Чтение 11–й страницы книги ~Замуж за иностранца, или Русские жены за рубежом~

От последних слов по моему телу пробежали мурашки и меня заметно залихорадило. Марьяна встала, сделала знак громиле и устало произнесла:

— Олег, займись ею.

— Что? — недоумевала я.

— Что слышала. Порядок у нас такой. Сначала тебя мои ребята оприходуют, чтобы вся строптивость прошла, а потом работать начнешь. Сейчас Олег с тебя пробу снимет. Витьку сегодня некогда, он дежурит. Так что постарайся, девочка. Покажи Олежке свое мастерство. Пусть он поставит в твою зачетку отметку «отлично». И помни, что девочки, у которых в зачетке сплошь и рядом «отлично», намного быстрее возвращаются домой, чем те, у которых слишком много «троек».

Увидев, что Марьяна направилась к выходу, а амбал начал расстегивать свою ширинку, я в ужасе окрикнула уходившую женщину:

— Марьяна, я тебя умоляю! Я сделаю все, что ты захочешь. Буду работать столько, сколько ты захочешь, только пусть он уйдет. Не нужно устраивать никаких проверок. Я навсе согласна. Только пусть он уйдет вместе с тобой.

Женщина рассмеялась мне прямо в лицо, бросила на пол сигарету и затушила ее каблуком.

— Извини, дорогая, не могу.

— Но почему? — задала я вопрос, смахивая слезы.

— Потому, что такие правила.

— Какие правила? Кто их придумал?

— Я, дорогая. Неужели ты до сих пор не догадалась, что здесь всем заправляю я?!

После этого Марьяна посмотрела на часы и обратилась к охраннику:

— Олег, только без рукоприкладства. Если давать не будет — пару раз осторожно по голове дай, и все. Мне интересен ее товарный вид: ей и так кто-то по физиономии заехал.

Как только за Марьяной захлопнулась дверь, я посмотрела на охранника умоляющим взглядом и всхлипнула:

— Не надо. Пожалуйста! Я тебя очень прошу.

Поняв, что мои уговоры вряд ли остановят мужчину, я забилась в угол комнаты, схватила стул и принялась держать оборону.

— Эй ты, придурок, я смотрю, ты по-человечески вообще не понимаешь! Слезами такую тупую башку, как у тебя, не разжалобишь. Если ты сейчас подойдешь ко мне ближе, я надену этот стул на твою голову! А если тронешь меня хоть пальцем, то засажу тебя за изнасилование. Ты не думай, что ты безнаказан в чужой стране… Я вот все равно на родину доберусь и отомщу всем своим врагам! Вот увидишь! Зубами буду рыть землю, но до родины доберусь.

— Все вы так говорите, — усмехнулся охранник и сделал несколько шагов в моем направлении. — Только до родины добираются единицы, а в основном вы так втягиваетесь, что в другом качестве себя уже не представляете. Ладно, брось дурить. Иди ко мне.

— Нет, ты в самом деле не понимаешь или не хочешь понять, что этот стул я сейчас разобью о твою голову?! Мне всегда казалось, что собака — это друг человека, но, видимо, я очень сильно ошиблась. Иногда собака совсем не друг, а просто враг.

— Это кто собака, я, что ли?

— Ну понятное дело, что не я!

Последние слова так сильно разозлили охранника, что он мигом выхватил у меня стул, кинул его в угол и заехал мне по носу так сильно, что у меня хлынула фонтаном кровь. Увидев кровь, он бросился в ванну, намочил полотенце холодной водой и кинул его мне.

— Запрокинь голову и приложи полотенце к носу.

Я легла на кровать, запрокинула голову и приложила полотенце к носу. Через мгновение на нем появились внушительные пятна крови, которые увеличивались с каждой секундой. В тот момент, когда перепуганный охранник бросился мочить в холодной воде второе полотенце, все мое лицо было залито кровью.

— По-моему, у меня кровотечение, — задыхаясь, проговорила я.

— Блин, в натуре, кровотечение! Закинь голову выше. — Охранник быстро застегнул ширинку и бросился к холодильнику искать лед. — У тебя со здоровьем-то как?

— Не знаю.

— Как тебя зовут?

— Таня.

— Меня — Олег.

— Очень приятно познакомиться, — всхлипнула я и ощутила, как из носа вновь фонтаном потекла кровь.

— Насчет того, что тебе приятно познакомиться, ты мне пургу не неси. Просто, видишь, Танюха, в жизни бывают и такие скверные ситуации.

— Обидно.

— Что тебе обидно?

— Что ты, русский парень, поступаешь так со своей соотечественницей в чужой стране. Нет бы руку помощи протянуть, помочь и понять, так нет.

— А я в чем виноват? Ты сама к Марьяне на крючок попалась. Я тебя не вербовал.

— Я ж ей поверила!

— Дура ты. Неужели тебя жизнь не научила, что никому верить нельзя.

— Вообще никому?

— Никому, — отрезал горилла.

— А как же жить-то, если никому не верить? Так и свихнуться можно.

— Вот так и жить.

Горилла увидел, что второе полотенце полностью залито кровью, и не на шутку перепугался.

— Послушай, у тебя вообще с давлением как?

— Оно у меня всегда низкое.

— Ты гипотоник, что ли?

— Гипотоник.

— Теперь понятно. У тебя и так кровь из носа временами идет, а тут я тебе еще кулаком заехал. Но вот ты тоже сама виновата. Какого черта меня собакой назвала?!

Мужчина кинул окровавленное полотенце на пол и приложил к моей переносице кубики льда.

— Жаль, грелки со льдом нет. А то бы сосуды в полости носа быстрей сократились. Лежи неподвижно. Ты сама как чувствуешь, нос заполнен сгустками крови? Дыхание затруднено?

— Затруднено, — всхлипнула я.

— Только не вздумай реветь. Лежи неподвижно. А то трясешь головой, еще хуже будет. Попробуй глубоко дышать носом. Под воздействием воздуха кровь сворачивается быстрее.

Когда наконец кровь остановилась, Олег положил новый холодный компресс и накрыл меня одеялом.

— Ты белая вся, как стена.

— Я спать хочу.

— Это слабость. Поспи. Организму нужно восстановиться.

В тот момент, когда он поправлял одеяло, я как-то по-детски улыбнулась и еле слышно произнесла:

— Спасибо.

— За что? За то, что я дал тебе в нос?

— И за это тоже спасибо. Если бы ты не дал мне в нос, то уже давно изнасиловал бы, к едрени матери.

— Спи, дуреха.

ГЛАВА 15

Ума не приложу, сколько часов я проспала, но проснулась от того, что кто-то жарил в комнате картошку. Конечно, я не могла ошибиться — это был потрясающий, вкуснейший запах жареной картошки. Мне даже показалось, что я никогда не была в Голландии, а все, что мне в ней приснилось, — это просто страшный сон. Я любила просыпаться от запаха жареной картошки в тот момент, когда ее жарила моя мама. Так приятно! Просыпаешься и потягиваешь носом. Красота! Вот и сейчас: проснусь, посмотрю на любимую маму, сяду есть аппетитную картошку с солеными огурчиками и пойму, что жизнь прекрасна.

Но реальность оказалась совсем другой. Я открыла глаза и увидела девушку в легком халатике, которая жарила картошку и что-то напевала себе под нос.

Оглядев комнату, я попыталась понять, где нахожусь, и вспомнила обо всем, что произошло со мной до того момента, пока я заснула крепким сном.

При этом я еще раз оглядела комнату. Первое, что сразу бросилось в глаза, — в комнате не было окон. Поэтому весь дым и пар от плитки оседали прямо на стены. Комнатка была небольших размеров. Две кровати, две тумбочки, стол, два стула, плитка, совсем маленький холодильник и узкая дверь, которая, по всей вероятности, вела в туалет.

Я не отрывала взгляд от девушки и вдруг с ужасом обнаружила, что у нее вместо одной ноги — протез. У входной двери стояли костыли. Видимо, когда девушка отстегивала свой протез, она передвигалась на костылях.

Словно почувствовав мой взгляд, девушка обернулась и вполне доброжелательно произнесла:

— Меня Вика зовут.

— Таня.

— Я из Тамбова.

— А я из Москвы.

— Новенькая, значит.

— Что-то типа того.

— Таня, я так поняла, что Олег тебе нос разбил. Ты бы свои окровавленные полотенца собрала и постирала. Кстати, нам теперь с тобой вместе придется в этой комнате жить. Убираться будем по очереди. График дежурств такой. День ты убираешься, день — я. В общем, уборка через день.

Моя новая знакомая помолчала и тут же добавила:

— Кстати, картошку с луком будешь? Я целую сковородку нажарила.

— А почему здесь окон нет? Так же можно с ума сойти, если помещение не проветривать?

— Видимо, так положено. Незачем нам смотреть на внешний мир, а внешнему миру — смотреть на нас.

— Кондиционера тоже нет?

— Ты что, с луны свалилась? Какой кондиционер? Это же тебе не номер люкс навороченной гостиницы.

— Так как же жить в непроветриваемом помещении?

— Таня, вот так и живем. Что есть, то есть. Человек привыкает ко всему.

— В тюремной камере и то окно есть, — заметила я. — Пусть маленькое, с решеткой, но есть. Хоть иногда солнечный свет проникает. А тут как в подземелье — только искусственное освещение. Поневоле начинаешь чувствовать себя кротом.

— Не скажи. В тюрьме ты так картошечку не пожаришь. Иногда Олег добреньким бывает и разрешает дверь на чуток приоткрыть, проветрить. Правда, при этом проветриваниион сам присутствует.

Не говоря ни единого слова, я собрала с пола окровавленные полотенца и пошла в направлении ванной комнаты. Открыв дверь, я обнаружила только старенький ржавый унитаз и старую раковину с допотопным краном. Ни о каком душе и уж тем более ванне не могло быть и речи. Помня о том, что ванны тут очень часто являются роскошью, я бросила полотенце в раковину и крикнула:

— Вика, а душа здесь нет?!

— Ты что, не видишь?

— Вижу.

— Тогда зачем спрашиваешь?

— Подумала, может, у меня обман зрения.

— У тебя не обман зрения, и душа здесь нет.

— А мыться-то как?

— Мыться — как получится. Там рядом с раковиной банка литровая стоит. Полотенца вешай на бельевую веревку. И смотри, воду экономь. Иначе Марьяна по ушам надает. Если истратишь воды чуть больше, чем положено, проблем не оберешься.

Когда я развесила полотенца и вновь зашла в комнату, Вика поставила сковородку посреди стола и протянула мне вилку.

— Хорошо, что мы не голландцы и можем есть столько, сколько захотим. А то их система питания просто убийственная. Весь день голодные ходят, а на ночь наедаются до пуза.

— Я слышала, что они горячую пищу только вечером едят, — заметила я, кладя в рот горячую картошку.

— Это вообще мрак! Голландцы утром пьют лишь кофе. В двенадцать часов все едят кусок хлеба с сыром (лишь сыр, ничего больше!), в три часа снова кофе. И ровно в шесть часов вся Голландия ужинает горячей едой. Они очень удивляются, как мы кушаем два-три раза в день горячую пищу. Никак не могут понять! Я как-то пыталась объяснить двум голландкам, что я утром, в обед и вечером кушаю горячую еду. Что родители научили меня не есть всухомятку, так как это не полезно для здоровья. Они так удивились и целый день рассказывали другим, какая у меня странная культура, и удивлялись, как это так люди могут три раза в день кушать горячую еду. Также они не понимают, как можно есть еду с хлебом. Для них хлеб существует для того, чтобы есть его в двенадцать часов, а не вместе с едой вечером. И голландцы очень удивляются, если я прошу кусок хлеба есть вместе с супом или другой едой… Прикинь!

Вика достала из холодильника пару бутылок пива и протянула одну из них мне.

— Давай за знакомство!

— Я не пью пива.

— Как знаешь, но больше мне тебе предложить нечего.

— А мне ничего и не надо. Я и так в последнее время не пойми что употребляла. (Я подумала о таблетках, которыми пичкал меня Хенк.) Да и виски недавно пила. Организм вконец ослаб: кровь из носа не могли остановить.

— А я пивка выпью.

— Вика, а ты здесь как оказалась?

Я украдкой посмотрела на костыли и осторожно спросила:

— Я смотрю, у тебя ноги нет?

— Я инвалид, — совершенно спокойно ответила Вика.

— Ты не обижайся, пожалуйста, что я тебя об этом спросила.

— Да ты что, дура? С какого перепугу я должна обижаться? Если бы у тебя ноги не было, я бы тоже задала тебе этот вопрос. Я в Тамбове проституткой работала.

— Проституткой?

— Ну да. А что тебя так сильно удивляет? Ноги я лишилась в двенадцать лет, когда попала под колеса самосвала, которым управлял пьяный водитель. Я из неблагополучнойсемьи. Отец умер от пьянства. Мать еще жива, но пьет, как сапожник. Короче, дома нищета, вечно пьяные мужики, которые сожительствовали с матушкой. А потом она с дядей Колей сошлась, и они на пару пить стали. Когда мне было четырнадцать лет, матери дома не было, этот дядя Коля меня изнасиловал. При этом он говорил, что я, одноногая малолетка, должна радоваться такому повороту событий, потому что на такую уродину-инвалидку никто и никогда не залезет. А еще он пригрозил мне, что если я расскажу матери о том, что произошло, то он просто меня убьет и где-нибудь закопает. Я знала, что он не шутит. У него две судимости и все тело изуродовано страшными наколками. Просто жесть! Даже над глазами написано «Не буди».

Вика замолчала и принялась пить пиво.

— И что было дальше? — задала я вопрос, думая о том, как же много на свете разных искалеченных женских судеб, но тем не менее мы все чем-то похожи.

— Я не выдержала и рассказала пьяной матери о том, что случилось, в тот момент, когда ее сожителя не было дома.

— А мать?

— А что мать? Мать стала меня бить и говорить, что я сама во всем виновата, что я его соблазнила. Знаешь, что самое чудовищное в такой ситуации? То, что твоя родная мать верит не родной дочери, а чужому мужику, который в любой момент может свалить из ее жизни.

— А потом?

— Потом мать выгнала меня из дома.

— Как выгнала?

— Ну как выгоняют?!

— Не представляю. Я вообще не понимаю, как можно выгнать из дома родного ребенка?

— Вот так. Пьяная вытолкнула меня за дверь, обозвала шлюхой и сказала, чтобы я больше никогда не появлялась в ее жизни.

— Но ведь ты же ее дочь!

— Да какая разница!

— Как это, какая разница?

— Она все мозги пропила и материнский инстинкт тоже, хотя, как мне кажется, его у нее никогда не было. Так я и ушла в четырнадцать лет во взрослую жизнь.

— И твоя мать никогда не пыталась тебя искать?

— Конечно нет. Мне кажется, она вообще забыла о моем существовании.

— А ты не пыталась узнать, как сложилась ее судьба?

— Ты имеешь в виду, не сдохла ли она от пьянки? Нет, не пыталась. Мне это неинтересно. Еще год после того, как я ушла из дома, меня посещали мысли вернуться, но затем они прошли сами по себе. Я знала, что моя мать никогда мне не поверит, что меня изнасиловали, а всегда будет считать меня грязной шлюхой. Да и если я появлюсь в доме, ее пьяный сожитель топором перерубит мне шею. Он же сказал, что если я матери все расскажу, то он меня убьет. А я рассказала. А у него две судимости, дружки сплошь и рядом рецидивисты. Он своих слов на ветер не бросает.

— А сейчас тебе сколько?

— Двадцать четыре.

— Так это было десять лет назад! Может, там уже и в живых никого нет. Тебе хоть квартира достанется.

— Не хочу я старое ворошить. У меня ведь документов никаких нет и не было никогда. Ту Вику Исакову, которой я была десять лет назад, уже давно считают без вести пропавшей, а быть может, даже умершей. Я же паспорт даже не успела получить. Даже если мать от водки сгорела, квартира уже давно продана другой семье, а меня на этом свете и не было никогда.

— А родственники-то хоть есть?

— Никого у нас нет. Была у матери двоюродная сестра, но она еще десять лет назад прекратила с ней всякое общение, считая, что общаться с алкашами просто западло. Себе дороже. Она и меня, и мать из жизни своей вычеркнула. А ты говоришь, чтобы я через десять лет объявилась. Да она от меня открестится! Дверь закроет, скажет, что знать не знает, да еще милицией пригрозит. Или вообще ментам сдаст.

— А как же ты здесь очутилась?

— Что еще оставалось четырнадцатилетней безногой дочери алкоголички, выгнанной из дома нерадивой матерью? Правильно, идти на панель. У меня даже документов при себе не было, чтобы хоть какую-то мизерную пенсию получать, которую инвалидам платят. Тут меня одна добрая тетенька и подобрала, пригрела и на работу определила. На трассе небольшая гостиница была. Вот в одной из комнат она меня и поселила. Тут-то я и узнала, что такое секс, минет и анал. Та добрая тетенька и сама не ожидала, что я такой популярностью пользоваться буду. Многие любят с инвалидом позабавляться. Вроде в диковинку, что у меня ноги нет. Поначалу работать было противно и страшно, но ничего, привыкла. А затем добрая тетенька продала меня доброму дяденьке, который разглядел, что на мне можно зарабатывать большие деньги, и увез меня в Москву. В Москве он поселил меня в интим-салон, который так и назывался «Дом инвалидов». В этом салоне работали девушки без рук, без ног и с другими увечьями. Скажу тебе, что от клиентов не было отбоя. Масса мужиков испытывает сексуальное влечение к таким, как я. Очень много было женатых, у которых красавицы-жены. Засадил девушке без рук или без ног — и домой, к красавице-жене. Проституция среди девушек-инвалидов очень развита. Спрос рождает предложение, да и на пособие по инвалидности шибко не разгуляешься. Иногда даже принимали по предварительной записи, потому что от клиентов в нашем «Доме инвалидов» не было отбоя.

Вика допила бутылку пива и продолжила:

— А однажды мой хозяин сказал мне о том, что один богатый мужчина в Голландии ищет себе жену без ноги. Мол, он уже поместил мою фотографию в Интернете, и я ему очень даже приглянулась. Он болен апотемнофилией.

— А что такое апотемнофилия?

— Это люди, которые испытывают сексуальное влечение к инвалидам. Иногда это врожденное, а иногда это происходит оттого, что кто-то в раннем детстве испытал контакт с инвалидом, и это сохранилось у него на всю жизнь. Причиной может являться и психологическая травма, связанная с инвалидностью. Короче, этому богатому голландцу нужна была жена без ноги. Претенденток было трое. Я и еще две девушки из конкурирующих фирм. Встреча проходила в одном подмосковном особняке, куда прилетел голландец.Когда нас привезли, он уже сидел у бассейна и рассматривал нас придирчивым взглядом. Конечно, моя фирма меня основательно готовила. Со мной работали и стилист, и визажист.

— А потом?

— Мы были все в купальниках и на костылях. Купались в бассейне, говорили о жизни, шутили, пили шампанское, ели фрукты. Голландец неплохо знал русский. Если честно, я думала, что у меня вообще нет никаких шансов. Те девушки были с документами. Их хоть можно было вывезти из Москвы. А со мной — сплошной геморрой. У меня никаких документов нет. Даже когда перепись населения проходит, меня никто не переписывает и не считает. Меня просто нет.

— У нас перепись населения липовая. Сколько таких живых и неучтенных, как ты!

— Пит выбрал именно меня и заплатил моему хозяину очень внушительную сумму. А потом началась морока с документами. Я в эти процедуры особо не вникала, но меня вывезли из Москвы по поддельным документам, оформив трехмесячную визу. У Пита денег, как грязи. Он за все платил. Вот так я и очутилась в Голландии.

— Так ты вышла замуж за своего богатого Пита?