Чтение 8–й страницы книги ~Час новгородской славы~

– Тише, тише. Вы что, не желаете его больше увидеть?

– Что ты за него хочешь?

– Вот это деловой разговор!.. Вы мне расскажете об одном острове неподалеку от Англии. Подробно расскажете. Даже нарисуете, если потребуется. Заметьте, я уже много чего знаю от вашего друга. А теперь сравню. И не вздумайте хитрить – ваш приятель расплатится за каждое несоответствие собственной шкурой. Ну и, само собой, заплатитевыкуп. Скажем, пятьдесят золотых гульденов!

– Ты, верно, сошел с ума, ван Зельде! Про остров я тебе расскажу, но денег таких у меня нет.

– Их можно занять, у того же Свенсона. Пускай продает свое олово, или что у него там еще есть. Ведь есть же, а, Свенсон?

– Так и знал, что на моем корабле шпион!

– Даю вам три дня. Потом возвращаю парня. По частям. Счастливо оставаться. Да, вот еще что. Не вздумайте сейчас пойти за мной. Замечу слежку – ваш парень будет умирать долго!

Хлопнула дверь.

Олег Иваныч понурился. Попили, блин, пива, порешали дела!

Расплатившись с хозяином, покинули таверну и быстро направились обратно на судно. Погода прежняя. Дождь…

На «Пленителе Бурь» Олексаха лишь горестно разводил руками. Ну, отправился Гришаня немного размяться. Чего ж все время на корабле-то сидеть? Кто ж знал, что этак всеобернется? Тем более здесь, в Выборге! Почти что дома.

Олег Иваныч лишь махнул рукой – что уж теперь оправдываться. И в самом деле, винить в случившемся некого, кроме, пожалуй, самого себя, – расслабился, блин, перед домом. Что ж, надо теперь думать-решать, как поступить.

Сведения об островке Святого Бернара ван Зельде потребовал представить в письменном виде. Интересно, какие сведения голландец получил от Гришани? Хватило ли у отрока ума рассказать правду? Если «да», то и Олегу Иванычу врать не стоит. Да и знать про сокровище – еще не значит им владеть. Вряд ли голландец сунется к острову до весны, а вот Жоакин вполне может успеть. Так что пишем правду!

Олег Иваныч описал все как есть. И скит, и ручей, и колодец. Пират останется доволен. Вот только с выкупом дело обстояло хуже. Может, не отдавать бумагу, пока… Пошантажировать? Нет! У голландца уже есть сведения от Гриши, вполне может ими и обойтись. А шутить с пиратом опасно. Больно неудачлив он в последнее время, а потому – злобен, как тысяча адских псов. Вполне может расправиться с Гришей и просто так, в приступе дурного настроения. Не стоит его провоцировать.

А что тогда делать? Искать деньги? Пятьдесят гульденов?! Ага, найди их, попробуй! Но слухи распустить надо. Наверняка, как сказал Свенсон, на «Пленителе Бурь» есть шпион голландца. И наверняка ему сейчас поставлена задача – следить и сообщать, ежели что. Вот и пусть сообщает: Олег Иваныч активно ищет деньги, расспрашивает, встречается с различными людьми. Денег, правда, никто ему здесь не даст – никто его в Выборге не знает. Но изобразить кипучую деятельность – это пожалуйста.

Ближе к ночи уселись с Олексахой в капитанской каюте – советоваться. Может, стоит вычислить шпиона голландца да потолковать с ним как следует? Если он все расскажет – хорошо, а если пошлет подальше? Взять с поличным во время встречи с ван Зельде? Тоже сомнительный вариант. Во-первых, кто сказал, что навстречу с агентом обязательно явится сам голландец? Что, у него людей мало? А во-вторых, как за ним проследить? В чужом-то городе – не представляешь даже, где какая улица. Нет, и это тоже дело гиблое. Тем более, что у ван Зельде должны быть и в Выборге свои люди. Ведь живет же он у кого-то, держит где-то Гришу – быть может, в холодном промозглом подвале. Пиратского кораблика, бывшей «Благословенной Марты», в гавани что-то не видно. Где-то поблизости хоронится, змей! Что же делать, Господи, что же делать?!

Похоже, выход один – устроить засаду в момент передачи денег. Которые, правда, не будут собраны, но ван Зельде должен поверить в то, что они есть! Обязательно должен поверить, иначе просто не придет на встречу и пришлет Гришу «по частям».

С утра Олег Иваныч направился в городскую ратушу, где пробыл с полчасика и вышел на улицу с широченной улыбкой на лице и увесистым замшевым мешочком. В мешочке что-то звенело. Никто ведь не знал, что в ратуше новгородец просто беседовал о погоде с одним из писарей, а звенящий мешочек незаметно достал из-за пазухи при выходе. Звенела там, кстати, медь.

Ближе к полудню, на «Пленитель Бурь» заявились какие-то люди, судя по всему – купцы. О, сколько усилий стоило Олегу Иванычу уговорить завсегдатаев пивной «Висбю» прогуляться по дождю в порт. Обещанием португальского вина не отделался, пришлось опустошить и можжевеловую настойку капитана, которую, надо сказать, последний отдал безропотно. В каюте Свенсона «купцы» орали, ругались, а под конец, широко распахнув дверь, смачно ударили по рукам. После их ухода боцман велел матросам вытаскивать олово на палубу. Мол, за ним вот-вот приедут.

Вечером и ночью дверь в капитанский салон не закрывалась. На весь корабль разносился оттуда веселый монетный звон.

Усилия Олега Иваныча были оценены по достоинству. К исходу третьего дня пираты назначили встречу. Причем довольно хитро: Олег Иваныч должен узнать о месте в последний момент и явиться один. Кто подбросил на палубу «Пленителя Бурь» записку? Вопрос оставался открытым. Да Олег Иваныч и не жаждал его решать. Шпиона использовали «втемную».

– Эрик, надеюсь, ты перечислил нам все злачные местечки?

– А как же! Признаться, никто здесь не знает их лучше меня!

– Ну, тогда пора, друзья мои! – Олег Иваныч был как никогда серьезен. Серые глаза сияли холодным стальным блеском. Знак от пиратов был получен только что. Черная стрела, пущенная откуда-то сверху – быть может, с башни Олафа, – со свистом вонзилась в мачту «Пленителя Бурь». К стреле был привязан кусочек пергамента.

Встреча должна состояться немедленно, в трех кварталах от Соборной площади, на улице короля Магнуса. В самой-то грязище! В целях защиты Олегу Иванычу разрешалось взять с собой трех человек.

Дул ветер, сырой и холодный. Мертвенный свет луны освещал быстро идущие по площади фигуры. Одну – с небольшим замшевым мешочком в руках. В мешочке звякало. Лишь иногда попадались по пути редкие запоздалые прохожие. Вечер клонился к ночи. Каркали на крепостных башнях черные вороны. Откуда-то несло гарью.

На улице Магнуса – узенькой, грязной и темной – Олега Иваныча тронули за рукав.

– Следуйте за мной, господа! – Здоровенный малый в плотном дерюжном плаще.

Миновав несколько улиц, они перелезли через забор, оказались в полутемном дворе. Остро пахло ладаном, дегтем и еще черт-те чем.

Идущий впереди здоровенный малый в плотном дерюжном плаще обернулся, постучался в небольшую дверцу.

Та тут же открылась.

– Вы ждите здесь! – приказал проводник сопровождающим Олега Иваныча.

Олег Иваныч вошел внутрь, оказавшись в маленьком помещении. Повсюду какие-то жернова, склянки. По стенам развешаны сушеные травы. Господи! Да это ж аптека!

– Давайте гульдены.

Олег Иваныч обернулся. У задней стены стоял ван Зельде. Выражение его лица в проникающем сквозь узкое оконце свете луны казалось особенно зловещим.

– Гульдены – против парня!

Голландец кивнул кому-то. От другой стены отделилась темная тень, сделала пару шагов, наклонилась. Лязгнул запор. Кто-то зажег свечку.

Ага. Подвал! Они держали Гришу в подвале, сволочи! В этакую-то сырость. Что ж, тем лучше…

Олег Иваныч сел на пол, свесив в подвал ноги. Темень там была кромешной. Лишь смутно угадывалось чье-то связанное раздетое тело.

– Дайте-ка свечку! – протянул руку Олег Иваныч. – Что-то ни черта не разберу.

Держащий свечу – тот самый рыжий амбалистый проводник – оглянулся на хозяина. Голландец кивнул, и парень протянул свечу Олегу Иванычу, фальшиво насвистывающему «Индейское лето».

Тот посветил вниз, в подвал – точно, Гриша! – и на секунду нагнулся…

В ту же секунду свеча погасла.

С грохотом захлопнулась крышка подвала и все погрузилось во тьму.

Нет, темнота не была полной! Все-таки что-то горело… Что-то? Ван Зельде подошел ближе. Ха, новгородец оставил на полу мешок… Он и горит. Какая-то тоненькая веревочка…

О, Боже!!!

Страшной силы взрыв потряс дом до самого основания! Из окон на улицу вылетела слюда. Словно горячим ветром сдуло со стен травы. В подвал, на головы Олегу Иванычу и Грише, сверху посыпался мусор.

Оставшиеся на улице люди – Олексаха и капитан Свенсон – ломанулись в дом. Олексаха – первый, а Свенсон чуть подождал, пока не подоспеют пятеро матросов с «Пленителя» во главе с боцманом. Все вооруженные.

– Осторожней! – предупредил Олег Иваныч, передавая из подвала Гришу. – Парень, кажется, бредит.

Подхватив отрока – тот был без рубахи, в одних узких бархатных штанах – Олексаха закутал его в плащ.

Без особой спешки – а куда уж теперь торопиться? – Олег Иваныч осмотрел комнату, всю забрызганную кровью. Тут и там валялись разорванные куски тел, а в углу скалилась человеческая голова, оторванная взрывом. Голова Хорна ван Зельде. Похоже, голландец закончил свое кровавое плавание. Дьявол давно уж заждался его в аду!

Снаружи, на улице, послышался звон мечей. Он продолжался недолго и сразу затих. Лишь с Соборной площади донесся удаляющийся топот.

– Люди голландца не очень-то спешат вслед за своим хозяином! – прокомментировал капитан «Пленителя Бурь». – Не ожидали встретить здесь наших так быстро. Ну, Олег!Ну, ты голова! Честно говоря, не думал, что все так здорово выйдет!

Олег Иваныч тоже не думал, что все произойдет столь… кроваво. План-то был простейший, другого просто и выдумать за столь короткий срок нельзя. Что являться к голландцу одному или даже втроем опасно – это было ясно. Пираты наверняка устроят засаду. Конечно, нужна была подмога, которая смогла бы появиться достаточно быстро. Ну а дальше – совсем просто. Выборг – город маленький, компактный. Поделить его на десять квадратов, в каждом расположить пять человек команды – скажем, в каком-нибудь питейном заведении – и велеть ждать. Не говорить всем – чего именно ждать, только старшим, в которых Свенсон уверен. Олег Иваныч помнил про предателя.

Всего команда «Пленителя» насчитывала чуть больше пятидесяти человек – по пять на квадрат. Таким образом, где бы ни была встреча – до подхода подмоги не более пяти минут. Оставалось придумать, как подать им знак? Олексаха и посоветовал затолкать в мешок вместо гульденов порох. Олег Иваныч покривился, но в конце концов согласился. Он вовсе не думал швыряться мешком в пиратов, не предполагал и про подвал. Хотел просто изловчиться и, выбрав удобный момент, швырнуть мешок в окно. А там бы те, кому надо, услышали… Ну, а подвал – это уж чистой воды импровизация. Просто очень уж удобно получалось там скрыться. Да и оконце в аптеке оказалось узким, не пролетел бы мешочек.

Что ж. Получилось как получилось. Подлого пирата ван Зельде и его подручных не особо жалко. Собаке – собачья смерть! Как раз про таких и сказано. Ишь, сволочи! Продержали Гришаню раздетым в холодном подвале. Вернейший путь к быстрой смерти от лихорадки. Это на случай, ежели бы пришлось отрока все-таки выпускать в обмен на гульдены. Следует признать, ван Зельде был весьма предусмотрительным. Только и на старуху бывает проруха!

А вот что касается Гриши… Он хрипел, задыхаясь, на лавке в капитанской каюте, раскинул в стороны руки.

– Не протянет и до следующего утра… – Боцман единственный из команды «Пленителя» хоть что-то понимал в болезнях. – Хорошо бы лекаря.

Лекаря…

Он появился после полудня. Поднялся на палубу, элегантный, подтянутый, чернобородый. В развевающемся на ветру плаще темно-голубого бархата, в длинном коричневом балахоне, подпоясанном изящным наборным поясом. В руках – сундучок с лекарствами.

– Лекарь Герозиус. Лучший лекарь Выборга. Еле нашли!

Олег Иваныч устало кивнул – он уже не верил ни в каких лекарей. Потом удивленно поднял брови:

– Геронтий. Черт побери, Геронтий! Так ты не погиб там, на Шелони? Что смотришь?! Не узнал меня?

– Олег! Олег Иваныч! Так ты тоже жив?

– И не только я, но и знакомый тебе Олексаха, и Гриша… Тот, правда, сейчас скорее мертв, чем жив. Лихорадка. Мы тебя к нему и звали.

– Так что ж стоим? Ведите!

Лекарь – а по первой своей профессии – палач – Геронтий, старый новгородский знакомец Олега Иваныча, провозился с больным всю ночь. Вскрыв вены, выпустил дурную кровь, затем заставил выпить дурно пахнущий отвар. К груди приложил какие-то листья. Потом их снял, положил другие. Снова заставил что-то пить. Послал Олексаху с боцманом в аптеку за травами. Сварил зелье. Снова пустил кровь.

К утру Грише если и не полегчало, то он явно был скорее жив, чем мертв. Нет, чуть-чуть полегчало все же. Дыхание легче стало, и бред прекратился.

– Даст Бог, поправится! – Геронтий размашисто перекрестился. – Когда в Новгород, Олег Иваныч?

– Думаю, скоро. С тем караваном, что ждет Свенсон. Ну, капитан этого судна.

– Так это точно новгородцы?

– Точно, – заверил Свенсон. – Правда, вас они могут и не взять, ежели хорошо не заплатите. Поробую их уговорить в долг. Ух, и трудно будет! Хорошо, купец – мой личныйзнакомый и давний компаньон. В Новгороде, говорят, известен. Панфил Макарьев, не слыхали?

– Панфил?! – Олег Иваныч хлопнул себя по бокам. – То ж мой лучший приятель… Геронтий, Гриша выдержит ли?

– Качку? Должон. Сырость, конечно. Так она и здесь сырость. В каюту жаровню поставить – выдержит. Худую кровь я ему выпустил, а больше не с чего болезни быть. Эх, самому бы с вами…

– Так в чем же дело?

– Московиты. Говорят, всю власть в Новгороде забрали.

– Брешут! Ничего они еще не забрали. И вряд ли заберут. Так едем?

– Хм…

– Такие люди, как ты, очень нужны свободному Новгороду, Геронтий!

– Ну…

– Разве не тянет на Родину?

– Тянет. Но у меня и здесь дела. Правда, лекарей в Выборге и без меня хватает.

– Вот видишь! Едем, Геронтий, едем!

– Подумаю… Оно, конечно, хотелось бы.

Через неделю, переждав очередной шторм возле острова Бьорке, в Выборгскую гавань вошли морские лодьи новгородского купца Панфила Селивантова. Быстро починив порванный штормом такелаж и перегрузив с «Пленителя Бурь» олово и оружие, новгородцы солнечным осенним днем вышли в Финский залив и спустя некоторое время уже входили в устье Невы.

Среди пассажиров судна был боярин Олег Иваныч, его человек Олексаха и Гришаня, софийский отрок.

Глава 6

Господин Великий Новгород. Ноябрь – декабрь 1473 г.

Белые стены Новгорода стали серыми от налипшего снега. На их безрадостном фоне кое-где чернели голые, давно потерявшие листву деревья. На корявых ветках каркали вороны. Хмурилось утро. Злые ноябрьские тучи затянули все небо. Дул ветер, сыпал, кружил мокрым тяжелым снегом. Ложась на стылую землю, снег подмерзал скользкой коростой, налипал на полозья саней, что торили узкую колею.

Несколько вооруженных всадников, что ехали впереди саней, подскакали к воротам проезжей башни. Застучали рукоятями мечей, заругались: что, мол, стража, спите там?!

– Да идем, идем ужо! – пробурчал пожилой вислоусый стражник дядько Кузьма. Его молодой напарник, кругломордый Онуфрий, уже гремел внизу ключами.

– Милости просим, господине!

Распахнув ворота, Онуфрий низко поклонился переднему всаднику – узнал знатного боярина Олега Иваныча, хоть и закутан тот был в широкий бобровый плащ с капюшоном. Да и мудрено не узнать боярина: собою пригож, борода подстрижена ровно, голос зычный, на левой щеке родинка. Да и сосед – неподалеку от башни – во-он, видать! – на углу Ильинской и Славны усадьба.

Бросив стражникам монету, Олег Иваныч пришпорил коня – уж больно хотелось побыстрее оказаться дома. Возвращались с Ладожской крепости, куда ездили с ревизией по поручению посадника Епифана Власьевича. Задержались вчера в пути. Погода-то – не приведи Господи! К вечеру не успели добраться, пришлось ночевать в лесу.

Олег Иваныч – начальник комиссии. Гришаня – главный секретарь. Еще несколько писцов – служащих посадничей канцелярии, и десяток воинов для охраны. Простившись, те сразу подались на Ярославово дворище, в родную контору. А Олег Иваныч уговорил Гришу заехать к нему. В бане попариться да медку хмельного испить. По такой-то погодесам Бог велел.

Гришаня долго не думал – согласился сразу. И правда, подождет с докладом владыко. Уж если и требуем ремонт в крепости да в каком тамошнем храме – так не зимой же этим заниматься. Тем более проверку провели быстро – потому и вернулись дня на три раньше, чем планировали.

У церкви Ильи свернули на Ильинскую – вот и Олега Иваныча усадьба. Частокол высок, крепок, над воротами башенка.

– Эй, Исай, открывай воротца!

– Кого там черт… Ой! Хозяин! Милости прошу, Олег свет Иваныч. С возвращеньицем.

Исай – молодой, безусый еще парень – был принят на службу недавно, да и то с испытательным сроком: до конца зимы, когда вернется с дальнего Пашозерского погоста Демьян Три Весла, верный человек Олега Иваныча. В прошлую седмицу пал в ноги Демьян – отпросился в родные места на зимнюю охоту. Кабана запромыслить решил, да лося, да куниц, да белок пострелять на шапку. Дело хорошее. Отпустил Олег Иваныч Демьяна. По пути наказывал поклониться иконе Тихвинской, Богоматери, что, говорят, евангелист Лука самолично со Святой Девы писал. Демьян обещал – уж что-что, а Тихвинский посад он никак мимо не проедет. Сладки девки в Тихвине!

Исай отворил ворота, и Олег Иваныч с Гришей въехали наконец в родные пенаты.

Затворив ворота, кругломордый стражник Онуфрий, тщательно очистив ноги от налипшего грязного снега, влез обратно на смотровую площадку башни.

– Осталось чего в баклажке, дядько Кузьма?

Вислоусый Кузьма отрицательно покачал головой. Медовуха в баклажке кончилась еще ночью. Впрочем, скоро полдень – смена придет. Пойти домой, недалеко, на Рогатицу, велеть жене топить пожарче печь. Хватануть корчемного зелья, что все чаще называли ласково водичкою-водкою, да завалиться на печь, укрывшись с головой теплою волчьей шкурой, лишь самую малость побитой молью… Или ну ее?! И покосившуюся избу, и постылую жену?! Спать ведь все равно не даст, зараза, разворчится, найдет причину. Может, в корчму? Хорошо бы. Жаль, деньжат маловато. Кто в такую погоду за город ездит? Вот и не надыбались денежки. Может, у Онуфрия чего есть.

– Эй, паря. Кто там сейчас проезжал-то?

– Да сосед наш, боярин Олег Иваныч, с Ладоги возвращался.

– Олег Иваныч?! Что ж ты сразу не сказал, чучело! Помнишь ведь, кто просил про него сообщать?

– И то правда! А я-то, дурень, и позабыл про Явдоху-корчемщика. Хорошо, хоть ты вспомнил, дядько Кузьма. Быть теперь нам с прибытком!

– Да, медовухи жбан Явдоха нам выставит. Еще и с пирогами да со щами, с киселем сладким. Пойдешь сам-то?

– А то! Может, еще и заплатит Явдоха за весточку.

– Может, и заплатит.

Стражники поплотнее закутались в плащи и принялись кружить по смотровой площадке башни, предвкушая близкую халявную выпивку. Впрочем, не такую уж и халявную. Боярин Олег Иваныч ведь в их смену домой возвратился. О том и просил сообщить Явдоха, что держал корчму на Загородцкой. Не ближний свет к нему тащиться – аж на другой конец города, да это как раз тот случай, когда охота пуще неволи.

Весь следующий день Олег Иваныч провел на Софийской стороне, в усадьбе своей нареченной невесты, боярыни Софьи Заволоцкой.

Много смеялись – Олег Иваныч обучал суженую новомодной французской игре, в карты.

Потом обедали. Неслышно скользили по горнице слуги с серебряными подносами. Подавали черную икру, заливную рыбу, уху из белорыбицы с кардамоном и перцем. Кроме того, теплые, с пылу с жару пироги с яйцом да с луком, кашу овсяную, ягодный застывший кисель из черники, большой рыбный пирог, мед в сотах. Запивали горячим сбитнем да мальвазией из тонких стеклянных бокалов венецианской работы.

После обеда отправились отдыхать. Зря Олег Иваныч выходной себе выпросил? Повалились на перину, Олег Иваныч еще на ходу сарафан стянул с Софьи. Затем, лежа на перине, медленно снял с невесты рубаху. Красива боярыня – тонкий стан, высокая грудь, нежная шелковистая кожа. Светлые волосы распущены по плечам, в карих глазах золотистые чертики. Олег Иваныч крепче сжал объятия, потом отстранился, посмотрел на раскинувшееся на перине молодое крепкое тело. Ласково провел рукой по ложбинке грудей, спустился ниже, к животу, и дальше… Софья не выдержала, застонала. Изогнувшись, впилась губами в губы Олега Иваныча…

Уже потом, ближе к вечеру, когда утомленная боярыня сладко спала, тесно прижавшись к нему, Олег Иваныч вспоминал во всех подробностях тот день, когда снова увидел Софью после долгой разлуки. Солнечный октябрьский день, золотые деревья и красные кленовые листья, плывущие по темной воде вслед за кораблями Панфила Селивантова. Софийский вымол. Грановитая палата. Встреча с архиепископом Феофилом и посадником Епифаном Власьевичем. Затем сразу бегом – некогда и коня испросить было! И вот она,Прусская улица, вот усадьба. Боярыня где? В церкви? Часто молится, говорите? Церковь Святого Михаила. Блестящие створки дверей. Красные клены. Народ, выходящий с обедни. Эй, красавица, не ты платок потеряла? Что… О, Боже… Увидев Олега, Софья повалилась без чувств. Тот еле успел подхватить ее. Поднял на руки, понес. Целовал на ходу в губы. Потом так и остался на Прусской.

Вечером кликнули слуг. Велели принести квасу, слишком уж жарко в опочивальне. Софья в одной рубашке прошлась по горнице, заглянула в окно – смеркалось – поставила на подоконник чашу. Потом уселась на ложе, взглянула в глаза суженому:

– Послушай-ка, Олеже, знаешь ли ты, что срок посадничества Епифана Власьевича кончается? Скоро выборы.

– Ну, это понятно.

– Ивановские купцы тебя хотят крикнуть!

– Угу, ивановские купцы… Что?!

– Ты с лавки-то не падай. А что? Род у тебя достаточно знатен. Связей да знакомств важных полно. Да и сам ты в Новгороде известен. Феофил с тем согласен, да и Епифан Власьевич, посадник нынешний.

Олег Иваныч не знал, что и сказать. С одной стороны – лестно. А с другой – новгородский посадник… Это ж такая должность! Почти президент! Не только о Новгороде заботы, но и о концах его, о пятинах. От Невы, Карелии и Ладоги до самого Белого моря! Забот полон рот. Да на фига ему все это нужно! Правда, раз народ за него…

– Да, почти все посадничьи за тебя! И купцы! Только… – Софья вдруг тяжко вздохнула. – Только я против! – Она тесно прижалась к Олегу. – Умом понимаю – ты нужен Новгороду. Многие тебя еще по Шелони помнят. А московиты ведь свое гнут, порушить хотят новгородские вольности, свое собачье правление ввести. И введут, и порушат свободу нашу! И будут вольные новгородцы гнуть спину под кровавым московитским ярмом. А сколько крови прольется, сколько народу казнят! Это сейчас они чуть притихли, все выжидают чего-то. Ну, ясно чего. Выборов ждут. Своих людей в посадники и тысяцкие провести мечтают. Догадываюсь, деньги им для того даны немалые! Немногие московитской силе противиться могут. А ты – можешь! И в Москве тебя уважают, даже Великий князь Иван. Так просто с тобой не справиться, и опыт у тебя особый имеется. Нет для посадника человека лучше! Но нет ничего горше для меня, – Софья вдруг расплакалась. – Я потеряла уже одного мужа, боюсь потерять и тебя! Ведь убьют! Тут такие дела творятся. Ох, ни дня без драки да поножовщины. Думаю, то с московской подачи воду мутят.

– Так, значит, надобно прекратить все это дело! – погладив Софью по спине, твердо произнес Олег Иваныч. – Чувствую, и в самом деле кандидатура моя подходящая. И хватит возможностей, и опыта, и связей, чтоб сохранить свободу Новгорода! Знаю, ноша посадничья тяжела. Тяжела и опасна. Так ты, Софья, хочешь, чтобы твой будущий муж оказался трусом?.. Ладно, трусом! Это дело личное. Но ведь и Новгород пострадать может. Народ новгородский, его вольности, честь и свобода. Нет, пусть хоть и опасна эта дорога, пусть ты против – все равно, раз ступив на нее, я выбрал свободу и должен теперь идти до конца! Прости меня, если сможешь…

Олег Иваныч поднялся с лавки и посмотрел в окно. На заснеженный город опускались сумерки – медленно и величаво. Быстро темнело небо. Над церковью Богоявления, что на воротах Детинца, серебрился круглый, как новгородская деньга, месяц. По вершине стены, на деревянном забороле, двигалась стража. Дальше, за холмом, за Околотком и Детинцем, смутно угадывался Волхов. Мост, Торг, Славенский и Плотницкий концы. Великий, свободный город! Город мастеров и купцов, город свободных людей. Родной город…

Сзади подошла Софья, обняла, прижалась горячей щекой. Тонкие пальцы ее медленно расстегнули застежки кафтана…

В церкви Бориса и Глеба, что взметнулась ввысь серебристым куполом на окраине Плотницкого конца, отзвонили вечерню. Собравшийся люд, растянувшийся вдоль по всей Загородцкой, сняв шапки, чинно входил в храм и крестился на икону первых русских святых. В первых рядах завсегдатаи, жители близлежащих улиц – Загородцкой, Конюховой, Запольской. Все больше ремесленники и торговцы, не такие богатые, как, скажем, ивановские купцы, но и не бедные. Средней руки купчишки. Принарядившись, чинно стояли в ряд и слушали дьячка, читавшего псалтырь. Вторые и третьи ряды занимали однодворцы. А позади них толпился и разный прочий люд, в телогреях, нагольных тулупчиках из собачей шерсти, с зажатыми под мышками потрепанными заячьими треухами.

Средь них-то незаметно и затесался Олексаха. Здесь, довольно далеко от Торга, его мало кто знал. А учитывая царившую в храме полутьму, даже и знакомые не узнавали. Первым делом, конечно же, Олексаха прочел молитвы – не нехристь какой! – а уж потом приступил к тому, зачем, собственно, и пришел в этот дальний угол, исполняя тайное задание, полученное от своего непосредственного начальника, думного боярина Олега Иваныча Завойского, ныне объединившего под своим чутким руководством три спецслужбы: посадничью, тысяцкую и владычную.

Спецслужбы эти занимались охраной безопасности Господина Великого Новгорода, а за общественный порядок отвечала посадничья канцелярия, Олегу Иванычу не подчиняющаяся, однако через особых дьяков согласовывающая с ним все свои действия. Такая должность была доверена боярину Завойскому решением правительства Новгородской Республики, Совета Господ. Заседавшие там люди Олега Иваныча знали давно и довольно хорошо представляли себе его возможности. Потому и утвердили данную кандидатуру практически единогласно, собравшись в Грановитой палате еще в конце октября.

С того момента Олег Иваныч получил более чем приличное жалованье, людей и большую головную боль – московитское лобби в Новгороде не дремало и, готовясь к предстоящим выборам, резко активизировало свою деятельность. То, вроде бы ни с того ни с сего, вспыхивали пожары на купеческих складах. То ни с того ни с сего шли в бой стенка на стенку улицы, концы, даже стороны. Взять хоть недавнее побоище на Волховском мосту. Имелись и раненые и убитые.

А три дня назад стража засекла у церкви Дмитрия Солунского на Пробойной подозрительных нищих. Те смущали собравшийся народ «прелестными письмами», в которых именем великого московского князя Ивана обещалось «скорое умиротворение». Всего же нищих было трое. Двоим незнамо как удалось ускользнуть, а третий повесился в порубе.

Памятуя свое милицейское прошлое, Олег Иваныч однозначно решил: повеситься нищему помогли. И весьма грубо. Странгуляционная борозда на шее, конечно, имелась, но вот трупные пятна, оказавшиеся почему-то на спине и ягодицах, красноречиво свидетельствовали о том, что, прежде чем повеситься, нищий пролежал несколько часов на спине в виде хладного трупа. Потом вдруг воскрес и повесился.

Конечно, не будь у Олега Иваныча соответствующего прошлого опыта – фиг бы кто догадался о преднамеренном убийстве. Труп беспечно записали бы в самоубийцы, что уже и сделали бы, не окажись случайно поблизости Олега Иваныча. На его вопрос, сколь тщательно обследован труп, проводившие предварительное расследование посадничьи дьяки лишь скорбно поджали губы и осуждающе покачали головами. Не христианское дело – трупы осматривать. Олег Иваныч только плюнул с досады. С таким персоналом можно только дров наломать! Да еще сильно подозревал он, что имелись среди писцов да дьяков и явно работающие на Москву людишки. Кто по скудоумию своему, а кто и за деньги. И всех необходимо было вычислить!

Чем Олег Иваныч, засучив рукава, и занялся. Не его, начальника, это дело. Его дело – руководить. Только вот работать почти некому. Пока обходился старыми проверенными кадрами – Олексахой, звонарем церкви Михаила на Прусской Меркушем да Гришей. Маловато на весь Новгород. А еще пятины, в каждой из которых нужно иметь своего человечка. Хотя бы одного, а лучше – двух. Да и обучать всех нужно побыстрее. Азам следственной работы и оперативно-розыскной деятельности. Юристы нужны, юристы. Не только по уголовным, но и по гражданским делам. Эх, был бы свой университет! Ну, это в будущем. Пока приходилось крутиться.

Насущная задача – ликвидация московской шпионско-диверсионной сети. Что самое смешное, Олег Иваныч и его доверенные люди хорошо себе представляли, где искать резидента. Его и не нужно искать, достаточно зайти на усадьбу, расположенную на берегу Федоровского ручья, прямо напротив церкви Федора Стратилата. Бывшая усадьба боярина Ставра, теперь приобретенная никому не известным московским боярином, явно подставным лицом.

Козлобородый Митря Упадыш, по всем прикидкам, не тянул на резидента. Хотя… Хитрости ему не занимать, связей в люмпенских кругах тоже. Второй – Явдоха, корчмарь с Загородцкой. Но кто остальные? Где та мелочь, что составляет звенья шпионской цепи? Рассеяна по городу, по концам, по улицам, по погостам. И если захватить центр, Явдоху с Митрей, затаятся людишки, поди потом их сыщи. Потому и нельзя пока главных злодеев трогать. Лучше подождать, обложить их, как медведя в берлоге.

На чем чаще всего «палятся» господа шпионы? Правильно, на связи. Те, кто работает на Москву, должны передавать информацию – что, все они в Явдохину корчму шляются? Слишком было бы глупо. Но вычислить хоть нескольких необходимо. Для того и стоял теперь Олексаха в церкви Бориса и Глеба. Наблюдал, примечал, догадывался. А глаз у него был приметлив.

Хозяин окраинной корчмы Явдоха – мужик лет сорока, весь какой-то прилизанный, скользкий – быстро клал поклоны, стоя во втором ряду. С тщательно расчесанной бороденкой, в богатой бобровой шубе, крытой аксамитом. Тонкие губы растянуты в сладкой улыбке. Узнавая близких знакомых, кланялся – а таковых тут у него имелось в избытке, потому и кланяться приходилось часто.

Олексаха тщательно осматривал молящихся. Надеясь на отличную зрительную память, выискивал знакомых. Вот, кажется, квасник – отсюда, с Загородцкой. Не то. А вон, в уголке, напротив Николая Угодника, еще один знакомец – Селифан-рыбник. Тот с Запольской, что здесь неподалеку. А вон те двое… Где-то их точно видел. Нет, не на Торге. Ха! Да то ж соседи – стражники с проезжей башни, что на Славне. Один вислоусый, пожилой. Другой молодой, кругломордый. Уж примелькались на своей башне. В принципе, неплохие ребята, старательные. Службу несут исправно – ни разу их спящими на посту не видели. Правда, от молодого попахивает иногда медовухой – так кто ж из нас без греха? На Плотницком, стало быть, живут. Однако далековато им на службу добираться – почитай, через весь город тащиться. Ну, то их дело. Ага! Вон еще знакомый. Посадничей канцелярии писарь. Кафтан красный, приметный. Узнаем завтра, где обитает. Вроде больше никого. Ладно, запомним пока писаря.

Служба закончилась, люди благочинно направились к выходу. Из распахнутых дверей резко дохнуло холодом. Олексаха бочком протиснулся сквозь толпу, встал незаметно у коновязи – будто подпругу поправляет. На самом деле примечал за писарем.

Ага, во-он красный кафтан, за стражниками мелькнул. Кстати, те явно в Явдохину корчму подались. Ну, правильно. Куда еще-то по такой погоде? А где наш писарь? Ага… У него, оказывается, и лошадь имеется! Знать, издалека приехал. Неужто поближе от дома церкву не сыскал? Интере-е-есно.

Дождавшись, пока писарь отъехал по Загородцкой шагов на тридцать, Олексаха вскочил в седло и, стараясь держаться за попутными всадниками, направился следом за ним.Проехав по Загородцкой, свернули на Большую Московскую дорогу. Слева показались яблоневые сады – голые, беззащитные, кое-где укрытые от холодов соломой. К садам непоехали. Писарь (оглянувшись!) неожиданно свернул на Запольскую улицу и пустил лошаденку рысью. Еще интереснее!