Чтение 24–й страницы книги ~Железный Сокол Гардарики~

Однако на бывшего опричника это движение не произвело ни малейшего действия.

– Недосуг мне. Дело есть.

– Дело так дело. – Сергей озадаченно уставился на колоду. – Выкладывай.

– Мне венец мономаший нужен.

– Эк, удивил, – хмыкнул мой напарник. – Ты пойди поищи, кому он не нужен.

– Мне для особливой цели, – еще больше нахмурился Порай.

– Кузнечиков ловить нечем? – делая наивные глаза, спросил Лис.

– Думай, с чем шуткуешь! – сурово оборвал Никита. – Да ты не боись, я из этих стен его выносить не стану. Да и надобен он всего на миг.

– На миг, говоришь… – Сергей почесал затылок. – А, была не была! Давай так. Сыграем круг. Твоя возьмет – дам за чепчик подержаться, а нет – ваш кафтан – наш кафтан.

Царский брат недобро зыркнул исподлобья, однако, не вдаваясь в споры, буркнул:

– Сдавай.

– Ой, гляди, без портков останешься, – тасуя колоду, предупредил Сережа.

Я отвернулся, чтобы не видеть привычной уже картины беззастенчивого грабежа, и вновь углубился в мысли о предстоящей схватке с Девлет-Гиреем.

– А, черт! – раздался за спиной ошарашенный голос Лиса.

Я резко повернулся. Карточная колода в панике разбегалась по столу, все больше теряя вид привычных мастей и превращаясь в каких-то странных насекомых.

– Стало быть, вот оно как, – мрачно проговорил Никита, поднимаясь со своего места. – Стало быть, чародейские карты.

– Ой-ой-ой, какие мы нежные, – обиженно бросил мой напарник, разглядывая клочья серой шерсти, оставшиеся в руках. – Сам-то чем лучше? Испортил полезную вещь, а еще обзываешься. Между прочим, если б не эти карты – хрен бы сейчас твой братец на троне сидел!

– Тебе-то откуда ведомо, что он брат мне? – внезапно успокаиваясь, проговорил новоявленный воевода.

– А вот ведомо!

– Ну да ладно, все едино я выиграл, так что шапку давай.

Лис тяжело вздохнул, бросая тоскливый взгляд на внезапно пересохший источник быстрого обогащения, и направился к запертой на висячий замок кладовой. Спустя минуту он вернулся, держа в руках бесценный символ царской власти.

– Хорошая шапочка. Не красная, правда, но тоже ничего. Хотя в морозы наверняка в ней уши мерзнут. На вот, держи, любуйся.

Никита бережно принял из рук моего напарника эксклюзивный головной убор и, поставив шапку на стол, неспешно стал расстегивать кафтан.

– Мужской стриптиз перед короной. Это шо-то новенькое, – не замедлил откомментировать Лис, но Никите до его слов не было дела.

Он снял с груди небольшой бархатный мешочек, в каких обычно носят локоны возлюбленных или же мощи святых. Ни слова не говоря, развязал ладанку и вытряхнул на руку крупный алый камень, переливающийся скрытым внутри огнем, точь-в-точь как те, что горели сейчас на царском венце. В полном молчании он поднес рубин к куполу шапки…

Произошедшее далее, вероятно, озадачило бы самых рьяных сторонников материалистического объяснения чудес. К счастью, мы с Лисом к таковым не относились. Как мне показалось, шапка Мономаха просто выплюнула один из камней, и тот, скатившись на пол, разбился вдребезги. Затем рубин, лежавший на ладони Никиты, поднялся, точно притянутый магнитом, и буквально врос в освободившееся место.

– Драконья кровь, – выдохнул мой напарник. – Вот от чего мои картишки разбежались!

– Постой, – отходя от первоначального удивления, проговорил я. – Это что же, тот самый камень, который пропал много лет назад?

– Сам, что ли, не видишь? – повернулся ко мне Порай.

– И давно он у тебя?

– А тебе-то до этого что за дело?

– Дело как раз самое прямое. Насколько я помню, камень этот не так давно по всей Руси искали. А ты в ту пору при Штадене состоял, который за транспорт с каменьями отвечал. И надо ж такому случиться, что все эти рубины, гранаты и прочие вдруг красным дымом развеялись…

– Не суй нос, куда не просят! – жестко оборвал Никита. – Никуда они не развеялись. Или ты думаешь, что оружие, кони и доспехи для Рюриковых людей с неба, аки манна, свалились?

– Если честно, я думаю, что драконью кровь похитил Софьин отец или еще кто из ее близких. А вы, чтобы от них подозрение отвести, дядю моего чуть на дыбу не отправили. Он ведь из-за камешка этого от Ивана сбежал.

– Нашел о чем тужить. Теперь он при Рюрике первый советник, – криво усмехнулся мой собеседник.

Наши пререкания были прерваны самым неожиданным образом.

– Не такая уж она и тяжелая, – крутя в руках шапку Мономаха, объявил Сергей. – Крыжацкий шлемак – и то тяжелее.

С этими словами он водрузил царский венец себе на голову.

– Не сме… – предостерегающе закричал Порай, но было поздно.

Лицо друга мучительно исказилось, как будто голову его сжали раскаленными клещами.

– Ой-й-й! Еханый бабай! – выдохнул он, едва не теряя сознание.

Подскочивший Никита резким движением сорвал «сильнодействующий» головной убор с покрытого испариной чела.

– Куда башку суешь, олух?!

Очевидно, Сергей не слышал этих слов. Он сидел на полу, ощупывая голову руками, точно проверяя, вся ли она в наличии.

– Шо это было?

Я подал ему руку, помогая встать.

– Это я у тебя хотел спросить.

– Улет! Представь, шо тьма-тьмущая людей, зверей, нечисти всякой наперебой горланят тебе на ухо о своих делах и проблемах. Так вот, лучше уж на стреляющей пушке вздремнуть. – Он еще раз ощупал свою ударопрочную голову. – Мозги всмятку!

С осторожностью, точно мину, Лис возвратил заветный венец под замок и, вернувшись, спросил Никиту:

– И шо, цари такое носят?

– Для того, чтобы ТАКОЕ носить, – в тон ему ответил государев брат, – сызмальства готовиться надобно, да и то без толку, если в жилах твоих царской крови нет. И надевают они ее только в особливых случаях, а не для красы на всякий день. Сказывают, Ивашка по малолетству венец сей на головенку напялил, с тех пор умишком и повредился. Ты правильно разгадал, – повернувшись ко мне, продолжил он, – князь Бельский тогда камень этот отсель изъял. Только не корысти для, а дабы царенок несмышленый вовсе рассудок не утратил.

– Да-а, – усаживаясь на табурет, резюмировал Лис. – Как говорят заморские заморыши – не по Хуану сомбреро.

Но стоило ему усесться, как ножки табурета, до того казавшиеся непоколебимо устойчивыми, разъехались, вновь роняя Сергея на пол.

– Блин, – выругался он. – Не стоило Бабая поминать…

Пир громыхал если не на весь мир, то на пол-Москвы – точно.

– Тише! – поднимаясь из-за уставленного яствами стола, крикнул Рюрик.

– Тихо, тихо, – во все горло закричали придворные, распугивая шумом кремлевских ворон.

– По зрелому разумению, – наконец, дождавшись тишины, заговорил Рюрик, – решил я, что негоже хозяину быть без хозяйки, а царю русскому без царицы. А посему – при вас при всех, людях моих ближних, нарекаю супругой моей и царицею княгиню Софью, дщерь Федора Бельского.

Глава 29

Если долго глядеть на облака – можно рассмотреть отпечатки наших пальцев.Генерал А. Лебедь

Якоб Гернель критически оглядел меня со всех сторон.

– Увы, мой мальчик. Это не Париж и даже не Лондон. Шить здесь не умеют.

Я скосил глаза, пытаясь разглядеть то, о чем говорил дядюшка. Мой торжественный наряд, предназначенный для участия в завтрашней коронации, по блеску шитья и сиянию яхонтовых пуговиц был пределом мечтаний какого-нибудь вождя дикарского племени. Я привык к одежде менее броской, но эпоха не разделяла моих взглядов.

– Сам погляди, – продолжал между тем лорд Баренс, – под мышкой морщит, по бокам топорщится. К тому же, как мне кажется, алый цвет тебе не очень к лицу. И фигура подкачала.

Я невольно оскорбился. Быть может, я и не готов был выступать на конкурсе «Мистер Олимпия», но телосложение имел атлетическое и вполне мог им гордиться, о чем и не замедлил уведомить своего придирчивого «родственника».

– Твоя мускулатура нужна на поле боя. А здесь, среди людей знатных, особо ценится дородность. Вот скажи, где твое брюшко?..

Я был вынужден согласиться, что данный атрибут высокого положения мною еще не приобретен.

– С этим надо бороться, – развивал свою мысль царский советник. – Можно, конечно, что-нибудь подложить… Но попробуем по-другому. Оденем-ка на опашень соболью шубу. Сходи погляди в моем гардеробе. Может, там найдется что-нибудь пристойное…

Он еще раз критически оглядел мою фигуру:

– Нет, этому закройщику положительно нельзя позволять шить ничего, кроме саванов.

Я нехотя повиновался. Идея скинуть десяток фунтов, напялив на себя целый шкаф драгоценных одеяний, отнюдь не радовала. При том, что во всем, что касалось моды и стиля, авторитет лорда Баренса был незыблем. Где бы и когда бы он ни работал, его наряды были верхом совершенства и образцом безукоризненного вкуса. Сейчас мне предстояла нелегкая задача подобрать что-либо подходящее из того множества костюмов, которые хранились в его гардеробной комнате.

Но стоило углубиться в это занятие, как за стеной послышался скрип открываемой двери и удивленный голос дядюшки.

– Ты? Но почему в таком виде? Что-то случилось?

Я было насторожился, но прозвучавший ответ расставил все на места. Гостем Якоба Гернеля был Никита.

– Вот, зашел проститься, – проговорил он. – Хорошо, что вы один.

Бывший опричник заблуждался, но, поскольку дядюшка не бросился его разубеждать, я счел за лучшее не привлекать внимание к своей персоне.

– Ты едешь по приказу Рюрика?

– Это для прочего крещеного люда он царь. Мне же – брат меньшой, – отозвался Порай. – И не ему мне указы давать, когда и куда ездить. Он-то меня при себе удержать хотел, да я не пожелал.

– И куда теперь?

– Нынче на Яжий остров – со старцем потолковать да злой дурман из головы повыветрить. А затем в Новгород – воеводой-наместником, границу ливонскую на замке держать. А то ведь рати наши в тамошних землях пошалили, народ раззадорили. Так что того и гляди ливонцев копьями привечать надо будет.

– Неужто и коронации не дождешься?

– И ждать не буду. Вот зашел к тебе повиниться, а там и в путь.

– Повиниться передо мной? В чем же?

– Нешто племянник твой ничего не сказывал?

– О чем ты говоришь?

– О камне алом из царского венца. У меня он был все это время. Я о нем сызмальства знал. История старая, коли время есть – поведаю.

– Да уж сделай одолжение. – В голосе Джорджа Баренса звучал неподдельный интерес.

– Сам знаешь, шапка мономашья силу имеет великую. Всякому-якому надевать ее – так недолго и без топора головы лишиться. Но и тому, кто из царского корня происходит,пред тем, как на чело ее возложить, великую науку превзойти должно. Иным же смертным познать ее не дано. Для научения истинного государя при шапке хранители приставлены, числом трое. Как сам ведаешь, Иван, сын Глинской, не от царя рожден. И когда пришла она за венцом царским, ей о том в глаза сказано было. Та осерчала, да в гневе хранителей велела жизни лишить. О том, что из-за шапки с Иваном приключилось, мы уже прежде говаривали. А вот что далее было, я не сказывал.

Князь Бельский в те годы еще молод был, при Глинской служил исправно. Ему-то она и поручила за венцом надзирать и промеж хранителей дознание вести. Когда же выведал князь, что за сила в мономаховой шапке таится, враз дотумкал, какая беда с государем станется, ежели он носить ее будет. Зашил он ночью глухой туши свиные в мешки да прилюдно в Яузе их и утопил. Хранителей же по дальним монастырям тайно развез. А вернувшись, узнал, что той порою Ивашка-малец шапку уже примерял. Тогда-то он камень и подменил, чтоб впредь худшей беды не сталось.

Никита перевел дух. Джордж Баренс молчал, но я очень ясно представлял, как сосредоточенно глядит он на рассказчика, раскладывая по полочкам все детали повествования. Сомневаюсь, чтобы услышанное добавило ему хорошего настроения.

– Неведомо мне, как далее у прочих хранителей сложилось, но один из них, именем Варсанофий Силантьевич, на Яжем острове доныне живет. Он-то Рюрика признал да обучил. А раз уж я рядом стался, то и меня кое-чему. Не знаю, откуда старцу Варсанофию про камень изъятый ведомо, может, и сам он то Бельскому присоветовал, а только когда вошел я в силу, чтоб в Москву ехать, так он мне словцо заветное и шепнул. К князю Федору в ту пору хоть со словцом, хоть без словца – не подступиться было. Высоко поднялся.А камень заветный дочь его Софья меж прочих сокровищ отыскала, да в ладанке всегда при себе и носила. А когда подмена обнаружилась, Иван сыск объявил. Тогда-то она отцу и открылась, ну а я тем временем, все доподлинно зная, к князю Федору подался. Мне старец заповедовал: коли вдруг что, спасти Бельского, как и тот его когда-то спас.А затем – увидел я Софью, и не стало мне житья без нее.

– Из-за этого и едешь?

В ответ я услышал тяжелый вздох.

– Прежде Софья мне говорила: я мужняя жена, и муж мой – первый у царя человек. Нынче он, постылый, у чертей на вилах, а при царе первый человек – я. Да только Софье уж того мало, она завтра сама царицей станет. Помешать я этому не могу, а видеть – тем паче. Так уж прости за то, что из-за меня опала тебе вышла. Ежели можешь, не суди строго да не поминай лихом.

Ночью шел дождь, но утро выдалось ясным. Спозаранку по мощеным улицам Китай-города суетились люди с метлами, разгоняя образовавшиеся лужи и засыпая мелким гравием то, что разогнать не удалось. На всех перекрестках дежурили стрельцы, получившие в честь грядущей коронации по серебряному рублю и чарке зелена вина. Покуда солнце не поднялось еще достаточно высоко и соборный колокол не подал сигнал к началу церемонии, задача их была весьма несложной – отгонять любопытствующих коз, дабы те ненароком пути царского не испоганили. Толпы желающих полюбоваться незабываемым зрелищем должны были заполнить улицы и переулки ближе к полудню. Пока что лишь редкие праздные зеваки стягивались к Кремлю, надеясь занять самые лучшие места.

Наконец час пробил, и многоголосое пение зазвенело над округой, дабы привлечь внимание царя небесного к возведению на трон царя земного. Процессия святых отцов во главе с митрополитом Кириллом двинулась из кремлевских ворот в сторону Благовещенского собора. Сколько ни силился я вспомнить что-либо определенное по поводу церковного владыки, возглавляющего ныне крестный ход, ничего не шло на ум. Он стал первым лицом русской православной церкви в годы правления Ивана IV и все эти годы ничем не мог, а может, и не хотел помешать расправам кровавого богомольца.

Теперь он величественно шествовал впереди колонны. Одежды его сверкали золотым шитьем, посох – золотым навершием, диковинного вида шапка, в честь языческого бога именуемая митрой, горела червонным золотом и каменьями. Если бы не длинная седая борода, до половины закрывавшая тоже золотой наперсный крест, он весь сиял бы, как и положено жрецу солнечного бога.

За спиной митрополита дюжие священники бережно несли икону Божьей Матери. А уж дальше количество всевозможных крестов, образов и кадил было таково, что невольно казалось, будто, радуясь погожему дню, священники вынесли проветрить всю церковную утварь. Слитный хор архиепископов, епископов и настоятелей основных монастырей завернул в Благовещенский собор, провел там службу и, вновь сомкнув ряды, отправился далее.

Следующим на очереди был собор архистратига божьего воинства архангела Михаила. Ликующая толпа подхватывала молитвенные песнопения, нестройно подтягивая в тон хоралу. За передовым отрядом духовенства следовал Рюрик – великий князь Юрий Георгиевич с молодой женой. Скоропостижное бракосочетание этой августейшей четы произошло всего два дня назад, а потому новобрачные выглядели несколько устало, хотя и старались держаться, как подобает в столь торжественном случае. Они величественно ступали по расстилаемым перед ними хорасанским коврам, и мех собольих шуб, в которые они были для пущей важности обряжены, искрился на солнце. Честно говоря, я никогда не понимал манеры здешних вельмож носить многочисленные одеяния из меха, невзирая на летнюю жару. Свита Рюрика была одета под стать государю, и ни солнце, ни здравый смысл ничего с этим не могли поделать.

По дороге из храма архангела Михаила, где будущий царь вновь прослушал содержательные поучения на библейские темы, я уже начал было опасаться, что торжества могут затянуться. Даже если исключить домовые церкви в усадьбах бояр и князей, список московских храмов был преизряден. Следующим на очереди оказался собор Пречистой Девы. На подходе к нему я уже вздыхал, сожалея о том, что, по усвоенной с детства привычке, утром выпил только обнаруженный в запасах дяди Якоба кофе. Время шло к обеду, а завтрак для меня еще не наступил. Противное урчание в желудке отвлекало от пения святых отцов и сбивало с торжественности момента.

За время работы в институте мне приходилось участвовать в нескольких коронациях. Так, однажды в Риме глава католической церкви, подкравшись к королю франков, коварно, без объявления Божьей воли, короновал его императором. Я помню шокированное лицо новоиспеченного светского главы западного христианского мира, тогда еще не ставшего легендарным Карлом Великим. Минут пять император просто не знал, что и сказать. Такого подвоха от понтифика он никак не ожидал.

Помнил я и коронацию Емельяна Пугачева в Новом Амстердаме, где Джордж Вашингтон от имени и по поручению Большого Казачьего Круга, вкупе с парламентом, возлагал на чело отныне не самозванного Петра III железный лавровый венок. Но то, что сейчас открывалось моему взору, являло собой диковинный сплав византийской чопорной пышности с разухабистой восточной тягой ко всему яркому и цветному.

Переступив наконец порог храма Девы Марии, я невольно вздохнул с облегчением. Здесь под балдахином из золотой парчи красовался двойной трон, и два десятка рынд[51]с ритуальными топориками на плече охраняли его от всяких желающих передохнуть на покуда вакантном месте. Чуть в стороне от амвона располагалось три стола с царскими регалиями. На центральном лежала шапка Мономаха, возле нее дежурил неожиданно серьезный Лис с клинком наизготовку. Митрополит, приняв из рук служки нечто вроде кисточки, начал отчаянно махать ею в воздухе, смачивая царский путь каплями святой воды.

Наконец Рюрик и Софья заняли свои места. Пришедшая с ними свита расположилась по обе стороны от них. Справа – миряне, слева – духовенство. Глава православной церкви, удостоверившись, что все заняли соответствующие места, напоследок брызнул святой водой на будущих царя и царицу. После этого с водными процедурами было покончено, и началась церемония.

Боярская соболья шуба Рюрика была скинута у подножия трона, символизируя, что отныне сей достойный муж – не ровня даже самым высшим из своих слуг. Сын Кудеяра как истинный внук Василия III был обряжен в порфиру – длинное, до пят, расшитое платье. Затем на него возложили бармы[52],после вручили скипетр. И наконец настал черед царского венца. Я внимательно смотрел на лицо Рюрика, силясь угадать, какие ощущения испытает он в то мгновение, когдашапка Мономаха опустится на его голову. Лис, уже покинувший свой пост и занявший место среди прочих ближних людей, также не сводил глаз с нашего подопечного. Мгновение тянулось, как растаявшая жевательная резинка, прилипшая к рукаву. И вот шапка коснулась чела, синие глаза Рюрика широко распахнулись, и рот приоткрылся, точно онпытался судорожно вдохнуть наполненный ладаном церковный воздух.

– Ф-фух! – услышал я рядом вздох облегчения Якоба Гернеля.

Вряд ли кто-либо из присутствующих придал значение изменениям, происходящим на царском лице, а если и заметил, то отнес их на счет осознания государем торжественности момента.

Все вокруг потонуло в ликовании и колокольном звоне. Мрачная эпоха Ивана Грозного канула в прошлое. Спустя несколько минут церемония повторилась, но уже с регалиями малого обряда. Приняв из рук митрополита уменьшенную копию шапки Мономаха, Рюрик собственноручно возложил ее на голову жены. Россия обретала новую, еще никому неведомую историю.

Карта, над которой мы работали в апартаментах Баренса, попади она в руки будущих исследователей, рожденных в этом мире, наверняка вызвала бы нескончаемые споры. Они строили бы многочисленные гипотезы, откуда взялась такая точность во второй половине XVI века. И вряд ли кто-нибудь из этих ученых мужей сможет предположить наличие спутниковых данных у некоторых картографов отдаленного прошлого.

– …Что сообщают из Астрахани? – разглядывая бескрайние просторы своих владений, поинтересовался Рюрик.

– Воевода, князь Хованский, прислал гонца с известием, что войско, числом до десяти тысяч верховых, озорует вблизи крепости. Князь просит выслать ему подкрепление, – без запинки ответил Якоб Гернель.

Опыт офицера разведки сейчас ему пригодился не менее, чем новоприобретенное искусство читать судьбы по движению небесных светли.

– Кабы те силы были, отчего ж не послать, – угрюмо отозвался государь. – Сколько у нас нынче войска под рукою?

– Семьдесят тысяч в кулаке, да еще пятьдесят тысяч по крепостям гарнизонами стоят.

– А у гетмана?

– Казаков тысяч до тридцати. Вот ежели б он еще шляхту за собой повел… – Докладывающий воевода грустно вздохнул. – Да ему нынче, поди, некогда. Он нынче на Краков идет.

– Все едино след ему гонцов послать. Ежели теперь мы не сдюжим, то после и ему не устоять. Что из Дикого поля доносят? – меняя тему, продолжал царь.

– Много нынче татар у наших границ объявилось. Поди угадай, откуда главного удара ждать.

– Где им Штаден дорогу проложил, тоже неведомо, – добавил еще один из присутствовавших на военном совете полководцев.

– Вряд ли Девлет-Гирей и его союзник Мустафа II станут пытаться скрытно провести такую огромную армию потайными тропами. Скорее можно предположить, что они выставят свое войско широким фронтом, угрожая одновременно десятку пограничных крепостей. А в это время, когда мы, пытаясь угадать, где будет наноситься основной удар, двинем полки к границе, отборные татарские рати, обойдя указанным Штаденом путем наши кордоны, ударят в самое сердце. – Я указал на Москву.

– Что ты предлагаешь? – пристально глядя на меня, спросил Рюрик.

– Я предлагаю воспользоваться планами Штадена.

Могила татарского царевича Марефа находилась в землях, официально принадлежавших московскому царю, однако же его люди в этих местах появлялись нечасто. Изредка, отлавливая беглых крестьян, сюда заезжали приказные с сыскными грамотами. Но как не было выдачи с Дона, так не было и с Донца. Никого из жителей окрестных слобод не интересовало, кем доселе был пришлый и чем занимался. Числил ли он себя однодворцем, сыном боярским или же вовсе Иваном, родства не помнящим, а только холопов здесь не водилось.

Уж и не знаю, кем был загадочный татарский царевич и при каких обстоятельствах он сложил голову, а только насыпанный курган над его могилой почитался крымчаками как святыня. Они ездили сюда без пролития крови и обычного грабежа, позволяя жителям расположенной неподалеку слободы существовать вполне привольно. А потому привыкшие к виду кочевников селяне безучастными взглядами провожали мчащихся по степи наездников, даже не задумываясь о том, что привело их в эти края.

Лучшего места для встречи нельзя было придумать. Правда, мне пришлось, спрятавшись в малиннике, переодеваться, чтобы предстать во всей красе опричного мундира. Какзаверял Лис, слобожанам, так именовал он местное население, до одежды пришлых дела было, «шо тому папе римскому до папы Карло». Но вряд ли Джанибек, разглядев меня издали, подъехал бы, будь на мне другой наряд. Ждать пришлось долго. Порой у меня создавалось впечатление, что за одиноким наездником, уже который час торчащим на вершине холма, издали наблюдают. Но ни подтвердить, ни опровергнуть это впечатление не представлялось возможным. В конце концов, когда я уже совсем отчаялся дождаться беглого мурзу, на горизонте показался всадник на буланом коне. Он стремительно приближался, и через несколько минут сомнений уже не было: Джанибек не забыл о назначенной встрече. Скакун вынес лихого седока на вершину кургана, и он, завидев меня вместо Штадена, удивленно натянул поводья, вздергивая коня на дыбы. Если шестое чувство меня не обманывало и чьи-то цепкие взгляды действительно ощупывали меня на протяжении одинокой прогулки, то Седжуту, несомненно, донесли, что его ожидает кромешник.

– О Аллах всемогущий! – Рука мурзы как бы невзначай легла на эфес сабли. – Ты?! Вот негаданная встреча.

– Гаданная, – усмехнулся я. – Не так давно на кладбище у пруда за стенами Москвы ее нагадали.

Мурза еще раз смерил меня озадаченным взглядом. В голове его, должно быть, крутились варианты дальнейшего развития ситуации. Можно было попробовать рубануть саблей чересчур осведомленного чужака. Но тут уж – как получится. Можно попытаться взять его в плен. Но и здесь, как говаривал Лис, бабушка надвое сказала. Оставался третий вариант: все-таки выслушать, что привело меня в такую даль.

– Что ты об этом знаешь?

– Только то, что рассказал Генрих.

– Отчего же он сам не приехал?

– Он ранен в схватке под Новгородом и сейчас отлеживается там, где его никто не сыщет.

– Почему я должен тебе верить? – не спуская с меня пронзительного взгляда темных глаз, поинтересовался он.

– Можешь не верить. – Я пожал плечами. – Тогда – прощай, не поминай лихом. Но ты ведь примчал сюда очертя голову не для того, чтобы повидаться со старым приятелем. Штаден обещал тебе безопасный проход мимо русских полков. Он держит слово. Однако хотелось бы узнать о судьбе обещанного золота…

– Об этом можешь не беспокоиться.

Я сделал большие глаза.

– А о чем же мне тогда беспокоиться? Мурза, да ты в своем ли уме? Уж не об участи ли сбежавшего царя Ивана?

– Где карта?

– Где золото?

– В империи, в надежном месте.

– Прекрасно. Карта тоже в надежном месте. Неужели ты меня и Штадена глупее себя держишь? Если деньги в Европе, отдай мне банковскую расписку. Тогда получишь то, что тебе нужно.

– Я хочу видеть, что покупаю.

– А я – что получаю. Мы оба рискуем и потому вынуждены доверять друг другу.

Похоже, эта мысль не слишком вдохновляла собеседника. Он метнул недобрый взгляд из-под густых бровей, так что наблюдавший за происходящим моими глазами Лис невольно забеспокоился.

– Капитан, у тебя выходит хороший Мальчиш-плохиш, но не пережимай. Эх, говорил я, мне надо было идти. Ты ж ни хрена торговаться не умеешь.

– Джанибек, – продолжал увещевать я. – Мы ведь уже прежде встречались. Ты знаешь, что эта страна мне чужая, и ни меня, ни Генриха здесь ничто не держит. Вам нужна Москва, нам – золото. Это честная сделка. Тем более сейчас, когда царь Иван пребывает невесть где. Какой мне смысл здесь оставаться? Генрих тоже спит и видит, как бы убраться из Московии подобру-поздорову. Но уезжать нищими – это уж дудки. Постарайся это уразуметь, и договоримся как достойные люди.