Чтение 2–й страницы книги ~Мастер сыскного дела~

— Чего случилось-то, чего стоим?

Оглядываются все тревожно, прислушиваются.

Где-то там, впереди, шум, гам, крики, да вдруг фузея бабахнула так, что по заснеженному лесу эхо покатилось, а с веток заснеженных иней посыпался.

Что такое — уж не напал ли кто? Место подходящее — темное, безлюдное, елки к самой дороге подступают.

Замер караван. Страшно всем — ну как разбойники теперь из тьмы по ним палить зачнут?..

Одному только Фридриху все нипочем.

Склонился низко, извинился:

— Прошу пардону, гер Гольдман, я скоро...

Выхватил из-за пояса два пистолета, дав шпоры коню, поскакал к передним возам, так что ошметки снега во все стороны!

И тут же:

Бах!

Ударили выстрелы, звонко зазвенели друг об дружку в морозной тишине тесаки.

И снова:

Бах!

Все напряженно слушают, что там впереди происходит — чья-то возьмет!..

Вот стихло все. Показалась охрана. Впереди скачет на взмыленном жеребце Фридрих Леммер — лицо дракой разгоряченное, рука на перевязи, на щеке кровь, своя ли, чужая — не понять! Рукой машет, кричит:

— Теперь шибче погоняй — шибче! Покуда мы их отгонять будем, вы из леса что духу есть скачите!

Да, размахивая саблей, мимо проскакал, в самый конец каравана. А его ватага за ним.

Засвистели кнуты, охаживая конские бока.

— Пошла, ну пошла!! — закричали, как оглашенные, возчики. Кони напряглись, дернули, понесли сани, кубарем скатываясь с пригорка. А позади вновь зазвенели сабли, закричал кто-то да ударили, раскатясь эхом, выстрелы!

— Гони, гони, что духу есть! — торопят возчиков купцы да, выворачивая шеи, назад поглядывают — не настигает ли их погоня?!

И верно — видны позади какие-то скачущие всадники!.. Скатились с горы, где лесу конец, понеслись дале! Да так, что еле догнал их Фридрих со своими молодцами.

Догнали да сзади пристроились.

— Уф!.. — тяжко вздохнул Фридрих, с волос на снег пот смахивая — Отогнали-таки злодеев! Думали, уж не одолеем! Думали — пропадать всем!..

И подручные его тоже вздыхают, палаши да шпаги о штанины отирают да обратно в ножны бросают, поддакивая:

— Да уж... Горячо нынче было! Уж такие злодеи, каких ранее и не видывали! Как все они скопом насели, так еле-еле от них отбились!..

Купцы из-под медвежьих полостей головы повысовывали, рады-радешеньки, что целы остались, да при товаре!

И хоть бы кто поинтересовался — а где ж убитые злодеи, что на караван напали? Или хотя бы раненые? Где кровь, что на снегу должна была непременно остаться? Где лагерьразбойничий с шалашами и костровищами?..

Нет ничего — только взрыхленный, истоптанный снег.

— Повезло вам, — говорит Фридрих. — Кабы не мы, лежать вам теперь бездыханными в сугробах! Ну ничего, ныне отлуп получив, они уж впредь не сунутся, да и до постоялого двора тут совсем недалече — дотемна успеем!

И всем понятно, что на мзду Фридрих намекает, потому как в договоре сказано, что за драку с разбойниками, в коей кровь пролилась, положена воинству Фридрихову плата на четверть сверх оговоренной.

Но неохота купцам лишнего платить — как с души отлегло, сомнения их брать начали: а были ли злодеи, коих никто не видал? А может, и не было вовсе?..

А может, и не было!..

Да только поздно купцы спохватились — обратно уж не воротиться, а коли так, то и доказать ничего невозможно! Хошь не хошь, надобно раскошеливаться!

Сошлись купцы вместе, повздыхали да за деньгами в кошели полезли! Они бы, может, и не заплатили, да только боязно им остаться на ночь в чистом поле без охраны!

Фридрих кошель с деньгами принял, поклонился купцам и дальше поехал, молодцом на коне сидя. И вновь все ему нипочем!..

Тянется караван по Руси, путь не близок — иной раз поболе месяца в дороге быть приходится. А снега кругом — видимо-невидимо, сколь в Европе не бывает.

Скрипят полозья, фырчат кони, вон уж и дымы видать, что за деревьями из труб постоялого двора к небу тянутся. Рады возчики. Побежали шибче кони, почуяв скорый отдых. И уж денег отданных не жаль — чего жалеть о том, что было, да уж нет! Все одно — купцы в убытке не останутся, их товар в Москве да Санкт-Петербурге в мгновение ока уйдет, все убытки десятикратно покрыв! Да сверх того вдесятеро принесут, как они обратно в Европу русские товары доставят!

Оттого и едут купцы в Россию, хоть неспокойно там, хоть шалят на дорогах душегубы и разбойники! Морем едут, а зимой сушью... Сидят, не вставая, будто наседки на яйцах, на своих мешках да сундуках! И средь них — ювелир Герхард Гольдман, что двадцать лет торговал в своей Саксонии, а ныне отправился в неблизкий путь, прослышав о богатстве двора русского, о том, что там за любую золотую безделушку платят, не торгуясь и не скупясь.

— Но! Пошла шибче!.. Но-о!..

Глава 4

В дверь постучали.

— Входи, кто там?

На пороге возник человек. В штатском. Хотя доложил по-военному:

— Разрешите?..

В комнате номер семнадцать было пусто. Был стол и два стула. За столом сидел человек в кожанке.

— Вы кто?

— Фирфанцев.

Ему указали на стул.

Мишель сел.

— У нас к вам есть дело...

У кого «у нас» человек в кожанке не сказал — и так было понятно.

Если они хотят у него что-то выведать или заставить служить их пролетарскому делу — так он откажется, чем бы это ему ни грозило, твердо решил Мишель. Одного того довольно, что он согласился продолжить свое, начатое еще при царе расследование относительно пропавших сокровищ дома Романовых. В их гражданской войне ни с той, ни с иной стороны он участвовать не желает — лучше пулю в лоб!

— Вы теперь, кажется, занимаетесь розыском и учетом буржуйских ценностей? — спросил человек в кожанке, внимательно рассматривая Мишеля.

— Так точно!

— Выходит, имеете дело с большими ценностями?

Мишель кивнул.

— Воруете? — без обиняков спросил человек в кожанке, испытующе глядя на него.

Мишель не понял.

Воруете?.. Кто?.. Он?.. Потом понял — его обвиняют в воровстве?!

— Как вы смеете, сударь! — бледнея и привставая, прошептал он.

— Во-первых, не сударь, а товарищ. Товарищ Варенников... — представился человек в кожанке. — Сударей мы ныне к стенке ставим! Во-вторых, коли не воруете — так очень хорошо. Дело, которое мы хотим вам поручить, связано с ценностями.

Умолк, выдерживая паузу. Но его собеседник никак на его слова не прореагировал. Молчал и слушал.

— Вам надлежит отправиться в командировку с грузом, который надо передать нашим товарищам в Финляндии.

— Я должен буду ехать один?

— Нет. Вы будете сопровождать одного иностранного товарища, сочувствующего нашей революции. Американца. Военного корреспондента.

Вот оно в чем дело — судя по всему, чекисты приставляют его к американцу, дабы он приглядывал за ним.

Но почему именно он?

Человек в кожанке ответил, почему:

— Вы ведь, кажется, говорите на их американском языке?

— Немного, — ответил Мишель. — То есть гораздо хуже, чем на немецком или французском.

Потому что французский, как и всякий дворянский отпрыск, зубрил с младых ногтей, сперва с домашними учителями, а после в кадетском корпусе, разговорный немецкий имел возможность практиковать в окопах на германском фронте, а вот с английским ему сталкиваться почти не приходилось.

— На немецком?.. А почему нам о том ничего не известно? — подозрительно спросил чекист, барабаня пальцами по какой-то серой папке.

Хмыкнул, будто о чем-то раздумывая. Встал. Подошел к двери, крикнул что-то в коридор.

В комнату вошел гладкий, в добротной одежде иностранец, который с порога начал улыбаться.

С американцами Мишель был знаком мало, но те тоже всегда почему-то улыбались.

— Знакомьтесь, наш американский друг и писатель Джон Рид.

— Фирфанцев, — представился, кивнув, Мишель.

Джон Рид радостно тряс Мишелю руку, будто собираясь оторвать ее. Мишель вяло отвечал.

— Товарищ Фирфанцев поедет с вами, будет вам помогать, ну и защищать, ежели надо. Человек он испытанный и верный делу революции, состоит теперь в оценочной комиссии при Максиме Горьком.

— О... Горький?! Да, я знаю Горький!.. Это ваш большой писатель! Мне хвалил его ваш Ленин! — обрадованно закричал американец, забавно коверкая русские слова.

И стал вновь вытрясать Мишелю руку из плеча, другой успевая колотить его по спине. При этом он смеялся.

Мишель страдал, но терпел.

Непривычна была ему, европейцу, русскому дворянину, воспитанному в строгости и привычке сдерживать чувства, столь варварская, столь нахрапистая манера общения, кою выказывал представитель молодой заокеанской нации.

— Я очень доволен быть с вами! — изъяснялся в любви к своему новому компаньону Джон Рид, выколачивая из его спины пыль.

— Yes, я тоже, — кисло улыбаясь, ответил Мишель по-английски, не без труда подбирая слова. Добавил: — Sorry, my English is not good.

Заслышав родную речь, да еще с неплохим произношением, Джон Рид пришел в совершеннейший восторг.

Послал же Бог подарочек!..

Человек в кожанке кашлянул.

Джон Рид перестал колотить Мишеля. Спросил по-английски:

— Когда нам надо ехать?

Мишель перевел:

— Он спрашивает, когда нам выезжать?

— Сейчас! — ответил чекист по фамилии Варенников.

Джон Рид, заулыбавшись, кивнул, пошел к двери.

Мишель остался стоять на месте.

Его согласия на поездку никто не спрашивал. И хоть она не противоречила его внутреннему кодексу чести — с него не требовали никого предавать или от чего-то отрекаться, более того, ему было любопытно пообщаться накоротке с американцем, попрактиковав свой книжный английский, но он не считал себя «товарищем», коим позволено помыкать другим «товарищем».

— Я еще ни на что не давал своего согласия, — угрюмо сказал он.

Варенников удивленно вскинул брови. Не привык он, чтобы ЧК отказывали.

— Вы, товарищ Фирфанцев, мобилизованы революцией, которая простила вам ваше дворянское прошлое, — с угрозой сказал он. — Но революция может пересмотреть свое к вам отношение, расценив ваш отказ как злостный саботаж и контрреволюцию!

Мишель побледнел.

Джон Рид, притихнув и присмирев, недоуменно глядел на чекиста в кожанке. Он не очень хорошо знал русский язык, но он не раз слышал интернациональное слово «саботаж»и знал, что за ним следует.

— Мне странно, — сказал, чуть смягчая тон, Варенников, постукивая пальцем по серой папке. — Товарищ Дзержинский характеризовал вас как раскаявшегося в ошибках и преданного Советской власти. Ручался за вас. Вот и товарищу Джону Риду вы понравились...

Джон Рид горячо закивал и вновь заулыбался. Но как-то натянуто.

— Нехорошо получается, товарищ Фирфанцев! Партия просит вас о малой услуге, в то время как иные на фронтах жизни свои не жалея кладут! Коли вас ваша буржуйская спесь заедает, так валяйте — бегите к своим на Дон. А коли здесь остались да паек из рук пролетариата берете, так нечего тут выкобениваться!

«Коготок увяз — всей птичке пропасть», — отчего-то подумал Мишель.

Все верно — здесь он, не на Дону. И паек берет, не отказывается — сам ест и Анну с приемной дочерью кормит, от чего только они все покуда и живы...

— Я могу заехать домой? — глухо спросил Мишель.

— Нет! — коротко сказал Варенников. — Дело спешное и весьма секретное. Товарищ Рид получит груз, и вы немедля отправитесь на вокзал...

Революция доверяет вам, товарищ Фирфанцев...

Но как только товарищ Фирфанцев с американским корреспондентом вышли за дверь, притянул к себе и раскрыл серую картонную папку...

Глава 5

— Вот, — сказала Светлана, вытаскивая из пакета папку. Неприметную, даже на вид пыльную, с выцветшими от времени буквами, да к тому же с ятями.

— Откуда? — удивился Мишель-Герхард фон Штольц.

— Оттуда, — просто ответила Светлана.

«Оттуда» — значит, уворованную из архива, где она работала архивариусом. Что было делом подсудным.

— Какая же ты у меня умница!

Хотя за подобные дела хвалить вроде бы не пристало. Папка была серая, картонная, из архивов бывшего охранного отделения, хоть и с новыми советскими штемпелями. На папке еще старым, с ятями шрифтом было напечатано: «ДЪЛО____».

В том месте, в рамочке, где должна помещаться фотография, была фотография какого-то господина в парадном полицейском мундире, при аксельбантах, орденах и всех знаках различия. Видно, иных, более пристойных его снимков, в гражданском платье, не сыскалось.

Внутрь папки были вложены листы, настуканные на пишущей машинке «Ундервуд».

ФАМИЛИЯ.............................Фирфанцев.

ИМЯ......................................Мишель.

ОТЧЕСТВО.............................Алексеевич

НАЦИОНАЛЬНОСТЬ.............Русский.

ВЕРОИСПОВЕДАНИЕ...........Православный.

ПРОИСХОЖДЕНИЕ...............Дворянин...

«ДЪЛО» было личным делом Фирфанцева.

Оп-пачки!.. Вот тебе и бывший царский жандарм!

В листке особых отметок указывалось, что товарищ Фирфанцев состоял до семнадцатого года на службе в царской уголовной полиции в должности следователя, но что политическим сыском себя не запятнал.

Следующим был заполненный от руки типовой бланк — «УЧЕТНЫЙ ЛИСТ». Судя по качеству бумаги и шрифтам, более позднего происхождения.

Фамилия...

Имя...

Год рождения...

Ниже графа:

ОСНОВАНИЕ ДЛЯ ВЕРБОВКИ_______куда

Куда чернилами, от руки вписано:рекомендация лица, проводившего вербовку.

МОТИВЫ ДЛЯ СОТРУДНИЧЕСТВА

И снова чернилами:личные идейные соображения. Карьерные, денежные и иные мотивы, в том числе принуждение, исключаются как малодейственные.

ПОМЕТКИ ВЕРБОВЩИКА

Представляет собой вполне неординарную личность с ярко выраженными понятиями о долге, чести и патриотизме, с высоким уровнем интеллекта и хорошими аналитическими способностями.

А кто ж его умудрился завербовать?

Ага — вот...

Графа — ЛИЦО, ПРОВОДИВШЕЕ ВЕРБОВКУ__________________:

Дзержинский Феликс Эдмундович.

ДОЛЖНОСТЬ________:Председатель ВЧК

Кто-кто?.. Ого!.. Выходит, сам Железный Феликс привел господина Фирфанцева в ряды чекистов! Как же он сумел?

Что там дальше?

Приложение 1. Расписка работника, проводившего вербовку, о персональной ответственности прилагается.