Виктор Николаевич Доценко

Обратись к Бешеному

OCR: A_Ch

«Доценко В.Обратись к Бешеному»: Зебра Е; М.; 2006

ISBN 594663318Х

Аннотация

Новый Доценко! В 30ом юбилейном романе представлен в сатирическом свете криминальный мир России.

…На суперпредставительном криминальном сходняке решено поднапрячь мировую преступность. Главы подпольных синдикатов разных стран обязаны теперь делиться с русской мафией. Но в панике не только крупнейшие преступные организации. Дикий ужас охватил всю мировую экономику: биржи, банки, корпорации. Чтобы остановить беспредел, подключается Бешеный.

Виктор Николаевич Доценко
Обратись к Бешеному

ПРЕДИСЛОВИЕ

Уважаемый Читатель!

Если по предыдущим книгам этой серии Вам довелось познакомиться с Савелием Говорковым по прозвищу Бешеный, прошу простить Автора за короткое напоминание об основных событиях предыдущей одиссеи нашего героя. Делается это для тех, кто впервые встречается в этой, двадцать третьей, книге серии с главными персонажами повествования.

Итак, Говорков Савелий Кузьмич родился в шестьдесят пятом году. Около трех лет от роду остался круглым сиротой. Детский дом, рабочее общежитие, армия, спецназ, война в Афганистане, несколько ранений… Был несправедливо осужден. Чтобы доказать свою невиновность, бежал из колонии, встретил свою любовь – удивительную девушку по имени Варвара, был реабилитирован, но во время столкновения с врагами потерял любимую – Варвара погибла…

В отчаянии он снова отправляется в афганское пекло, чтобы найти там смерть. Получил еще одно тяжелое ранение, был спасен тибетскими монахами и в горах Тибета обрел своего Учителя, прошел обряд Посвящения…

Обстоятельства сложились так, что Савелию Говоркову пришлось сделать пластическую операцию, сменить имя и фамилию. Он стал Сергеем Мануйловым: невысоким, плотного телосложения блондином с тонкими чертами лица и пронзительноголубыми глазами.

В предыдущей, двадцать второй, книге «Икона для Бешеного» рассказывалось о том, как Савелий и Константин Рокотов с помощью своих друзей ищут настоящую чудотворную икону Софийской Божьей Матери, преодолевая страшные опасности и борясь со злыми силами, которые тоже хотят найти чудотворную икону и использовать ее в своих корыстных и политических целях.

Но есть еще одни злые силы: силы «мирового закулисья». Они заняты не только поисками чудотворной иконы, но и готовятся осуществить в России «бархатный» переворот, подобный тем, что произошли в Грузии, в Украине и Киргизии. Но «час» еще не настал, а Бешеный всегда готов к ответному удару…

«Икона для Бешеного» заканчивается так: «…Бой переместился кудато в сторону, Захар остался лежать один, в обнимку с курткой, в которой он бережно сжимал чудотворную.

Так и нашли его монахи. Так и доставили в монастырь, и положили под стеной храма, у самого входа. Захар упорно не желал расставаться с иконой. Он медленно истекал кровью: пуля Горста угодила в правый бок. Он понимал, что жить ему осталось всего ничего.

Он лежал с закрытыми глазами. И открыл их лишь тогда, когда услышал шум и беготню. Монастырская братия в беспокойстве носилась по каменной площади. Из их суетливых переговоров Захар понял, что к стенам монастыря приближаются оставшиеся в живых бандиты Малюты. А неприятный жужжащий звук дал ему понять, что приближается вертолет.

Захар еще крепче прижал к себе икону и застонал: из раны беспрестанно сочилась кровь. Жить оставалось еще несколько минут.

Именно в это мгновение на лицо его упала чьято тень. Захар был недоволен тем, что в последний миг его жизни ктото мешает ему видеть свет. Он потянулся было за пистолетом, но чьято рука твердо, но спокойно отвела его руку в сторону.

Захар снова приоткрыл глаза, и увиденное показалось ему предсмертным бредом. Снова вспомнился Афганистан: «речка», Кандагар, душманские норы, разбитые танковые колонны.

– Привет, Захар, – раздался знакомый голос.

Не могут же видения еще и говорить? Несмотря на всю безысходность своего положения, Захар улыбнулся.

– Это ты, Рэкс? Старый друг… Сколько вместе повидали… Видишь, даже обнять тебя не могу… Плохо мне, очень плохо…

– Лежи, не шевелись. – Савелий присел рядом, обнял старого боевого товарища.

– Так ты, выходит, живой? – неподдельно изумился Захар, пытаясь приподняться, и снова упал. – Эти бандюки нас порешат.

– Не успеют, – коротко ответил Савелий.

Он поднял голову. Там, в голубом небе, росла точка: приближался вертолет, набитый людьми Панкрата.

Савелий встал. Его глаза сузились, руки сжались в кулаки. Мощная волна психоэмоциональной энергии сконцентрировалась и вырвалась на волю в виде узкого пучка светоплазмы. Собравшиеся во дворе монахи в ужасе перекрестились. Не бывает такого, чтобы луч света рос и удлинялся на глазах! Но было именно так.

На вертолете тоже заметили этот луч. Воздушная машина завалилась на бок и попыталась уйти в сторону, но было поздно. Луч вывел из строя рулевое управление, и вертолет закрутило в смертельном пике. Вероятно, пилот, в предсмертной агонии, привел в действие систему управления бортовым вооружением. Во все стороны полетели неуправляемые ракетные снаряды, пулеметы рассыпали беспорядочные очереди. Одним из снарядов был подорван предпоследний из «Хаммеров».

В нем находился Малюта, который пытался завести двигатель. Это ему почти удалось, когда снаряд угодил прямо в капот. Машина вспыхнула как свечка. От взрывной волны заклинило двери. В последние секунды своей жизни обгоревший до костей Малюта вспоминал детские голоса, доносившиеся из объятой пламенем церкви староверов…

Финал вертолета был ужасен. Выпущенная им ракета с тепловым наведением устремилась было к земле, но вертолет так стремительно падал, что ракета изменила траекторию полета и поразила сам вертолет.

Все, кто в этот миг смотрели на небо, вынуждены были прикрыть глаза: настолько ярок и ослепителен был взрыв.

Именно в этот миг из подземелья показались изможденные ритуалом и молитвами монахи, среди которых, по указанию отцанастоятеля, был и Рокотов. Они шли с торжественной песнью, и остановились посередине монастырского двора.

– Захар, – мягко сказал Савелий. – Монахи ждут икону. Икону ждет вся Россия. Отдай ее святым отцам.

– Нет, – едва слышно проговорил Захар: каждое слово давалось ему с большими мучениями, и тут же добавил, разворачивая окровавленную куртку: – Это должен сделать ты. Ты остаешься жить, тебе и страну защищать. А мой путь – в неизвестность.

– Неправда, – все так же мягко возразил Савелий. – Имена героев живут вечно… Спи, мой друг. До встречи.

Это были последние слова, которые услышал Захар, тихо испустивший дух, улыбаясь, под смиренную монашескую песнь.

Савелий поднял икону и хотел было подойти к монахам. Но песнь внезапно смолкла.

И воцарилась по всей земле удивительная тишина – звонкая, чистая, святая. И разверзлись небеса, и в полнейшей тишине, на одно лишь мгновение, смогли люди узреть лик того, к кому обращаются каждый день, в минуты горя и радости.

Лишь единый миг длилось это счастье. Затем икона в руках Савелия засияла чудесным светом. Она источала невыносимый жар. Савелий инстинктивно выпустил ее из рук, но она так и осталась парить в воздухе, повинуясь законам, о которых человеку знать не дано.

И медленно, очень медленно, чудотворная икона Софийской Божьей Матери вознеслась сначала над двором монастыря, затем над всей равниной и редколесьем, затем – над всем русским Севером, а затем – и над всей Богом благословенной Россией.

Икона пропала с глаз, и небеса затворились, приняв ее.

При виде святого лика остатки бандитской шайки Малюты пали ниц, пораженные величием святости. В слезах они думали о ничтожности собственной жизни. И, в состоянии крайней жалости к себе самим, они, бросая оружие, покинули окрестности монастыря и разбрелись, куда глаза глядят. С тех пор их не видел никто.

Отецнастоятель, стоя на ступенях скромной монастырской церкви, промолвил:

– Небесам принадлежащая, в небеса да ушла, святая чудотворная икона Софийской Божьей Матери. Но она не исчезла! Она всегда с нами, как наша вера. Врагу – гореть, а нам – жить!

– Истинно так! – сказал Савелий, уважительно глядя на отцанастоятеля, который размашистым жестом осенил его крестом…»

Глава 1
«ВЕЛИКАЯ» СХОДКА

В этот яркий солнечный день весь берег Истринского водохранилища был забит отдыхающими настолько плотно, что, как говорится, яблоку негде упасть. Отдыхающий, появившийся на пляже после восьми утра, должен пролить немало пота, пытаясь отыскать свободное место и просто пристроиться на полотенце, не говоря уже о том, чтобы расстелить одеяло.

Отдыхающие, разморенные жарой, полным бездельем и опаленные солнцем, лениво парились, с трудом переворачиваясь с боку на бок.

Совсем другая обстановка царила у одного из самых богатых и роскошных ресторанов города. Ресторан располагался в огромном особняке, в советское время принадлежавшем администрации Правительства. Нисколько не скрываясь, там прохаживались странные парни шкафообразного телосложения – явно спортивноуголовного типа. Судя по оттопыренным курткам, напряженным взглядам и рукам, спрятанным в карманах курток, они были вооружены. Любая попытка подойти к особняку простого постороннего грубо пресекалась ими на месте. Но стоило комуто из вновь прибывших прошептать охране заветное словопароль, как хмурое лицо освещалось улыбкой и ласковый голос уважительно сообщал:

– Вас с нетерпением ждут в главном зале!

В какойто момент в кармане старшего охранника, словно в насмешку, прозвучала мелодия из одного популярного в советское время фильма о доблестной милиции: «Наша служба и опасна и трудна…»

Молча выслушав распоряжение звонившего, старший охраны тихо бросил близстоящему охраннику:

– Все, братва, баста! Все в сборе! Больше никого не пускать! Передай остальным по цепочке!

Его распоряжение быстро зашелестело по ушам охранников, и их нахмуренные лица стали еще более сосредоточенные: не дай бог кто из чужих проскочит…

В главном, самом большом, зале ресторана, за богато накрытым столом сидели около десятка мужчин. Несмотря на дорогие модные костюмы, дорогущий парфюм и бриллианты на пальцах, под всем этим было трудно скрыть груз прошлого каждого из них. Шрамы, тюремные татуировки, особое выражение глаз, манера говорить, держать голову и особые жесты рук и пальцев выдавали в них бывших сидельцев, не один год проведших в местах не столь отдаленных.

Во главе стола, на высоком кресле, похожем на трон, восседал странный мужчина с мальчишечьим лицом, украшенным грубоватым шрамом, по кличке Сиплый. Из своих пятидесяти трех лет он семнадцать оттоптал в тюрьмах и лагерях. Свой тюремный послужной список Сема начал с четырнадцати лет.

Он рос хилым болезненным ребенком, и сверстники нередко шпыняли его, чтобы утвердиться в глазах остальных. Сема был из вполне интеллигентной семьи: отец – инженерстроитель, мать – продавец, он – малолетка, и его, конечно же, вовсе не устраивало, что на нем отрабатывает кулаки любой из его сверстников. И в своих мечтах он мстил своим обидчикам и заставлял их на коленях просить пощады.

Казалось бы, создавшаяся ситуация должна была заставить мальчика побольше сидеть дома, чтобы не нарываться на неприятности, но… природный характер подталкивал совсем к другому. И, вернувшись из школы, быстро сделав домашнее задание, наскоро пообедав, он бросался на улицу, чтобы в очередной раз попасть под колотушки ребят, удары которых сдерживал молча, глотая слезы от обиды. Трудно сказать, чем бы для него закончился эксперимент с характером, но однажды его заприметил старый вордомушник, который в возрасте шестидесяти двух лет напоминал подростка.

Понаблюдав за Семой, порасспросив о нем пацанов, он подошел к нему, внимательно осмотрев щуплую фигурку Семы, остановился перед ним и участливо проговорил:

– Пацаны обижают…

В его голосе было столько внимания, что Сема, впервые видя этого человека, неожиданно захотел с ним поделиться самыми сокровенными мыслями. Он говорил торопливо, взахлеб, словно боясь, что незнакомец оборвет его и он ничего не успеет ему рассказать. Однако старый вор терпеливо слушал и молчал, иногда покачивая седой головой. Но когда на глазах Семы, вспоминающего очередное свое унижение, неожиданно появились слезы, старик вдруг прижал его голову к своей груди и, отечески похлопывая его по спине, тихо приговаривал:

– Будет тебе, пацан, будет… Считай, что с этого дня все пойдет подругому и никто, слышишь, никто тебя больше – и пальцем не тронет! Это говорю я – ФомкаДух! – и тут же пояснил: – Зовут меня Фомой, а ФомкаДух нарекли меня в Бутырке, лет сорок назад. А тебя как кличут?

– Сема я!

– Семка? Это хорошо! – мужик одобрительно покачал головой.

Затем немного помолчал, словно окунувшись в воспоминания, после чего стал рассказывать незнакомому пацаненку о своей жизни. Видимо, и у этого пожилого человека накопилось желание с кемнибудь поделиться воспоминаниями о своей жизни.

Сема сидел не шелохнувшись и слушал, широко раскрыв рот. Его глаза впервые светились счастьем: Боже, с ним, совсем повзрослому, РАЗГОВАРИВАЮТ! И кто? Не какойто там сопливый мальчишка или девчонка, а бывалый человек, много поживший и повидавший в своей жизни.

– Что, нравится? – с грустью усмехнулся ФомкаДух.

– Ага! – не задумываясь отозвался Сема.

– И что, неужели тебе хочется такой жизни?

– Еще бы! – встрепенулся тот.

– А если тюрьма?

– И пусть! – с вызовом бросил пацан.

– А мусора вдруг стрельнут?

– А в вас стреляли? – напрягся Сема.

– Стреляли, – кивнул тот и оголил плечо со шрамом от пули.

– Ну вот… – пожал плечами паренек, как бы говоря: «Вы же смогли, смогу и я!» – Спытайте меня, и увидите! – в его глазах были упрямство и решимость.

– Ладно, посмотрим… – неопределенно заметил ФомкаДух, еще раз внимательно посмотрел ему в глаза, отчего Сема поежился, затем спросил: – Ночью сможешь прийти в Сиреневый сквер? Часиков в двенадцать?

Этот сквер местные прозвали так за растущие там деревья сирени. Он был минутах в пятнадцати ходьбы от дома Семы. А выйти из дому среди ночи для него не было проблемой: родители укладывались спать очень рано, и Сема не раз выходил среди ночи и гулял по ночному городу, предаваясь своим грезам. Поэтому, нисколько не задумываясь, ответил:

– Конечно, смогу! Когда? – его глаза светились нетерпеливым блеском.

Новый знакомец еще раз осмотрел пацаненка, как бы взвешивая все «за» и «против», потом со вздохом рубанул правой рукой воздух:

– А вот в пятницу, в двенадцать, и приходи к левому входу! И оденься в спортивный костюм, облегающий, чтобы не болталось ничего и не цеплялось… Есть такой?

– Спортивный есть, но чтобы облегающий… – паренек виновато шмыгнул носом; с трудом сдерживая слезы.

Изза какогото там спортивного костюма он может потерять дружбу человека, которого уже искренне любил и которого не хотел огорчать, тем более потерять.

– Не горюй, пацан, – подмигнул тот, – чтонибудь придумаем!..

Боже, с каким нетерпением Семушка ждал назначенного часа, то и дело поглядывая на календарь, а потом, когда наступила пятница, на часы.

Наконец долгожданный час «икс» настал! Он, не как обычно, безо всяких уговоров, в десять улегся в постель, взяв с собой будильник, и, чутко прислушиваясь к тому, что делают родители, дождался, когда те уснут. Сема не знал, что предложит ему сделать новый знакомый, но все его тело подрагивало в ознобе от нетерпения и неизвестности. Почемуто ему казалось, что сегодня он совершит какойто героический поступок, после которого изменится вся его жизнь.

Когда часы показывали половину двенадцатого ночи, Сема встал с кровати, быстро одел свой спортивный костюм, на цыпочках подошел к комнате родителей и прислушался: там было тихо и раздавался лишь негромкий храп отца, что говорило о том, что они действительно спят.

Стараясь не шуметь, Сема подошел к выходной двери, тихонько открыл ее и быстро проскользнул наружу. Сердце колотилось так, что казалось, вотвот вырвется из груди. Он не помнил, как очутился в назначенном месте, и, несмотря на то, что пришел чуть раньше, его взрослый приятель уже его ожидал.

– Что домато сказал? – поинтересовался Он.

– Ничего: предки спали, когда я ушел…

– Это хорошо, – одобрительно кивнул ФомкаДух. – Вот, держи! – он протянул пацану пакет.

– Что это?

– Костюм тебе купил: надеюсь, впору будет. Переоденься!

– Где?

– Да вон, в кустики зайди и переоденься, а свою одежду сверни и в пакет сунь…

Через несколько минут Сема облачился в обновку и вышел к своему новому знакомому. Осмотрев его, тот довольно кивнул головой:

– Как на тебя пошит. Не жмет?

– Неа, в самый раз, – Сема счастливо улыбнулся. – Что делатьто будем? – деловито поинтересовался он.

– Навестим квартиру моего знакомого… – с ухмылкой ответил старый домушник.

– Для чего? – паренек все еще не понимал, во что его втягивает новый знакомец.

– Заставим поделиться…

– Заставим? Побьем, что ли? – в глазах паренька появилось беспокойство.

– Побьем? – переспросил тот и тут же рассмеялся. – Нет, ФомкаДух никогда не поднимет руку, чтобы бабки отобрать: другая статья, другой срок! – он тяжело вздохнул. – Его дома нет: зайдем, пошерстим немного, возьмем капусту и рыжье – и гуляй, Вася!

– Зачем нам капуста, что такое «рыжье» и кто такой Вася? – ничего не понял Сема.

– Капуста, мой юный друг, не та, что на грядках растет, а та, что в сберкассе лежит, то есть…

– Деньги! – осенило Сему.

– Вот именно, деньги, денежки! А рыжье – это золото, от слова рыжий, то есть рыжий значит желтый – желтый металл, а Вася… – он пожал плечами. – Гуляй, Вася, это все равно как «сделал дело, гуляй смело!». Понял теперь?

– Теперь понял! Только не понял, как мы к вашему приятелю в квартиру попадем, у вас что, ключи есть?

– Молодец, пацан, в самый корень мыслишь, – одобрительно кивнул старый вор. – Приятель тот живет на первом этаже: я тебя подсажу, ты влезешь в форточку, откроешь дверь изнутри и впустишь меня… – он пристально посмотрел на паренька, который несколько съежился, мысленно представив все, о чем рассказал «дядя Фома». – Да ты никак трусишь, – презрительно поддел он пацана.

– Я трушу? Совсем не трушу! – ретиво возразил паренек. – Просто боюсь чутьчуть: вдруг хозяин дома окажется!

– Выбрось из головы: мы же напарники, и мы должны доверять друг другу! Если я говорю, что квартира будет пустой, значит, я все точно выяснил и в ней действительно никого не будет! – рассудительно произнес ФомкаДух. – Я ж не враг самому себе, чтобы своего напарника подставлять! Подставить напарника – значит, подставить себя! Не так ли? Случись что, к примеру, менты меня заметут, я ведь никогда не признаюсь, что ты мой напарник: буду твердить, что работаю один, хоть режь меня, хоть каленым железом пытай, а тебя никогда не сдам! А ты? – он в упор уставился на паренька.

– А что, действительно могут пытать каленым железом? – в его глазах был явный испуг.

– Нет, ребенка, пожалуй, пытать не будут, но ремнем могут постегать.

– Да пусть хоть огнем жгут, я тебя тоже никогда не предам! – с горячностью воскликнул Сема.

Вот и молодца! – ФомкаДух быстро огляделся по сторонам. – Пришли мы: вон его окно, – кивнул он. – Видишь, форточка приоткрыта… Запомни, когда мы на деле, ты должен ни на секунду не терять внимание: глаза и уши растопырены на все сто! Ты обязан видеть все вокруг и слышать даже дыхание за стеной! – он еще раз осмотрелся по сторонам. – На, оденька, – он протянул маленькие перчатки, – и не снимай, пока из квартиры не выйдем! Все, давай подсажу, пока нет никого!

Сема, словно проделывал это не впервые, поднял ногу и ступил на сцепленные в замок руки напарника. Тот легко поднял его, и вскоре руки паренька ухватились за край форточки. Легко подтянувшись, он стремительно проскользнул внутрь. Спрыгнув с подоконника на пол, Сема испуганно замер: ему показалось, что он слышит шаги и сейчас в комнату войдет хозяин и поймает его на месте преступления. Ему захотелось ринуться назад к спасительной форточке, но страх настолько сковал все тело, что он не мог даже пошевелиться. Сердце стучало так громко, что казалось, его должны были слышать даже в соседней квартире. Чувства были столь обострены, что он слышал любой шорох.

В квартире было тихо: никаких шагов. Сема облегченно вздохнул, почемуто перекрестил лоб и двинулся к выходу. Через мгновение он нащупал замок, открыл дверь и впустил своего старшего напарника.

– Как ты? Колотит? – участливо прошептал тот.

– Есть немного, – сознался паренек.

– В первый раз меня тоже колотило: с места сдвинуться не мог, а потом ничего – отпустило. Ты вот что, давай по комоду пошарься, а я буфет и шкаф обшмонаю!

В первом же ящике Сема обнаружил пухлую пачку сторублевых купюр и дальше смотреть не стал. Он стоял и тупо смотрел на это богатство, словно завороженный. Очнулся только тогда, когда старший напарник ткнул его в плечо.

– Ты че застылто? Устал, что ли? – старый домушник отлично понимал, что творится на душе паренька, а потому просто пытался его отвлечь и ободрить. – Молодца, напарник: с первого разу, и такой куш огреб! Тысяч десять, если не больше! – одобрительно заметил он. – Я денег не нашел, но несколько колечек натырил! Пошли, для первого разу совсем неплохо!..

Вскоре они уже шли по улице и были далеко от того злополучного дома.

– Фартовый ты, Семка! – ободряюще подмигнул ФомкаДух. – В первый раз я только на две десятки разжился, то есть на шесть бутылок водки хватило, а ты машину сразу можешь покупать! Хочешь машину?

– Нет, дядя Фома, не хочу, – на полном серьезе ответил пацан. – Мне немного дашь из моей доли, а остальное пусть у тебя будет, как в сберкассе, и часть из них нужно отложить на «черный день», – совсем повзрослому закончил он.

– Ну ты даешь, пацан! – восхитился старый домушник. – Даже про «общак» не забыл! И откуда это в твоей головушке?

– Про «черный день», что ли? Так это отец мой всегда говорит, когда получку приносит!

– Умный твой пахан, однако! – он покачал головой.

– Ага, инженер! – хвастливо ответил Сема.

Прошло несколько лет, было отсижено пару сроков, и маленький Сема наконец превратился в опытного домушника по кличке Сиплый, когда старый домушник признался своему достойному преемнику, что первая квартира, которую «обнес» Сема, была квартирой, которую он лично и снимал, а пачка сторублевых купюр – его собственные накопления. Но все было настолько «понастоящему», что Сема тогда сразу повзрослел и первый опыт стал для него хорошей школой.

В ту ночь старый домушник смог утвердиться в мысли, что нашел достойного напарника и может ему доверять любые, самые сложные дела, а потому приступил к передаче новому напарнику всех тайн воровской профессии под названием «домушник».

Однако вернемся и продолжим наше повествование…

***