четверых, но ее ножей я так и не увидел. Ни тогда, млин, ни после я не рассмотрел, чем она орудует. А потом голыми руками грохнула еще троих, которые сунулись сдуру на помощь. Одному в прыжке выдавила глаза, второму просто ткнула куда-то пальцем, и он загнулся, а третьему… лучше не говорить, млин, я снова чуть не блеванул. Хотя с пацанами много раз махались, и удодов всяких московских лупили, и зверей, но чтоб вот так, баба, и калечила мужиков…

Чурбаны разбежались. Кто-то выронил ствол.

– Тебе их жалко? – наклонился ко мне Вербовщик.

– Нет, – сказал я, и это было правдой.

Тут выяснилось, что во второй тачке отсиживался водитель. Я его сразу не увидел, потому что солнце в стеклах отражалось. Он кинулся на Кузнечика с тесаком типа «рембо», но она ткнула баклана двумя пальцами в шею, а потом присела, и снизу вверх, двумя пальцами – по яйцам. Мужик выронил свой тесак и стал кататься по земле, харкая красным.

Короче, мы всей нашей шоблой столько делов ни разу не натворили, сколько эта мелкая баба за минуту.

А потом, пока Кузнечик возвращалась к нам и на ходу отчищала перчатки, на нее прыгнул еще один дебил. Этот махаться не собирался, здоровенный такой шкаф, небритый, в пиджаке и майке. У него был ствол, я сразу заметил, что у него ствол. Я подскочил и заорал, но мой крик мало что решил. Носорог бежал к ней от рынка и стрелял, бежал и стрелял. Я потом врубился – это был тот тип, который сразу выкатился из «шестерки» и ушел на рынок. А теперь он вернулся и увидел, что всех его друганов мочканули. Он выстрелил четыре раза, но ни разу не попал, а «немка» изгибалась в разные стороны, как резиновая, и бежала ему навстречу. При последнем выстреле Кузнечик оказалась к нему вплотную, задрала ему руку вверх, и пуля ушла в небо.

Вокруг заорали бабы, а этот черножопый смотрел вниз, изумленно так, смотрел, как Кузнечик свободной рукой, голыми пальцами, пробивает ему бок. Она пробила ему бочину одним коротким ударом, как это делают всякие там китаезы в кино, и пошла опять к нам. А зверь остался на земле. Он лежал ничком и вздрагивал. И остальные тоже не умерли сразу, они все дергались и ползали, нарезанные, как котлеты. Они ползали по кругу возле своей долбаной тачки, песок под ними стал черный, а еще за ними волочились кишки…

Я едва не вопил от восторга, так это было круто и страшно.

– Ты хочешь так научиться? – спросила Кузнечик. Она даже не запыхалась. – Их могло быть в три раза больше. Это отребье недостойно жизни, ты согласен?

Я мог только кивать. Пока мы возвращались к джипу, я боялся, что кто-нибудь шмальнет нам в спину. У самого, млин, шоссе за нами увязались двое чурок, у одного явно что-то было припрятано за пазухой, но Кузнечик обернулась и так посмотрела, что те быстренько отстали.

– Это не все, – в машине Вербовщик растянул плоские губы и стал похож на кашалота. – Необходимо подписать еще три документа. Видишь ли, мы выполняем все формальности, иначе нельзя.

– Иначе нельзя, – словно эхо, откликнулась командирша.

Я поглядел на нее и почувствовал, как мои яйца втянулись в живот. За руль тетка не держалась, руль ей был по фигу, хотя джип несся не меньше ста сорока, а со встречными тачками расходился в миллиметре. Мы поворачивали то влево, то вправо, уходя от удара, а руль ни капельки не вращался. Тетка была занята важным делом. Она острым ножичком счищала с перчаток налипшие кровавые сгустки и чьи-то черные волосы. Можно сказать, что счищала чей-то скальп…

Я подписал все их бумажки, приколотые к пластмассовым пластинкам. Я бы тогда все что угодно подписал.

– Очень хорошо, – сказала Кузнечик, скинула, наконец, перчатки в полиэтиленовый мешок и взялась за свой дипломат. – Теперь займемся твоей памятью.

– Моей памятью?! Это как? Мы так не договаривались!

На всякий случай я потрогал пачку хрустов в кармане брюк. Бабло лежало на месте. Я не сразу воткнулся, чего от меня хотят, и решил, что хотят подпоить или посадить на дурь, чтобы отнять бабки назад.

– Во-первых, три минуты назад ты подписал договор о передаче твоей памяти на временную консервацию, – гладкое личико «немки» слегка осветилось зеленым, когда оназаглянула в свой «люк без дна». Стоило ей отпереть замки дипломата, как у меня моментом возникло ощущение бездонной пропасти…

– Во-вторых, консервация временная и добровольная, только на период прохождения службы. Когда легионер заканчивает последний контракт, он вправе затребовать память. И в-третьих, это общая обязательная практика. Я тоже не помню ничего, что произошло со мной до первого тренировочного лагеря. Не беспокойся, так намного легче служить.

– Черт с вами, – сказал я. – А это… это…

Вербовщик взял из рук Кузнечика тонкую круглую присоску и приложил мне к виску. Стало холодно, кожа онемела. Вторую присоску он приставил мне к шее, потом еще три – к затылку и другому виску. Ни проводов, ни выключателей, ничего. Кузнечик пялилась в свой чемодан.

– Это не больно. Перед тем как совершить дальний прыжок, мы вводим двойной шифр. Шесть цифр придумай сам и запиши, но не запоминай. Запомнишь потом, пусть эта бумажка будет у тебя в кармане… – Кузнечик вставила ключ в гнездо под рулевой колонкой. Несмотря на то что джип продолжал нестись, лавируя в потоке грузовиков, я сразу врубился, что настоящее путешествие еще впереди. – И еще, Николай. Тебе надо выбрать прозвище, боевой псевдоним. Есть что-нибудь на примете?

– Бауэр, – я ни минуты не колебался. – Мне нравится, когда ребята зовут меня Бауэр.

– Бауэр, – повторила Кузнечик. – Так и запишем.

Она повернула ключ, и я все забыл.

Часть вторая

ИДУЩИЕ НА СМЕРТЬ