Чтение 12–й страницы книги ~Охота на мужа-2, или Осторожно: Разочарованная женщина~

Началась ужасная качка, у меня на лбу выступил холодный пот.

– Макс, мы падаем! Бог мой, мы падаем! Бог мой! – завопила я.

– Сиди спокойно и не ори под руку, – глухо проговорил не менее перепуганный Макс, который пытался скрыть свое состояние. – Надо найти место для посадки. Это самоеглавное.

– И долго ты будешь его искать?

– Не знаю.

– Мы упадем! – громко закричала я и получила от Макса капитальную затрещину. – Не смей меня бить! – : Я почти визжала и с ужасом смотрела на полыхающие в небе молнии. – Кто дал тебе право меня ударить?!

– Держи себя в руках и не нервируй других.

Я же просил тебя заткнуться! Если тебе страшно, закрой глаза. Если не замочишь, я выкину тебя из самолета.

Наверно, его слова на меня как-то подействовали, я замолчала, но это не означало, что я успокоилась и перестала бояться. Я была на грани истерики. Макс сидел с каменным лицом, его вцепившиеся в штурвал руки побелели от напряжения. Самолет раскачивало из стороны в сторону.

– Мы не разобьемся? – не выдержала я.

– Нет. Все будет нормально, если ты будешь спокойно сидеть и страдать про себя.

Я вытерла слезы и забормотала:

– Я знала, что мне никогда не убежать из этого дома. Знала. Может, и вправду говорят, что его покидают только мертвые. Ведь этот дом полон мистики. Все время стояла хорошая погода, а как только мы собрались бежать, видишь, что случилось.

– Это проста) погодные условия.

– Нет, это знак свыше.

– Не говори ерунды. Скоро будем садиться.

Так я еще никогда не летал.

– Как?

– Неизвестно где и неизвестно куда. Это называется полет вслепую, да еще и погода такая ужасная. Ничего, зато будет что вспомнить.

– А ты оптимист.

– А по-другому нельзя.

Самолет начал бешено раскачиваться. Макс посмотрел на меня перепуганными глазами и закричал:

– Нагнись!

– Что?!

– Нагнись!!! Нагни голову к коленям и обхвати ее руками! – Зачем?!

– Делай, что я говорю!

Я быстро нагнулась и обхватила голову руками.

– А ты?!

– Так и сиди. Я сейчас буду снижаться!!!

– Господи, Господи, – словно в бреду шептала я, тихонько всхлипывала. – Господи, помоги.

Господи, сохрани. Может быть, я не так религиозна, но я всегда в тебя верила, Господи. Я всегда в тебя верила. Если я спасусь, я поставлю ровно столько свечек, на сколько хватит моих денег. Если я спасусь… Я же знаю, что ты есть. Я это знаю. Ты всегда меня берег и выручал. Так выручи еще раз.

Пожалуйста, выручи…

Мне показалось, что мое сердце не выдержит и разорвется. Разорвется еще до того, как развалится самолет. Ведь в авиакатастрофах есть люди, которые погибают еще до того, как погибает сама страшная машина. От жуткого страха у меня свело живот и онемели ноги. Внутренний голос твердил мне, что это конец.

Буквально в считанные секунды я подумала о Денисе, о Светке, о своей милой, заботливой и любимой маме… О всех, кто меня любил и кто так сильно меня ненавидел… Я простила всех, кто когда-либо сделал мне больно и навлек на меня беду.

Я пожелала долгих и счастливых лет жизни своим врагам, которых у меня практически и не было. Мира и любви тем, кто меня никогда не любил, кто мне страшно завидовал и старался поставить подножку в самый тяжелый момент. Кто не подавал мне руки и никогда не помогал подняться. Удачи вам всем и спокойствия. Затем я попросила прощения у всех, кому сделала больно и кому нанесла хоть какую-то обиду. А их много. Их очень много. Я просила прощения за свой эгоизм, за свою беспринципность и за свою черствость. Я умоляла меня простить за то, что я никогда не умела любить. Наверно, именно поэтому меня никогда не любили другие. Я просила прощения у своих мужчин, половину имен которых я даже не помню. Но одно имя запало мне в душу. Мельников Владимир… Молодая, бесшабашная девчонка и взрослый, перспективный мужчина… Неудачница и удачливый адвокат. Я прошу у тебя прощения за мою молодость и твою зрелость. За мою беспечность и твой разум. За твою боль и мое безразличие. За твое приобретение и мою потерю. За твою устроенность и мое одиночество.

Я попросила прощения у своих родственников, с которыми я никогда не была близка, но которых всегда любила. Пусть скрыто, но честно. Я люблю вас всех, хоть вы и такие далекие, но вы совсем не забытые. Я люблю вас и очень переживаю за то, что так и не смогла сказать этого раньше. Наверно, никогда нельзя скупиться на чувства. Никогда. Но это не мы скупимся на них. Нас заставляет скупиться жизнь.

– Черт побери! – прокричал Макс. – Двигатель отказал! Нужно срочно садиться! Попробуем сесть на пузо! Можем загореться!

Я по-прежнему сидела, уткнувшись в колени, и боялась пошевелиться. Конечно, я могла приподняться и посмотреть, что там за окном, но я совершенно не хотела этого делать. Вернее, не могла, потому что не чувствовала ни рук, ни ног. Только ноющую боль в животе, отдающую в левую руку… Я знала – там за окном зловещая темнота, наверно, такая же зловещая, как сама смерть. Там дождь, ветер, а может, и оранжевое пламя, окутывающее самолет.

Почувствовав, что самолет падает, я сжалась в комок и услышала, как Макс выматерился. Я не надеялась на счастливую посадку. Я знала, что мы оба погибнем.

– Согнись и не вздумай поднимать голову, а то останешься без нее! – прокричал Макс, но я его уже не слушала.

Неожиданно меня вырвало, и я чуть было не захлебнулась в собственных рвотных массах.

Даже не пытаясь вытереться, я попыталась вспомнить то, что можно сделать при авиакатастрофе. Что можно сделать для того, чтобы выжить?! Прыгнуть с парашютом. Но у нас его нет.

Прыгать без парашюта так же бессмысленно, как высунуться в иллюминатор и звать на помощь. Надеяться на спасателей, которые должны нас искать после того, как мы упадем?.. Только будут ли : нам нужны эти спасатели…

Раздался страшный грохот. Наверно, удалось сесть. Ведь если бы мы упали, то просто не остались бы в живых. Наверно, Макс посадил самолет на так называемое пузо.

Я не видела и вообще не понимала – жива я или мертва. Я даже не знала, где я – в аду или в этой страшной действительности. А затем какая-то мрачная тишина, только шум непрекращающегося дождя. Я подняла голову и почувствовала острую боль. Я вдруг поняла, что я уже на земле. Потрогав лицо руками, я вскрикнула – в него впилось множество мелких осколков.

В нескольких метрах от меня горел врезавшийся в дерево самолет, а ко мне полз обожженный Макс. Значит, при приземлении я просто вылетела из самолета, как тряпичная кукла, а Макс находился в нем до победного. Я лежала на каком-то лугу и с ужасом наблюдала за горящим самолетом.

Я не верила, что мы остались живы. Не верила, пока ко мне не подполз Макс. Я попыталась встать, но у меня ничего не получилось. Что-то случилось с ногами. Вернее с одной, правой.

– Ты жива? – с трудом спросил Макс и сел рядом со мной.

На его красивом лице не было ни царапинки.

Зато обожженные руки напоминали сплошной волдырь. Кожа на них отошла от мяса и обуглилась.

– Жива, – простонала я и почувствовала, что глотаю собственную кровь, текущую из носа.

– У тебя нос сломан.

– Что?

– Нос болит?

– Я уже сама не знаю, что у меня болит. Наверно все. Что у тебя с руками?

– Подгорели. Ты встать сможешь?

– У меня что-то с ногой. Может, я ее тоже сломала? Еще мне кажется, что у меня сломаны ребра. Там, где ребра, такая сильная боль…

Пламя от самолета становилось все меньше и меньше, а это значит, что давящая на нас темнота становилась все сильнее и сильнее. Боль в ногах казалась невыносимой. Я попыталась подняться, но не смогла. Стало еще хуже и еще больнее. Но я знала, что должна встать. Встать и помочь обгоревшему Максу. Он протянул мне руку, но как только я до нее дотронулась, громко закричал, перевернулся на спину и стал кататься по мокрой траве.

– Прости меня, пожалуйста, прости… – бормотала я, сплевывая собственную кровь. – Прости… У тебя же руки обгорели… Тебе больно… Там ведь кожа почти слезла… Она как гармошка… Ради бога прости…

Макс не отвечал, по-прежнему катался по траве и кусал и без того окровавленные губы. Я не сомневалась в том, что сейчас у него болевой шок.

Он ничего не видит, не слышит и вообще не понимает, что происходит. Нужно переждать, больше я ничего не могу сделать. Наконец Макс пришел в себя, подполз ко мне и лег рядом.

Мы лежали на мокрой траве, касаясь плечами друг друга в мокрой, порванной и окровавленной одежде, оба мирились с раздирающей болью и наблюдали за тем, как догорает самолет. Дождь перестал. Но нам это было безразлично. Я лежала с открытыми глазами и мечтала о том, чтобы вновь потерять сознание. Если я потеряю сознание, то не буду чувствовать боль. Уж слишком она резкая и невыносимая. Собрав остатки сил, я прощупала свои ребра и с облегчением вздохнула. Переломов не было.

– Что там у тебя? – спросил Макс.

– Переломов нет.

– А ноги?

– Мне кажется, нога сломана.

– Нос тоже сломан.

– Это значит, что у меня теперь будет кривой нос?

– Хрен с ним! Главное, что ты осталась жива.

– Я больше не могу выносить боль, – почти плача сказала я и тихонько всхлипнула.

– Терпи. Ты же сильная. Ты даже не представляешь, какая ты сильная. Так играть может только сильная женщина. Я когда тебя первый раз по телевизору увидел, чуть не обалдел.

– Правда?

– Правда.

– А почему ты не говорил мне об этом раньше?

– Не знаю. Я говорю тебе об этом сейчас.

– Это потому что мы умрем? – спросила я довольно спокойно. Сейчас я продала бы свою душу дьяволу за единственную таблетку обезболивающего.

– Ты что такое говоришь?!

– Но ведь мы даже не можем встать. Я не могу остановить носовое кровотечение. Я не могу успокоить боль. Я вообще ничего не могу. Ничего. Наверно, скоро у меня начнется агония и я умру. Тут нет ни больниц, ни людей. Тут вообще никого нет.

Мы даже не знаем, где мы находимся и придет ли к нам помощь. У нас нет воды и пищи. Скажи честно, мы умрем?

– Наверно, очень глупо не умереть в воздухе в падающем самолете, а умереть на земле.

– Глупо. А разве смерть бывает умной? Все люди всегда умирают по-глупому. Кого-то сбивает машина, кто-то теряет управление, кто-то тонет, кто-то умирает от элементарного гриппа… Это же глупые смерти. Так же и у нас.

– Мы выживем. Только немного отлежимся.

Когда сможем встать, сориентируемся и обязательно найдем помощь.

Я облизала сухие губы и почему-то поверила Максу. Он же сказал, что мы не разобьемся, и мы не разбились. Он сказал, что мы выкарабкаемся, значит, мы обязательно выкарабкаемся.

– Мне очень больно, – простонала я и закрыла глаза. – Я бы отдала все на свете, чтобы превозмочь боль.

– Потерпи. Боль можно перетерпеть, и она уйдет сама.

Вскоре мне стало совсем плохо. Мои стоны перешли в какие-то нечеловеческие звуки. Макс приподнялся и нежно поцеловал меня в шею.

– Девочка моя родная. Потерпи. Ну потерпи, скоро станет легче.

– Поцелуй еще.

– Что?

– Поцелуй еще… Твой поцелуй притупляет боль. Целуй.

Я не врала. Горячие губы Макса немного облегчали мою боль и возвращали память об уже позабытых ощущениях…

Глава 14

Огонь, охвативший самолет, уже погас, только едкий дым напоминал о том, что именно на этом месте произошла авиакатастрофа. Еще немного, и будет светать.

– Почему ты не замужем?

– Не знаю. Наверно, потому, что счастливых семей не бывает.

– А одиночество бывает счастливым?

– Я не одинока. У меня есть близкие и друзья.

– Ты знаешь, когда я увидел тебя в первый раз, я поразился тому, какое одиночество было в твоих глазах. Я еще никогда в жизни не видел женщины более одинокой, чем ты. Ни твоя слава, ни твой шумный успех не спасают тебя от одиночества.

– Одиночество – это состояние души.

– Не думаю. Мне кажется, что одиночество – это диагноз, и болезнь подается лечению. Даже если она длительная и затяжная. Я представляю, как красиво за тобой ухаживают мужчины. Наверно, они устраивают тебе уикенды, заказывают рестораны, дарят букеты из сотен роз. Не понимаю, почему ты одна. Почему твой мужчина не надел на твой палец обручальное кольцо и закатил пышную свадьбу.

– Потому что есть слишком много препятствий.

– Ерунда. Для настоящих чувств не существует препятствий.

– Если я останусь жива, Я обязательно выйду замуж и создам семью.

– Несчастливую?

– Не знаю. Какую получится.

– Наверно, у тебя будет пышная свадьба. Наверно, твое платье будет расшито жемчугом. Ожерелье из дорогих камней будет украшать твою хрупкую шею. Будет много прессы, гостей и много цветов. А еще будет много свечей, фейерверк в ночном небе и умопомрачительный свадебный торт. Ты должна заморозить в холодильнике кусок свадебного торта.

– Зачем?

– Есть такая примета. Пусть этот замороженный кусок торта лежит в холодильнике до самой старости. Если в семье начнутся какие-то проблемы, нужно достать этот кусок и немного от него откусить.

– Зачем?

– Тогда все неприятности вас покинут и в семье воцарится мир и спокойствие.

– Где ты такого набрался?

– Так моя бабушка учила мою мать, когда та выходила замуж.

– Но ведь тебя и в помине не было.

– Ну и что. Мне об этом мать рассказала.

– Ты веришь в приметы?

– Верю.

Я вновь сделала попытку подняться, но громко вскрикнула. Мне показалось, что я не только потеряла способность двигаться, но и дышать. Дикая боль сдавила грудь.

– Я хочу воды, – тихо сказала я и облизала пересохшие губы.

– Потерпи. Не нужно двигаться. Сейчас у меня перестанет кружиться голова и я смогу подняться. Я возьму тебя на руки, и мы двинемся дальше.

– Как ты сможешь взять меня на руки, если они у тебя обгорели? Господи, представляю, как тебе больно.

Полежав еще пару минут, он сел и, сморщившись от боли, вытянул мне свои обугленные руки.

– Ты сможешь тихонько податься вперед и лечь мне прямо на локти?

– Не смогу. Я обязательно задену твои кисти, и у тебя снова будет шок. Ты можешь умереть. Я без тебя пропаду. Я не хочу умирать.

– Я же тебе сказал, что мы не умрем. Как мы можем умереть, если мы уже пережили самое страшное.

– Самое страшное впереди. – Я почувствовала, что начинаю впадать в депрессию. – Мы умрем от болевого шока или от голода.

– Ты что, хочешь есть?

– Нет. Меня, наоборот, тошнит.

– Тогда давай пока не будем думать о еде.

– Давай лучше будем думать о том, как нам выжить.

– Хорошо, мы не будем думать о еде.. Но как нам не думать о воде? Хоть бы маленький глоток…

– Об этом тоже не нужно думать. Давай, попробуй лечь мне на руки.

Я напряглась, крепко закусила нижнюю губу и приподнялась, чтобы опуститься на руки Макса. Я не могу сказать, что я испытала боль. Я испытала нечеловеческую боль, и даже странно, что не потеряла сознание.

– Хуже не может быть! – заорала я.

В тот момент когда мое тело коснулось его рук, он заорал от дикой боли. Он не перестал громко орать даже тогда, когда я смогла продвинуться дальше.

Вытянув руки вперед, он встал с колен и понес меня на вытянутых руках, крича во весь голос от боли.

– Макс, брось меня! – истерично рыдала я. – Максимушка, родненький, брось меня, пожалуйста. Тебе же больно!

Но Макс не бросал. Он по-прежнему шел, а когда понял, что силы его оставляют, ускорил шаг и почти побежал.

– Макс, брось меня! Брось!

Я глотала слезы, перемешанные с кровью, которая все еще капала из носа, и смотрела на Макса глазами, полными восхищения. Когда он устал, он встал на колени и осторожно опустил руки к земле. Я закрыла глаза и перенесла свое тело на землю. И как я ни старалась, все же коснулась его обгорелых рук. Он вновь закричал, а затем лег рядом, тяжело дыша.

– Ну и чего мы добились? – не переставая плакать, спросила я.

– В смысле?

– В смысле того, что мы ничего не добились."

Кругом лес. И ни души. Ни воды, ни помощи. Сейчас ты потратишь последние силы, а затем они просто тебя покинут.

– Никогда не сдавайся. Никогда. Ни при каких обстоятельствах.

– Обстоятельства бывают разными. Сдаюсь не я. Сдается мой организм.

– Организм – это ерунда. Главное, чтобы не сдавалась воля. У тебя она есть. Я знаю. У тебя она есть, просто ты не хочешь к ней прислушаться.

А затем нас обоих потянуло в сон. Мы прислонились друг к другу головами и закрыли глаза. Мы просто выбились из сил и устали от боли.

– Макс, ты кого-нибудь любил? – тихо спросила я, облизывая пересохшие губы.

– Почему любил? Я и сейчас люблю.