read_book
Более 7000 книг и свыше 500 авторов. Русская и зарубежная фантастика, фэнтези, детективы, триллеры, драма, историческая и  приключенческая литература, философия и психология, сказки, любовные романы!!!
главная | новости библиотеки | карта библиотеки | реклама в библиотеке | контакты | добавить книгу | ссылки

Литература
РАЗДЕЛЫ БИБЛИОТЕКИ
Детектив
Детская литература
Драма
Женский роман
Зарубежная фантастика
История
Классика
Приключения
Проза
Русская фантастика
Триллеры
Философия

АЛФАВИТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ КНИГ

АЛФАВИТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ АВТОРОВ

ПАРТНЕРЫ



ПОИСК
Поиск по фамилии автора:

ЭТО ИНТЕРЕСНО

Ðåéòèíã@Mail.ru liveinternet.ru: ïîêàçàíî ÷èñëî ïðîñìîòðîâ è ïîñåòèòåëåé çà 24 ÷àñà ßíäåêñ öèòèðîâàíèÿ
По всем вопросам писать на allbooks2004(собака)gmail.com


— В самом деле, господин инспектор, спросите этого малыша, — поспешил я Кузьке на выручку. — Трудно даже предвидеть, кто из него может выйти — замечательный математик, писатель или актер.
— Гм… Ну, что ж, попробуем выяснить, — впервые за все время улыбнулся инспектор. — Помножь тринадцать на три, отними семнадцать и раздели на два.
— Одиннадцать, — немедля ответил Кузя.
— Гм… — Инспектор с минутку подумал, видимо мысленно проверяя правильность ответа. — Гм… А до тысячи считать умеешь?
Кузька улыбнулся, показав выщербленные зубы:
— Умею. Я и до миллиона умею.
— А стихи какие ты знаешь?
— Знаю «Кахи-кахи, воевода».
Я тихонько ахнул и погрозил ему из-за спины инспектора пальцем.
— Читай, — сказал инспектор.
Кузька закрыл глаза, подумал и принялся читать басню «Стрекоза и муравей».
— Хорошо читаешь, — похвалил инспектор. — Но какой же это «воевода»?
— «Воеводу» я забыл, — соврал догадливый Кузька.
— Сколько ж тебе лет?
— Семь.
— Семь?! — Инспектор строго взглянул на меня: — Как же вы его приняли?
— А меня не принимали. Я сам присол, — опять обнажил Кузька щербатые зубы.
[Картинка: i_019.png]
Инспектор хмыкнул и пошел из класса.
В моей комнате он сел на табурет и принялся допрашивать и отчитывать меня.
— Какой такой кооператив завелся у вас в школе? Кто вам разрешил? Вот письмо крестьянина Перегуденко: он доносит, что вы затеяли распри с местным лавочником мешаете его коммерческой деятельности. Где в положении о начальной школе сказано, что при школах могут создаваться какие-то там кооперативы? Распустить — и чтоб я больше об этом не слышал! Второе: кто сообщил детям мое имя-отчество? Почему они приветствуют меня не надлежащим образом? Или вам неизвестно, что я статский советник?
— Известно, господин инспектор, но так, по имени-отчеству, получается человечнее, — спокойно ответил я.
— Что-о? Вы соображаете, что говорите? Значит, чины, в которые нас милостиво производит государь император, не являются истинно человеческими званиями? Откуда вы такого духу набрались? Я назначил вас учителем по протекции господина городского головы. Так-то вы оправдываете наше доверие! Что за вольность такая! Взять хотя бы этого мальчугана. Кто дал вам право принимать семилетних? Опять нарушение утвержденного министерством положения о школах.
— Что же плохого в том, что мальчик учится? — попытался я возразить. — Если б он занимал чужое место, а то…
— Не извольте умничать!.. — прикрикнул на меня расходившийся начальник. — Чтоб этого вундеркинда завтра же не было в школе!
Я вспомнил способ, которым однажды умиротворил околоточного надзирателя, и рискнул еще раз применить его:
— Ваше распоряжение, господин инспектор, я, конечно, выполню. Но одновременно обращусь в Петербург к Константину Петровичу с просьбой разрешить мальчику вернуться в школу.
— К какому Константину Петровичу? — уставился на меня инспектор. — Кто такой Константин Петрович?
— Как, вы не знаете Константина Петровича? Это двоюродный брат моей мамы, действительный статский советник. Он служит в министерстве народного просвещения. Недавно мама получила от него письмо: дядя приглашает меня провести лето у него на даче в Петергофе.
Нижняя челюсть у инспектора отвисла. Некоторое время он обалдело смотрел на меня и вдруг заулыбался:
— Как, Константин Петрович — вам дядя? Прия-ат-но, очень, о-очень приятно! Ха-ха! Вот неожиданность!
— Странно, что вы не знали об этом. Разве околоточный надзиратель вас не поставил в известность, когда собрал перед моим назначением все сведения обо мне? — продолжал я заноситься.
— Да, да, он на что-то намекал, но я тогда не вник должным образом. Очень, очень приятно. А беспокоить дядюшку по таким мелочам едва ли стоит. Пусть мальчик ходит. Беру на себя всю ответственность. Действительно, на редкость способный мальчуган. Вы правильно делаете, что прокладываете талантам дорогу, абсолютно правильно!
Перед тем как опять закутаться и уехать, инспектор развернул учительский журнал и под графой «Отметки ревизующего лица» написал: «Учитель к своим обязанностям относится с большой любовью и добросовестностью».
СТРАШНОЕ ДЕЛО
Близилась весна. Грязь на улице была черна и густа, как вакса, а вокруг школы земля уже подсыхала, и от нее поднимался легкий прозрачный парок. Из дворов доносился стук молотка, звон и лязг железа: хозяева приводили в порядок плуги, бороны, сеялки.
В эту пору и случилось то страшное дело, которое всполошило всю деревню.
Семен Надгаевский обычно приходил в школу раньше других: на нем лежала обязанность снабжать ребят тетрадями и перьями еще до первого урока. Но однажды он совсем неявился.
— Кто знает, почему нет Надгаевского? — спросил я.
— А его батьку звязалы, — ответили ребята.
— Что такое? — встревожился я. — Как это — связали? Кто связал? Почему?
— Вин вчора прыбыв Перегуденко. Утром из Бацановки прыйихалы соцкие с урядником и звязалы.
Я отпустил ребят на час раньше и пошел на Третью улицу. Около небольшого под черепичной крышей дома Панкрата Надгаевского толпились люди. Рябой сотский с медной бляхой на груди и суковатой палкой в руке лениво говорил:
— И чего вы тут нэ бачилы! Идить до дому, без вас всэ зробыться.
Другой сотский стоял во дворе, около закрытого на замок сарая.
Я прошел в дом. Женщина, в глазах которой застыл страх, неподвижно сидела на лавке, а Семен стоял около нее с кружкой и жалобно просил:
— Выпыйтэ, мамо, выпыйтэ.
Я поздоровался. Женщина остановила на мне свои ужасные глаза и ровным голосом проговорила:
— Вот, учитэль, и звязалы нашего Панкрата. Звязалы и бросылы в сарай. И замок повисылы. В його ж сарайи и тюрьму йому зробылы. А кажуть, шо е бог на свити.
— Семен, что случилось? Расскажи! — взволнованно попросил я.
Семен поставил кружку на подоконник и всхлипнул:
— Згубыв батю куркуль проклятый, згубыв…
Успокоившись немного, он рассказал мне тяжелую историю.
Перегуденко уже давно нацеливался не только на Бегунка Панкрата Надгаевского, но и на самого Панкрата. Затеяв постройку вальцовой мельницы, Перегуденко не раз закидывал удочку, не пойдет ли Панкраткнемув работники: кто еще мог таскатыю лестнице пятипудовые мешки так, как богатырь Надгаевский! До поры до времени Панкрату удавалось получать отсрочку платежа долга, но перед севом Перегуденко сделал ловкий ход, и у Панкрата за долг увели Бегунка. Пока суд да дело, лошадь поставили в конюшню Перегуденко. Панкрат попробовал уладить дело миром. Взял с собой Семена и отправился к кулаку. «Пойми, у меня ж наследник, — говорил он, указывая на сына, — его скоро женить надо: какой же из него будет хозяин без коня?» А Перегуденко ему: «Ничего, и без коня обойдетесь. Вот же живет Васыль. На что ему своя лошадь, когда их, лошадей,и у меня полная конюшня. А не хочешь разлучаться со своим любимцем — иди на мельницу работать: так и быть, разрешу тебе возить мою муку в город на Бегунке». Услышав такие издевательские слова, Панкрат от ярости взревел. Перегуденко бросился из дома во двор. Панкрат за ним. Когда Семен вбежал во двор, то увидел, что по лицу отца текла кровь, а Перегуденко лежал на земле с закрытыми глазами. Сбежались Перегуденкины домочадцы и отлили хозяина водой, а окровавленный Панкрат вывел своего Бегунка из конюшни и увел домой. Утром приехал урядник. Бегунка он вернул Перегуденко, а Панкрата велел связать и запереть в сарае. «За что? Он же меня первый ударил!» — говорил Панкрат. «Кто кого ударил первый, суд разберет, а покуда посиди-ка в остроге», — сказал урядник и уехал в город за следователем. Я вышел во двор и попросил сотского пустить меня к Панкрату в сарай.
— Шо вы, господин учитель, — замотал тот головой. — Хочете, шоб и мэнэ посадылы?
— Дмитрий Степаныч, — кричал Панкрат через дверь, — сыном моим клянусь, он первый меня ударил!
Урядник вернулся со следователем и врачом судебной экспертизы. Панкрата отправили в город, в острог.
Как только начальство уехало, Перегуденко, до того лежавший в постели и тяжело стонавший, поднялся, отправился в сарай и собственноручно засыпал Бегунку овса в кормушку.
Следствие велось в ускоренном порядке. Уже через неделю «дело о покушении крестьянина Надгаевского Панкрата Гавриловича на жизнь крестьянина Перегуденко Наума Ивановича» было передано в суд и назначено к слушанию на седьмое марта.
Но в самый канун судебного разбирательства произошло еще одно событие, всполошившее на этот раз не только нашу деревню, но и всю волость, весь церковный приход.
Осматривая стройку мельницы, Перегуденко забрался на крышу и оттуда свалился на камни. В бессознательном состоянии его отвезли домой. Придя в себя, он послал а священником. Отец Константин, не заезжавший в Новосергеевку с той поры, как Зойка отказалась войти к нему в дом, немедленно прибыл с дарохранилицей напутствовать больного. Что ему сказал Перегуденко на исповеди перед смертью, в то время никто не знал. Видели только, как поп выскочил на улицу с перекошенным лицом и велел кучеру гнать в город.
В тот вечер мы с Зойкой читали «Эрфуртскую программу». Вдруг — оглушительный стук в дверь. Мы спрятали книжку и с лампой подошли к двери.
— Кто? — спросил я по возможности грозно.
— Открой, Митя, приюти блудного сына! — услышал я знакомый голос отца Константина.
Когда я открыл дверь, то чуть не ахнул от изумления, а у Зойки в руке закачалась лампа: на отце Константине не было ни пальто, ни рясы, ни поповской меховой шапки. Только длинные волосы, разметавшиеся по плечам, изобличали в нем духовную особу, да и то в глазах тех, кто его раньше знал; выглядел он скорее разбойником, обросшим в лесу волосами, чем церковным служителем.
— Что, испугались? — засмеялся он, и его зубы блеснули под шелком усов. — Ну, да я сегодня на всех страх нагоняю.
В комнате он сел на табурет и пытливо заглянул Зойке в глаза:
— Нравлюсь я тебе в таком виде, Матреша?
— Очень! — сказала Зойка. — Атаман разбойников!
— Вот-вот! Так меня и монахи сегодня назвали.
— Да откуда вы, отец Константин? — спросил я.
— Был отец, да весь вышел. Не отец я теперь, а просто Костя, как ты — просто Митя. От самого преосвященного я, вот откуда. Дайте чаю погреться — все расскажу.
Чай был на столе. Выпив кружку, неожиданный гость принялся рассказывать:
— Перегуденко-то ваш того, дал дубу. А перед тем исповедовался мне. Много пакости о себе рассказал покойный, последняя же такая: не Надгаевский первый его ударил, а он огрел Надгаевского шкворнем по черепу. Только такой богатырь, как Панкрат, и мог в живых остаться. «Нету тебе прощения, нету!» — крикнул я злодею. Он дернулся и испустил дух. А я помчался к преосвященному. «Так и так, говорю, владыка, завтра суд, ни за что гибнет человек. Разрешите открыть суду тайну исповеди». Рассказал ему все, как было, а он мне: «Сказанное на исповеди оглашению не подлежит». — «Ваше преосвященство, возразил я, но ведь Надгаевский не виновен, почему ж он должен каторжные муки терпеть?» — «Не виновен так не виновен, — отвечает он мне. — На том свете воздастся коемуждо по делам его». — «А, говорю, на том свете? А на этом пусть гибнут невинные?! Так вот получи, жестокосердный и несправедливый владыка!» Снял с себя наперсный крест и рясу и кинул к ногам архиерея. Он как взвизгнет: «В Соловки, в Соловки сошлю! На вечные времена, богоотступник!» Двое жирных монахов хотели меня за руки схватить, но я дал одному в ухо, другому в зубы — и был таков! Теперь я вольный казак.Пойду в порт грузчиком, а нет — в цирк борцом! Все лучше, чем обманывать народ и покрывать преступления сильных мира сего. Довольна ты мной, Матреша?
[Картинка: i_020.png]
— Так довольна, так довольна, что и сказать не могу! — воскликнула Зойка, вся розовая от восхищения.
— А коли довольна, так дай мне свою руку и пойдем по жизни вместе! Это только попам нельзя дважды жениться. Мне можно! Согласна?
Опустив голову, Зойка молчала.
— Что же ты не отвечаешь? — бледнея, спросил он.
— Константин Павлович, — тоже бледнея, сказала наконец Зойка, — все сделаю, чтобы вам лучше жилось на свете. Вы хороший человек, я вас очень, очень уважаю. Но женойвашей я не могу быть. Простите.
— Не можешь? — дрогнувшим голосом сказал он и, как Зойка перед этим, опустил голову.
Несколько минут длилось томительное молчание.
— Ну что ж, значит, не судьба. Прости и ты меня.
Константин Павлович встал и, неуверенно шагая, пошел к двери.
Больше мы его не видели.
А на богатые похороны Перегуденко приехал поп из города.
ОПЯТЬ ОДИН
С началом весеннего сева в деревнях началось брожение. Дело дошло до того, что бацановские крестьяне, которым осточертело голодать, снимая у помещика Сигалова исполу землю, пришли толпой в помещичью экономию и разобрали сельскохозяйственный инвентарь, а строения сожгли.
Сам Сигалов жил в Петербурге. Из столицы местным властям полетели телеграммы с требованием разделаться с бунтовщиками. Ноу местных властей и без того забот был полон рот: на самом большом заводе, металлургическом, вспыхнула забастовка.
Я радовался и гордился: ведь в подготовке всего этого газета «Рабочий и крестьянин» сыграла немаловажную роль, а в газете была частица и моего труда. В ней даже были напечатаны две мои статьи: одна — о педагогическом обществе, которым заправляли кадеты с октябристами, другая — о том, как кулаки эксплуатируют не только бедняков, но и маломощных середняков. Превосходной иллюстрацией для последней статьи мне послужила жуткая история с Панкратом Надгаевским. Поработал я также и над подготовкой к печати многих посланий Акима Акимовича. Да, да, старый учитель исполнил свое обещание: чуть не каждую неделю Зойка доставляла мне конверты, адресованные некоему Ивану Петровичу Гаркушенко в деревню Сарматскую. Со скрупулезными подробностями Аким Акимович описывал жуткую нужду бацановских крестьян, окруженных беспредельными просторами помещичьей земли, но не знающих, куда выпустить курицу. Я даже позволил себе вольность сравнить их с потерпевшими крушение рыбаками: кругом вода,а утолить жажду нечем.
Газету мы выпускали в последнее время часто: я полюбил ее всем сердцем, а Илька, Тарас Иванович, Зойка и Васыль стали для меня самыми родными людьми на свете. Мог ли я думать тогда, что газета останется лишь в моем воспоминании, а с моими друзьями меня опять разлучит судьба!
Вот как все случилось.
Отправляясь в город по делам, я уговорил Прасковью бросить бредни о нечистой силе и переночевать в школе. Для храбрости Прасковья прихватила с собой бутылочку и позвала свою приятельницу, старую бобылку, разделить компанию. Спать они из страха перед домовым не ложились, а все выпивали и закусывали. Перед рассветом Прасковья, войдя во вкус, отправилась в лавочку за второй бутылкой. Кое-как до лавочки она доплелась, но тут силы ее оставили и она растянулась прямо в грязи. Так она лежала у забора и размышляла, удобно ли в столь непристойном виде показаться лавочнику на глаза. Дверь лавочки приоткрылась, и на улицу вышел человек с большой бородой и мешком за плечами. Решив, что, это и есть лавочник, Прасковья затаила дыхание. Человек повернул голову в одну сторону, в другую, но Прасковью, лежавшую в канаве, по-видимому, не заметил и пошел по тропинке, что вела к обрыву. Прасковья поднялась, отряхнулась. Вдруг ей пришла в голову мысль: да лавочник ли это? Чего бы ему лезть ночью в обрывс мешком за плечами? Уж не оборотень ли морочит ей голову и отводит глаза? Крестясь и шепча молитвы, она подошла к обрыву и заглянула вниз.
Как раз из-за тучки выглянул месяц. Прасковья увидела, что человек роется в земле. Порылся-порылся и пошел наверх. Дрожа от страха, Прасковья сидела за глиняной глыбой и ждала. Человек прошел в нескольких шагах от нее, и Прасковья, прежде чем потерять сознание, отчетливо увидела, что никакой бороды у него не было. Оборотень теперь имел образ не лавочника, а работника Перегуденковых — Васыля. Придя в себя, Прасковья поплелась уже не в школу, где водится нечистая сила, а к дому богача Марченко, где, как она знала, остановился проездом урядник. Правда, урядник — не поп, окропить святой водой тропинки, по которым прошел оборотень, он не сможет, но все же это начальство, а начальство обязано бороться со всяким злом на свете. До рассвета она стояла под окном, не решаясь постучать, а утром, когда урядник садился в бричку, бросилась к нему и не отстала, пока он не согласился съехать вниз и посмотреть, что за мешок спрятал там оборотень. Внизу в это время Васыль, уложив мешок на дно подводы, бросал в нее лопатой песок. Урядник соскочил с брички и потянул мешок к себе. У Васыля не было другого выхода, как хватить урядника лопатой по голове. Но на помощь начальнику кинулся его кучер, и Васыля связали. Увидев, что было в мешке (а в мешке, конечно, были только что отпечатанные листовки), урядник радостно засмеялся, перетащилмешок в бричку, туда же посадил связанного Васыля и велел кучеру гнать в город.
Об этом во всех подробностях и рассказала мне Прасковья, как только я вернулся утром в школу.
— Вот, соколик, какое святое дело я сделала ночью. Ты бы хоть походатайствовал, пусть мне прибавят жалованья.
[Картинка: i_021.png]
Еле сдержавшись, чтоб не придушить ее, я бросился в лавочку. Тарас Иванович, Илька и Зойка были уже на ногах, но еще ничего не знали.
— Да, теперь нам здесь не отвертеться, — мрачно сказал Тарас Иванович. — А, черт, как не вовремя! Но ничего не поделаешь. Приходится менять место. И как можно скорее. Добраться бы до Мариуполя, а там — ищи иголку в сене. — Он ласково глянул на меня. — Спасибо, Митя. Славный ты парень, много хорошего сделал для нас. Выполни и еще одно задание. Дам я тебе… гм… гм… этакие железные коробочки. В каждой из них — часовой механизм и… кое-что другое… Отнеси эти коробочки в заброшенную мельницу и заведи ключиком пружины. Сколько тебе понадобится времени, чтоб дойти до мельницы?
— Сорок минут, — сказал я.
— А если поднажмешь?
— Думаю, хватит тридцати.
— Хорошо. Примерно из этого и будем исходить в наших расчетах. Не бойся, раньше времени штуки эти не дадут о себе знать. Так вот, разнеси их по этажам мукомольни и вовсю мочь беги в жандармское управление.
— Ку-уда-а?! — отшатнулся я в изумлении.
— В жандармское управление, — спокойно повторил Тарас Иванович. — Там, подлый доносчик, заяви, что собственными глазами видел, как лавочник и еще несколько человек с ружьями за плечами и бомбами в руках пробирались в старую мукомольню. Пусть, канальи, осаждают ее, а мы тем временем… Понял?.. Вижу, вижу, что понял: ты ж парень сообразительный. Мы такими коробочками уже провели однажды полицию. Проведем и теперь.
Тарас Иванович подмигнул Ильке, и они вместе вышли во двор.
— Митенька, — прильнула ко мне Зойка, — опять мы расстаемся. Но ничего, ничего, все будет хорошо. Помнишь, как я наказывала тебе превзойти все точки с запятыми? Теперь вот тебе мой наказ: учись! Все науки превзойди! Ох, как нужны будут ученые люди свободному народу!
— Ты не забудешь меня? — спросил я, чувствуя, что слезы навертываются мне на глаза.
В ответ Зойка еще крепче прижалась ко мне. Тарас Иванович вернулся с кошелкой в руке.
— Получай. Все налажено. А вот и ключик. — Он вынул из кошелки небольшую железную коробочку и показал, как завести в ней часовой механизм. — Тут их шесть штук, машинок этих. Каждая заряжена на свой срок действия. Беги, не теряй времени. И, повторяю, не опасайся: сделано все надежно. Только в мельнице не задерживайся. Завел, расставил — и гайда!
Илька хлопнул меня по плечу:
— Митя, какое поручение! Аж мне завидно! Ну, до скорого! — Он стиснул меня в объятии.
Боясь, что мне не скрыть слез, я схватил кошелку и выскочил на улицу.
Мельницу со всех сторон обложили жандармы и городовые. Они палили в пустые окна из винтовок и револьверов, а из окон время от времени доносились глухие взрывы.
Только к вечеру, когда подкатила артиллерия и выпустила по толстым стенам дюжину снарядов, храбрые воины осмелились двинуться на приступ. Шли они с ревом и бранью, а вернулись молча, с глупейшими от конфуза лицами.
Я зашагал в свою школу.
Все во мне ликовало.
И в то же время мне было невыразимо грустно. [Картинка: i_022.png] Для среднего и старшего возрастаВасиленко Иван ДмитриевичЖИЗНЬ И ПРИКЛЮЧЕНИЯЗАМОРЫШАОгвегственный редакторЕ. М. ПодкопаеваХудожественный редактор Л.Б. ПацинаТехнический редакторМ. А. КутузоваКорректорыЛ.М. КороткинаиК. П. ТягельскаяСдано в набор201X1 1963г. Подписано кпечати 31/1 1964 г. Формат 84 X 108 /з2.18печ. л. 29,52 усл. печ. л. (29,68 уч. — изд. л.)Тираж100 000 экз.ТП 1964 № 334. А01451.Цена 1 р. 14 к.Издательство «Детская литература»Москва, М. Черкасский пер., 1.Ленинградская типография № 1«Печатный Двор» имени А. М. Горького«Глав-полиграфпрома»Государственного комитета Совета Министров СССР по печати,Гатчинская, 26. Заказ Л'г711 [Картинка: i_023.jpg]
1
Помесь ящерицы и водяной крысы(латинск.).
2
Тропарь — церковная песнь в честь какого-либо праздника или святого.
3
Мадам, сколько стоит капуста?(французск.)
4
Верую во единого бога(греческ.)
5
Играю и смеюсь, тебя крепко люблю(греческ.).
6
Зал для отдыха и игр учащихся во время перемен.


















Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 [ 9 ]
ВХОД
Логин:
Пароль:
регистрация
забыли пароль?

 

ВЫБОР ЧИТАТЕЛЯ

главная | новости библиотеки | карта библиотеки | реклама в библиотеке | контакты | добавить книгу | ссылки

СЛУЧАЙНАЯ КНИГА
Copyright © 2004 - 2024г.
Библиотека "ВсеКниги". При использовании материалов - ссылка обязательна.