Чтение 8–й страницы книги ~Кузнец из преисподней~

Артур переглянулся с Даляром. Они поняли друг друга без слов.

– Нам придется разделиться, – объявил президент. – Орландо, Даляр, Свирский и вы, Цырен, – идите через нижние ворота. Мы пройдем верхними воротами. Если что, мы отвлечем их…

– Поздно. Там люди, идут навстречу нам, – встрепенулся Черный Дед. – Обычные насекомые, только белые, вот и все. Никогда прежде не видал таких.

– Ну… первый-то точно не обычный, – проницательно заметил Хранитель памяти. – Тот вон, с усами ниже плеч… Гляди, Черный Дед, у него посох, как у тебя светится.

Касьян застыл от удивления. Высокие бронзовые ворота неторопливо распахнулись. По затертой брусчатке спускалась дюжина до зубов вооруженных мужчин. Одетые в грубую кожу, в штаны и безрукавки из козьих шкур, они походили на желтых дикарей. Впрочем, от доисторических людей их отличала вполне связная речь и обилие металла. Одни держали обоюдоострые секиры, помятые и ржавые. Другие тащили обломки двуручных мечей. Двое недвусмысленно помахивали снаряженными пращами. Никто из жителей Ильмень-града не нес факел или иной источник огня.

В кругу воинов, по наклонной улочке, спустился худой старик с пышными белокурыми волосами и неожиданно длинными усами. Его усы, заплетенные в косички, свисали ниже седой бороды. На глазах старичок носил плотную повязку, что совершенно не мешало ему ориентироваться в пространстве. На левом плече у него сидел сыч. Но самое главное – в жилистой руке старик сжимал здоровенный посох, издалека удивительно похожий на посох Озерника. На тупой верхушке посоха моргал алый магический глаз. Ниже поблескивали железные крылышки, и две змейки сплетались в танце вокруг… железного жезла.

Это был не посох, а скорее – тонкий стальной жезл.

Посланцы Верхнего мира побросали огрызки, вскочили, сгруппировались вокруг президента. Однако длинноусый старец с жезлом не перешел мост. Он даже не приблизился кшестигранным тумбам, обозначающим вход на бывшее кладбище. Некоторое время все молчали, рассматривая друг друга. Пещера переливалась туманными радугами. Коваль ощущал спиной, как волнами накатывает мороз. Детище Озерника добралось и до реки. Журчание затихло, вокруг валунов образовалась наледь. Оказалось, что под вторым мостом тоже плавают беловолосые трупы. Теперь они застыли, скованные тонкой полоской льда.

– Командир, второй летун чего-то издох, – тихо доложил Даляр. – Непонятно что-то.

Коваль только кивнул, в знак того, что слышал.

– Это хреново, – засопел Карапуз. – Зараз и псину, и обеих мышек угробили.

От группки горожан отделился круглолицый, покрытый шрамами детина.

– Кто таковы? – грозно спросил он, болезненно щурясь на пламя факелов.

– Мы сверху… – Президент откашлялся, подбирая слова. – Мы спустились сверху, потому что там беда. Кто-то раскачал землю…

Артур представился, стараясь избегать современных слов. Он уже догадался, что эти люди понятия не имеют о револьверах, которые цепко держал германец. И уж тем более– о пулемете Карапуза. Зато они со страхом поглядывали на ворчащую Рыжульку и на посох Озерника. Никакой реакции на рассказ о Звенящем узле не последовало. Артур понял, что говорит что-то не так.

– Они боятся Касьяна, – выразил общую мысль Орландо. – Они смотрят на… на то, что он натворил, и совещаются. Может, мы уничтожили их… их сакральное место?

– Ни хрена себе сакральное, – не слишком уверенно отозвался Коваль. – По идее, они счастливы должны быть. Ты видел там хоть одну свежую могилу?

– Коему идолищу веруете? – внезапно басом поинтересовался незнакомый жрец.

Не поздоровался, не предложил войти. Краем глаза Артур видел других вооруженных людей, притаившихся в нишах и бойницах крепости. Еще сколько-то взъерошенных голов высунулись из нор за пределами укреплений.

– В крест веруем, – решительно тряхнул гривой Карапуз.

Старец с посохом пошептался со своими.

– Мы не хотим войны, – учтиво поклонился Лева Свирский. – Мы ищем Шестокрыла…

Услышав это имя, жители Ильменя впервые встрепенулись и громко зашушукались.

– Глаголишь, аки рус, але темно… – прошамкал старец. – Прийти в Ильмень-град – одно что прийти к кудеснику. Ежли без веры шли, глагольте честью. Чую – ворожеи есть среди вас, похотью оне, яко зелием, повязаны.

– Лева, говори, – сквозь зубы прошептал Коваль. – Расскажи им о часах об этих… как его, Свароге, о Шестокрылах, обо всем расскажи. Кажется, ты им понравился.

Свирский приосанился. Очень медленно, чтобы не напугать туземцев, извлек из просмоленного брезента свои записи, обрывки книг из Московского Кремля и принялся рассказывать о цели путешествия. Когда он назвал имя божества, волосатые мужики задергались. Они подались назад и, махая руками, обступили своего незрячего предводителя.

– Кажется, они решают, зарезать нас на ужин или засолить на зиму, – предположил Даляр.

– Митя, держи на прицеле центр. Главное – во-он те бойницы, кажется, там камнеметы, – уголком рта процедил Артур. – Даляр, твой правый фланг, как всегда. Орландо – левый… и заряди на всякий случай дробью.

– Уже зарядил, – итальянец незаметно сместился к каменной колонне на мосту. В руках он расслабленно держал два дробовика.

– Я их держу, но у меня патронов всего три ящика, – проворчал Карапуз, покачивая стволом пулемета.

Даляр молча кивнул, показывая, что давно следит за своим сектором обстрела. Фон Богль терпеливо сопел у Артура за спиной. Хранитель памяти отрешенно поглядывал вдаль, но его кажущаяся сонливость могла в любой миг обернуться молниеносной атакой. Сам Артур незаметно разместил между пальцев левой руки три метательных ножа. На то, чтобы прикончить всех переговорщиков, понадобилось бы меньше пяти секунд. Но начинать переговоры с убийства совсем не хотелось.

– Тихо, не спугните, – взволнованно прошептал книжник. – Он что-то знает о Шестокрыле. Они говорят о дереве-трезубце…

– Могутний волхв среди вас, – длинноусый подбородком указал на Озерника. – Пошто дело такое сотворил? Извести нас мыслите, аки враны черные?

Обладатель жезла почему-то выбрал для беседы Свирского. Дед Касьян переступил с ноги на ногу, нервно кашлянул, чувствуя себя явно неуютно. В мгновение ока вокруг него словно образовалось пустое пространство, зона отчуждения. Артур решительно шагнул к Озернику, положил тому руку на плечо, хотя знал – не приветствует Дед таких вольностей. Но колдун на сей раз вырываться не стал, стерпел.

– Он спас всех нас, – с угрозой напомнил президент. – Если бы не Касьян, нас бы там порвали! Лева, постарайся мягко донести до наших новых приятелей эту простую мысль. И так-то великое счастье, что они по-русски понимают.

Книжник снова заговорил. Когда современные слова становились трудны для его визави, книжник лез в старинный словарь, листал, находил нужный перевод. Как ни странно, жрец терпеливо ждал. Много раз Свирскому пришлось повторять одно и то же. Горожане категорически не желали верить, что отряд явился из мифического Верхнего мира. То есть в сам Верхний мир они верили, оттуда периодически доносились какие-то вести, но почему-то считалось, что без разрешения местных жрецов входы не открываются. Вскоре выяснилось, что горожане знают даже о существовании Стражей зеркала. Они охотно покивали, тыкая пальцами в жуткую женщину, лежащую на песке.

– Они сами Стражей не видели, но изображениям поклоняются, – доложил Свирский. – Считают их за помощников богов. Я трижды спросил, что худого в гибели веталов, но они не желают отвечать. Прикладывают пальцы к губам, закрывают рты, но не признаются. Словно на них проклятие наложили!

– Спроси их, можем мы, наконец, пройти?

– Они… они говорят, что нарушено Великое равновесие. Им теперь надо ждать… тут я не понял… надо ждать какую-то определенную дату для вознесения жертвы Господину.Тогда они будут знать, что же делать дальше…

– Равновесие нарушено? – переспросил монах Цырен. Как всегда, он внезапной тенью вынырнул из мрака. – Равновесие нарушено. Это так. Скажите же им, что мы стремимся вернуть украденное на место. Мы проделали долгий путь, чтобы вернуть равновесие…

– Похоже, они считают, что мы во всем виноваты, – проницательно заметил Орландо. – Лева, спросите их, отчего они не зайдут на мост? Вам не пришлось бы кричать издалека.

Вместо того чтобы последовать приглашению, горожане яростно загомонили. Свирский оставался в полусогнутой, подобострастной позе, пока жрец не заставил своих людей замолчать. Книжника подозвали вместе с его фолиантами. Лева прихватил с собой факел, но русы отшатнулись. Вместо факела юноша в серой шкуре, подпоясанный коротким мечом, приподнял над страницами слюдяную чашку с фосфоресцирующими рыбинами. Прозрачные рыбы пучили красные глазки, было видно, как медленно сжимаются их холодные сердца. Ильменцы книги едва ли не на зуб пробовали, нюхали листы, друг друга подталкивали. Свирский постепенно осмелел, разговорился с местными авторитетами, те даже улыбнулись его шуткам. Зато картинка с изображением Шестокрыла вызвала у них священный трепет. Мужики попадали на колени, закрыв лица.

Коваль приказал своим не двигаться, стоять и ждать. В эти секунды решалась судьба экспедиции.

– У них тут война идет, – вполголоса доложил книжник, вернувшись к своим. – Даже не война, а… короче, есть много городов, множество деревень, и не везде славяне. Есть германцы, точнее – тевтоны, есть чудь, мери, даны… Они перечислили мне множество народностей, хотя я подозреваю, что половина из них говорит, в конечном счете, на древнеславянском… Так вот какое дело. Рыцари данских кланов из города Тора собирают мзду живыми детьми и наглеют с каждым разом все больше. Вот что я понял. Это у них всегда происходит: то одни сильнее, то другие. Но Ильмень-град ни с кого долгов не собирает, они мирно жить хотят… Но в этот раз, а конкретно – буквально вчера, была лютая сеча. Старожилы не припомнят такого. Ильмень-град детишек так и неотдал, поскольку варяги неправы были. Они уже свои недоимки в сечене получили… в феврале то есть. Так вот… Детей спрятали, баб спрятали в старых выработках. Главный их, Богомил, – это тот, усатый, с железной палкой, – он говорит, что многие в Онегу ушли. Но есть для нас новости и похуже.

Даны стерегут теперь все дороги, и к Шестокрылу не проехать, а живет он в какой-то дереве, за этой самой Онегой… Только непонятно, это – река, озеро или тоже город. И еще были им знаки. За три дня до нас иссяк горячий ключ, который бил в городе тысячу лет. Один ключ остался, со дна Ильменя достает, но этот слабенький. А другой, от которого все грелись, мылись и дома топили, тот иссяк. А за день до сечи вон там треснули своды Мира, как они это называют. Их оракул, ильменский, предрек, что через трещину придут злые горные бесы и нарушат Великое равновесие. Так и есть: мы пришли…

– Да ужжж… – только и сумел выговорить Озерник. – Так на кой ляд было нечисть на нас спускать?

– Они не желают говорить о некрополе, – виновато всплеснул руками книжник. – Я только понял, что это место обходили все. И все приносили сюда что-то в жертву. Всегда так происходило, веками. Теперь главный ихний плачет. А нас убить ему тоже страшно. Был знак, что убивать нас нельзя, еще хуже станет.

– А детей своих отдавать врагу не страшно? – прорычал Карапуз. – А ну, дай я сам его спрошу, козла такого!

– А вот это не надо, – президент ловко поймал полковника за локоть, оттащил назад. – Митя, ты нам дипломатию не разрушай.

– Они отдают детей каждый год, – мрачно покивал книжник. – И не видят в этом ничего особенного. Отдают девушек на приплод. Они считают это частью Великого равновесия. С другой стороны, равновесие в том, что никто не может свободно ходить между Нижним и Верхним мирами. Тут я не совсем разобрался, Богомил твердит, что «время заперто». Если его отпереть, все погибнет.

– Время заперто? – задумался Артур. – Орландо, как тебе идея?

– В принципе, все сходится, – адмирал честно контролировал свой сектор обстрела, поэтому головы не повернул. – Многое сходится с твоей теорией о жидком зеркале. Но как изложить математический аппарат этой теории – не представляю. Если бы время под жидкими зеркалами просто текло медленнее, это не помешало бы шахтерам наткнуться на подземные города. Из того, что я сейчас услышал… Дедославль, Онега, Ильмень, Ростов, Белоозеро, Каргополье… это же целая страна. Невероятно, что до Большой смерти не наткнулись. Строили метро, ракетные базы, шахты.

– Вывод?

Артур опять скинул обувь. Уже стало возможным снова ходить босиком. Лед стремительно таял под голыми пятками. Коваль слегка расслабился, от ильменцев не исходило прямой грозы. Напротив, они уверили себя, что колдун из Верхнего мира заморозит их всех, и приготовились умирать.

– Вывод простой, хотя ничем не подкреплен, – Орландо поудобнее перехватил оружие. – Жидкое зеркало не замедляет время. Оно переносит нас в иную временную плоскость, если такое определение приемлемо. Иной вектор времени, и, соответственно, смещаются все вектора материального мира. Найти Изнанку нереально, если оперировать понятиями евклидовой геометрии. Для наблюдателя из любой точки земли Изнанка покажется точкой.

– Оригинально… – Коваль задумался. – Весь вопрос вот в чем. Мы имеем дело с запредельно высокой технологией или это естественный природный феномен? Ведь, по сути, жидкое зеркало – это тамбур в локальную черную дыру…

Однако договорить президенту не позволили.

– Слуги Богомила спрашивают, можем ли мы их одарить палицами огненными, которыми мы веталов поразили? – обернулся Свирский.

– Пару ружей дадим, – кивнул президент. – Только где они патроны будут доставать?

– Азм есть волхв сварожий Богомил, – низким басом произнес длинноусый старик. – Шестокрыл глаголил о вас… Вступите в город с миром. Но ежли станете ворожбу творить – спущу всех в зубы к щукам!

Потянулись через мост. Подручные Богомила внезапно скрестили секиры, когда настала очередь германца.

– Ему нельзя, – уперся жрец. – Рази не чуете? Погибель на ем… место ему там, на погосте. Ты иди, иди, прощевай…

Артуру показалось, что он ослышался:

– Какая такая погибель?! Черт побери, этот человек мне только что жизнь спас! Он пойдет с нами вместе!

Коваль даже подумал, что подземники каким-то чудом выяснили национальность альбиноса и не желают пускать в город немца. Но фон Богль повел себя совершенно необычно. Он расстегнул плащ и принялся снимать патронные ленты. Быстро освободившись от патронов и револьверов, сложил все богатство у перил моста и коротко отдал честь:

– Мой президент, этот человек… он прав. Меня поцарапали.

– Что-о?! Когда, где?

Германец задрал куртку. На боку виднелись три маленьких пятнышка – следы зубов. Крови не было, но кожа вокруг места укуса стремительно темнела.

– Чего ж ты молчал? – взревел Кристиан.

– Стойте, погодите… – Артур давно не чувствовал себя таким беспомощным. – Хранитель, ты поможешь ему? Дед Касьян, неужели ничего нельзя сделать? Давайте вырежем,давайте пустим кровь! Свирский, да спросите же у этих балбесов! Они ведь тут живут, возле кладбища, должны знать!

Богомил отрицательно помотал головой. Озерник подошел вплотную, приказал немцу – «Дыхни!»

– Правду говорят… не спасешь. Зараза уже в голове евонной, в легкие проросла, – и, заметив, что Артур потянулся то ли обнять немца, то ли пожать ему руку, Озерник решительно вклинился между ними: – Не трожь его! А ты уж прости, милок, не серчай…

– Неужели ничего нельзя сделать? – Ковалю не верилось, что этот немногословный, терпеливый, исполнительный человек вскоре умрет. Такой крепкий внешне, необычайно выносливый, и, кроме того, – стрелок, которому не было равных! Как же его угораздило?!

– Моя семья, герр президент… – Фон Богль закашлялся, прикрывая рот рукавом. Когда он отнял руку, все ахнули. По подбородку густо текла кровь. – Моя семья, в Патеркирхене… они…

– Мы все сделаем, – пообещал президент. – Клянусь вам, герр Богль, все вопросы пенсий…

Он запнулся, потому что разговаривать стало не с кем. Братство Креста понесло первую потерю. Все невольно поглядели на Карапуза. Бравый полковник со Стражницей на плече застыл посреди моста.

– А меня, выходит, пропустили? – с кривой улыбкой спросил Митя.

Богомил что-то ответил.

– Волхв говорит, что большой человек не заразен, но, скорее всего, умрет послезавтра, – озвучил книжник.

СЕЯТЕЛИ СМЕРТИ

Степан Наливка смотрел во все глаза, но никак не мог понять, что же происходит над волнистым горизонтом. Словно облако черное сгустилось, но, несмотря на сильный ветер, не желало улетать. Или не облако? Черное что-то, точно колючая кромка леса вдруг придвинулась, нависла зловещей паутиной. В ту сторону, где остался Ебург, Степан старался не глядеть. Жирные дымы клубились над дырявыми крышами, облака искр взлетали над пакгаузами и складами, ветер доносил крики и выстрелы. Степан не жалел о городе. Навстречу вооруженному каравану попадались беженцы из дальних деревень, они доверчиво стремились в столицу губернии, надеялись спрятаться от бесов и произвола разбойников. Они выбегали навстречу штыкам и винтовкам, надеясь на помощь, но помощь им никто оказывать не собирался. Не до глупых крестьян, когда страна в опасности!

Эскадрон шел крупной рысью, не останавливаясь для привалов. Перевалили мост через Исеть, свернули южнее. Ветер с востока дул все сильнее и сильнее, все чаще налеталтакими дикими порывами, что лошади оступались, скользили копытами по замерзшей вдруг земле. Бывший управитель железных дорог, Степан Наливка возглавлял караван из трех сотен всадников с поклажей. У Степана все время было ощущение, словно он спит и никак не может проснуться. Недавняя, страшная смерть жены и еще троих домочадцев казалась чем-то давним, далеким. Походило это на притупившуюся боль от осколка, восемь лет назад засевшего в ноге. Степан силился прийти в себя, спешивался, окунал голову в ледяной ручей, периодически прикладывался к фляжке с можжевеловым самогоном, растирал уши, но… Никак не мог очнуться. И поганое это состояние началось после ночной попойки. Кажется, поднимали кружки, чокались, пили за новую Россию, за Пакт вольных поселений, за новую народную власть… Потом Наливку кто-то смачно целовал в губы, нацепили новый орден и заставили трижды расписаться. И другие расписывались, и крест, кажется целовали, и клялись стоять до конца, пока не сгинет Проснувшийся Демон, враг земли русской, наславший на город летучих бесов…

Что же там еще было?.. Его повысили в должности! Да не просто повысили. Кажется, папа Саничев, избранный верховным атаманом, зачитал приказ. Степан Наливка назначался в новой Уральской республике старшиной по всему транспорту и лесным угодьям. А угодья – от океана и до океана, дух захватывает! Обещали присвоить звание генерал-майора и бумагу с гербом выдать! Это вам не в Ебурге одном пьяными стрелочниками заведовать да каждый день трястись от страха, что петербургское начальство башку снесет!

Степану Наливке в новой вольной республике тут же в пожизненное и вечное владение выдали двести гектаров пашни, коней табун, сотню дикарей пленных, дом каменный в центре Ебурга, аж на три этажа, девок десять штук, в прислугу, тоже из дикарок-шептунов, да жалованье положили серебром. А в прямое подчинение отдали целый полк! Не прежних голодранцев, а верных казаков да ковбойских сынков собрали.

Эскадрон понемногу втягивался в молодой ельник. Лошади нервничали, дергали поводья. Кавалеристы притихли, оглядывались на дальний горизонт. Почти все в отряде были местными, родились и выросли в Ебурге и окрестностях, но в такую передрягу попали впервые. Трава полегла. Среди лета с елок опадали иголки. Опадали разом, горстями, точно корни подгрыз кто-то. Птицы пропали. Мелкая тварь еще вчера сбежала на запад, катились ковром по земле, все вместе, – зайцы, мыши, хорьки, куницы – все… Ветер налетал короткими шквалами. В моменты затишья с востока доносился низкий гул, перемежавшийся короткими резкими всхлипами и писками. Черная полоса над пологими холмами стала еще ближе.

«Точно осы дикие, – пришло в голову Степану. – Точно осы со всего света собрались и на нас войной идут…»

– Ваше благородие, вас просят там… – угодливо склонился желтолицый десятник в лисьем треухе, со шрамом через все лицо.

Еще вчера бывший управитель и помыслить не мог, что в подчинении у него окажутся разбойники из желтых дикарей. А нынче они уже и не разбойники, а «Черные волки», гвардия – так их окрестили те, кто пережил в Ебурге первую страшную ночь. Гвардию собирал полковник Гирей, собирал жестоко, сурово, но справедливо. Сынки богатых ковбоев сами потянулись – за должностями и наделами, а разбойничков из городских острогов освободили. Да не всех, а тех только, кто новой власти присягнул.

Наливка пришпорил коня, пронесся вдоль строя. На повороте тропы, на мшистом каменном козырьке, нависшем над тайгой, ждали его четверо. Сам папа Саничев, наместник края, а с ним – представители от Среднеуральска, от Арамиля и еще откуда-то. Сверху, с пригорка хорошо просматривался большак, по которому катили подводы, шли пешие и конные. На поляне мужики грелись вокруг костров, кто-то мучил гармонику. Громадная сила собиралась. Перед ополченцами рвал глотку поп в засаленном полушубке поверх рясы, уговаривал вступать в войска Уральской республики.

– Что, господин генерал, невесел? – Папа Саничев подкрутил ус. – Погляди, какая сила за нами. Погляди, вся земля русская против самозванцев встает! Вот, знакомься, это атаман Золотуха из Верхней Пышмы привел пополнение. Принимай командование, все твои!

Мужчины обменялись рукопожатием. По мнению Степана, войска атамана Золотухи представляли собой нелепый сброд. Одеты в отрепья, вооружены вилами и цепями, а рожи такие, что в потемках лучше стороной обходить. И увешаны барахлом, которое успели награбить в домах чиновников.

– Поднимайте ваших людей и пристраивайтесь за нами, – распорядился Наливка. – Копать-то они умеют?..

На рысях прошли разрушенный поселок. Над тлеющими углями голосили старухи, редкие уцелевшие жители прятались под завалами. Никто не выскочил с хлебом-солью, никто не обрадовался залихватской песне. В деревне нечисть как следует потрудилась. Тучи мух кружились над изуродованными телами. Кое-где ноги и руки отдельно от тел валялись. До полусмерти напуганные псы тявкали из облезлых кустов, не решались вернуться на пепелища. Бесов, натворивших столько бед, не встретили. Разве что несколько дохлых, на обочине. Возле их черных трупов даже мухи не кружили.

Прошло еще два часа. Чем дальше удалялись от города, тем увереннее пели птицы. Листья и иголки уже не осыпались, тайга снова ожила. Зато показалась колючая проволока и шлагбаум с предупредительной надписью.

– Ваше благородие, никак четвертый острог видать!

– Есаул, командуйте привал, – Наливка ловко встал на седле, приложил к глазам бинокль.

Все точно. Посреди заросшей соснами котловины поднимались дымки, торчали вышки часовых и дюжина кирпичных труб. Слышался звонкий перестук, шум водяной мельницы и нестройное мужское пение. Эскадрон добрался до места назначения. Отсюда каторжан водили на гранитные карьеры и лесозаготовки. По проверенным данным, в четвертом остроге надрывались самые злостные враги петербургской власти. Здесь вкалывали и подыхали целыми семьями, без права на возвращение и переписку. Опальные купцы и фабриканты, не желавшие платить грабительские поборы, богатые фермеры, изнуренные продналогами, дезертиры и поджигатели. Короче, самые лучшие люди земли русской. И, судя по спокойному поведению часовых, по вкусным запахам кухни, нечисть сюда еще не добралась.

– Провода мы им перерезали, все исполнено! – Из подлеска прибежали тунгусы в мохнатых шапках, показали длинные лезвия и ножницы.

– Хорек, Золотуха, вы – налево. Шепелявый, Мухомор – берите своих людей, заходите справа. По нашему первому выстрелу атакуйте восточные ворота. Острожников не бить, остальных можно всех убивать. Понятно?

– Так точно!.. Сделаем!

Младшие командиры резво разбежались выполнять приказания. А у Степана снова сладко шевельнулось в животе. Все-таки здорово, когда есть вот такая власть – настоящая, а не кабинетная! На долю секунды у Степана в голове что-то дернулось, словно лопнул сосуд, возникло какое-то неприятное воспоминание. Майор потряс головой, силясь вспомнить, что же такое плохое произошло прошлой ночью. Кажется, что-то случилось дома? Кажется, у него была жена, и ее погубил проклятый президент Кузнец…

Наливка так и не вспомнил в точности про жену, а скоро некогда стало о глупостях рассуждать. Как и положено старшему, он выехал вперед и в сопровождении четверых казаков бодро поскакал к главным воротам каторжной тюрьмы. С воротных вышек его мигом заметили, подняли гвалт, защелкали затворами, но скоро успокоились.

– Кто таков будешь? – грозно спросили из-за железного листа. – Разве не видали шлагбаум? Тут закрытая зона, не положено сюда…

– Меня послал губернатор, – Наливка соскочил с коня, медленно пошел к воротам с листом в руке. – Я управляющий железной дорогой, меня послали к вам с отрядом, велено разгрузить четыре полные телеги с одеждой и харчем. Президент Кузнец скоро в наш край на бронепоезде приедет, будет ваш острог посещать. Так что велено всех в чистое переодеть, больных в городскую лечебницу забрать и к обеду мяса свежего доставить.

– Ни хрена себе, – задумались за воротами. – А нам ничего не говорили… А что у вас там, в Ебурге, творится? Вроде горит что, и стрельба?

– Дикари бузили, – не моргнув глазом, соврал Степан. – И ураган сильный. Ураганом повалило столбы, вы разве не слышали? У вас тоже ведь связи нету, верно?

– А ну погодь… стой там… – За воротами зашептались, затем другой, уверенный голос произнес хрипло: – Эй, кто ты там? Управляющий? Да я тебя знаю же… Братцы, это правда Наливка, он нам рельсы тянул… С тобой говорит комендант трудовой тюрьмы, капитан Мохнач. Так это ураган был? Какого черта мы сутки без связи сидим?

– Это был ураган, и будет снова. У меня бумага от губернатора, предписано, чтобы вы пустили меня с товаром и приняли на склад. А чтобы починить столбы поваленные, выделяйте мне сто человек в помощь. Самых крепких, на ремонт путей…

– А чего в первый острог не поехал? Там же ваши, местные сидят. Их губернатору можно пользовать…

– Так всех уже забрали, дорогу чинить перед бронепоездом, – убедительно соврал Степан Наливка.

Он своими ушами слышал, как папа Саничев отправлял людей в первую тюрьму, с приказом – никого в живых не оставлять. Да и правильно, заключенные там пакостные, из местных, надежды на них мало…

– Ладно, комендант, как хочешь. У меня телеграф работает. Я пишу губернатору и в Петербург, что ты в военное время, и заодно – во время бедствия, отказался помочь и не принял товар для острога…

В воротах отворилась калитка. Вышел высокий, с нашивками Трибунала, в серой шинели, с карабином.

– Ладно-ладно, не гунди, отпираем, – успокоился комендант. – Где там твои телеги?

Дальше все случилось очень быстро. Три груженые подводы вкатились в первый двор. Четвертая подвода, как будто случайно, застряла прямо в воротах. Рогожа на первой телеге откинулась. Из-под связок старых тулупов выскочили казаки атамана Шепелявого. Защелкали тетивы арбалетов. Часовые на четырех вышках не успели открыть огонь, все попадали мертвые. Часовых в будках у внутренних ворот закололи длинными пиками.

– Эй, измена! Измс. ахххр…

Схватившись за распоротое горло, упал лейтенант, начальник караула. Солдаты, помогавшие вытаскивать застрявшую телегу, обернулись, и… каждый получил в горло по короткой стреле. Комендант схватился за револьвер, но тут же откинулся назад с выпученными глазами. Лассо затянулось у него на шее.

– Живо все внутрь!

Со всех четырех телег попрыгали мужики с ножами, луками и арбалетами. Одни бесшумно полезли через окна караулки, другие стали отодвигать вторые ворота. Маленький бурят в халате бегом бросился назад, к повороту дороги, где поджидали главные силы заговорщиков.

Внутренние двери зоны отворились. В тот же миг эскадрон Наливки галопом ворвался в первые ворота. Раздались автоматные очереди – это ударили часовые с дальних вышек. Пули вспороли воздух совсем близко от плеча майора, но Степан только расхохотался. Он глядел, как за ноги на аркане волокут толстых охранников, и смеялся. Он стал гораздо храбрее и выносливее, чем раньше. Может, это оттого, что громадный Посланник прикоснулся к нему ночью? От Посланника странно пахло, как-то по-звериному, один глаз был у него замотан тряпкой, рожа волосатая и ноздри как у быка…

Больше ничего Наливка припомнить не мог, снова затрещало в висках.

– Налегай, братцы! На ножи их, сволочей!

– Режь душегубов! Режь гадов питерских!

По звуку первого выстрела одновременно пошли на штурм засадные отряды. Острог был окружен, у гарнизона не оставалось малейшего шанса прорваться наружу. Телеграфа и телефона их тоже лишили, а почтовых голубей уже лет семь как упразднили. Желтые дикари под командой атамана Золотухи окружили казармы и расстреливали всех, кто пытался высунуться. Стрелков на башнях ловко сняли снайперы.

Из столовой выскакивали темные фигурки, отстреливались на ходу. Их накрыли пулеметным огнем. Повылетали окна в столовой, в казарме. Затем в окна полетели бутылки с горючей смесью. Те, кто не сгорел заживо, выбегали с поднятыми руками, но их тут же добивали. Дольше всех держались караульные, охранявшие арсенал и склады техники. Выкурить их из крепких кирпичных бастионов оказалось непросто, осажденные огрызались из пулеметов, простреливали весь главный плац. Так продолжалось, пока буряты из отряда Шепелявого не подкатили к окошку арсенала огнемет. Караульные предпочли сгореть заживо…

Наливка, подбоченясь, въехал во внутренний двор. Тюрьма оказалась гораздо больше, чем он мог себе представить. По сторонам главной аллеи высились запертые кирпичные бараки, из окошек выглядывали то ли радостные, то ли напуганные каторжане. За бараками виднелась кривая почерневшая церковь и крепкие богатые дома охранников за отдельной проволочной стеной. Еще дальше находились механические мастерские. Блестели рельсы, на них готовились к погрузке сразу шесть вагонов с рудой. К открытым крышам вагонов вел насыпной пандус, на него вагонетки с породой вкатывали вручную.

Работа в зоне замерла при первых выстрелах. Многие заключенные под шумок пытались сбежать, но прорваться наружу не могли. Наливка приказал бегущих расстреливать. Остальных приказал выводить на плац и строить. И главных разбойников, кого найдут по спискам, отводить отдельно, чтобы прилюдно снять кандалы. Но кандалы и двери бараков оказались надежно заперты. Наружи работала только одна смена заключенных, человек триста.

Приволокли избитого коменданта. На его глазах зарубили двух помощников, еще троих офицеров расстреляли в домах и погребах, вместе с бабами и детьми. Майор четко выполнял приказ папы Саничева – гнобить все бесовское племя, до последнего колена!

– Сколько в остроге кандалыциков? Сколько по политике сидит? Сколько попов? – приступили к коменданту с огнем. – И где ваш начальник? Где главный тут?!

– Три… триста, – прохрипел полузадушенный комендант. – Не убивайте, пожалей детишек, а?.. Все скажу, сам цепи отопру. Триста кандальников, из опасных, а попов штук семьдесят, а по политике еще двести сорок наберется…

– Ваша благородь! Начальник тюрьмы утек, вчера ишо! – доложили разбойники, вернувшиеся из красивого особняка. – Все бросил и сбежал, даже деньги на полу!

– Вот сука! А ну, комендант, давай ключи! Ключи от бараков давай, сука! И от кандалов!

– Это парни Ивана Крапивы, – доложили Наливке, когда распахнулись двери первого барака. – Пять лет уже на руднике спину гнут. Засудили скоро, в Петербурге, за мелочь всякую. Люто Кузнеца ненавидят…

– Вот и прекрасно, – засмеялся майор. – Выводите атаманов первыми, дайте им стулья. Шепелявый, давай своих на прииски. Всех сюда собрать, понял? Все работы остановить!

Наливка сам не ожидал, что в четвертом остроге окажется так много каторжан. По спискам выходило больше трех тысяч, но многие валялись в тюремной больнице с разными хворями. Очень скоро выяснилось, что начальник довел до смерти без малого сотню человек – из тех воров, кто отказывался работать. От плохой еды и насекомых многие валялись с болезнями, каждый день буянов увозили на кладбище, кидали в яму с известьюбез крестов и надписей.

– Вот что, ребята! – обратился к угрюмым темным лицам новый большой начальник. – Мы пришли освободить вас! Кончилось времечко для Проснувшихся Демонов! Конец ихней власти!

Строй задвигался, заревел, зашумел.

– Атаманов – освободить! – приказал Наливка. Дождались, когда главные воры скинут цепи, когда им поднесут по кружке вина, куску мяса, пока переоденут чистую одежду, после чего выволокли на плац последних оставшихся в живых охранников – человек десять. Их тут же прилюдно зарубили под счастливые вопли собравшихся…

Выкатили вино из запасов тюрьмы, копчености, рыбу, картошку. Затем майору откуда-то принесли здоровенный жестяной рупор. С его помощью не пришлось сильно надрыватьглотку.

– Ребята, слушай меня! – закричал Степан, привстав на стременах. – Сейчас наши друзья освобождают честных людей в первом и третьем острогах. Это здесь, недалеко…А завтра вы сами пойдете спасать своих братьев, что мучаются под пятой изверга! Вот что, ребята! Идти вам все равно некуда. Потому как война будет повсюду. Война тех, кто за изверга-президента стоит, и всех прочих русских людей. Глядите, это знамя! Знамя нашего полка, знамя нашей Уральской республики… Каждый, кто хочет идти с нами,пусть целует знамя и повторит слова клятвы. Тому дадим форму, дадим паек жирный, оружие и пенсию. Тому забудем все грехи и дадим новый паспорт…

Он выкрикивал простые, жестокие, но справедливые слова. Шеренги каторжан застыли, внимая с восторгом и недоверием.

– …каждый, кто честно прослужит и в борьбе себя покажет три года, получит на вечные веки надел земли, поле, и лес, и скотину, и заемные деньги на хозяйство… Каждый, кто прослужит честно пять лет, получит дом в городе и заемные деньги на лавку или какое иное дело… Все прежние законы и поборы отменяются! Все прежние грехи забыты!

К полковому черному знамени уже выстроилась очередь. Целовали, клялись, скидывали в костер завшивленные робы и штаны, обряжались в форму. Вокруг жгли другие костры, запекали картошку, плясали, обнимались с освободителями, недоверчиво слушали рассказы о восстании, о нападении на город летучих бесов. Многие на волю выбраться и не мечтали, ибо в четвертом остроге содержали самых закоренелых врагов государства.

– …Кто желает нас покинуть – скатертью дорожка! – гремел Наливка. – Проваливайте, но помните! Вокруг – тайга, и вы для нас – волки! Кто на воровстве попадется – будем убивать. В город побежите? Давайте, бегите, поглядим, кто из вас до утра доживет…

Спустя два часа Степану доложили. Две тысячи восемнадцать человек записались в войско Уральской республики и приняли присягу. Шестьсот одиннадцать человек не соблазнились службой, ринулись в леса.

– Неужто отпустить их? – нерешительно спросил у начальства Шепелявый.

– Пусть проваливают, – усмехнулся Степан. – Они сдохнут от голода в лесах. А в городе их сожрут бесы…

– Куда нам теперь, ваше благородие?

– Стройте людей. Идем к мосту. Забирайте с собой все съестное и все, из чего можно сделать палатки. Будем разбирать пути. Будем строить завалы на дорогах. Будем валить лес. Чтобы враг не пробрался к нам.