read_book
Более 7000 книг и свыше 500 авторов. Русская и зарубежная фантастика, фэнтези, детективы, триллеры, драма, историческая и  приключенческая литература, философия и психология, сказки, любовные романы!!!
главная | новости библиотеки | карта библиотеки | реклама в библиотеке | контакты | добавить книгу | ссылки

Литература
РАЗДЕЛЫ БИБЛИОТЕКИ
Детектив
Детская литература
Драма
Женский роман
Зарубежная фантастика
История
Классика
Приключения
Проза
Русская фантастика
Триллеры
Философия

АЛФАВИТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ КНИГ

АЛФАВИТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ АВТОРОВ

ПАРТНЕРЫ



ПОИСК
Поиск по фамилии автора:


Ðåéòèíã@Mail.ru liveinternet.ru: ïîêàçàíî ÷èñëî ïðîñìîòðîâ è ïîñåòèòåëåé çà 24 ÷àñà ßíäåêñ öèòèðîâàíèÿ
По всем вопросам писать на allbooks2004(собака)gmail.com


– О чем?
– О том, почему ты сидишь, а твой напарник, дядько Кузьма, преспокойно пьет винище на Загородцкой!
– Так он, змей…
– Вон, почитай, что он про тебя пишет!
Олег Иваныч вытащил из стоявшей на подоконнике шкатулки грамоту, недавно сотворенную Гришаней от имени стражника Кузьмы.
– Чы… Чи… – захлопал губами Онуфрий.
– Чистосердечное признание, – помог ему Олексаха. – Дальше честь?
– Чти, – обреченно кивнул Онуфрий.
А с Кузьмой так легко не получилось. Или он предчувствовал что-то, или точно знал, что никаких грамот Онуфрий собственноручно написать не способен – не по плечу емутакой научный подвиг. Сломался только через три дня, после очной ставки с напарником, уже соответствующим образом обработанным.
Кузьма пытался, конечно, кое-что Онуфрию объяснить. Да Олег Иваныч не дал и рта раскрыть. В том-то и состоит искусство проведения очной ставки: позволять говорить только тому, кому нужно, и только то, что нужно по делу. Кто этим искусством овладел, тот следак. А кто нет – тот так, погулять вышел.
К вечеру Олег Иваныч хотел было предъявить обоим – Онуфрию и Кузьме – обвинение, но вдруг задумался. А что, собственно, предъявлять-то? В чем обвинять? В государственной измене? Ну, а Шелонский договор что гласил? Московский великий князь – главный судья и суверен Новгорода! Стало быть, не Онуфрия с Кузьмой в государственной измене обвинять нужно, а его, Олега Иваныча. Вон как дело-то обернулось!
Ладно, сам с собой он как-нибудь разберется – Московскому князю не присягал. А вот касаемо стражников… По идее, их нужно отпускать. Но очень не хотелось. Отпустить – значит, вспугнуть резидентов, Явдоху и Митрю. А к ним еще ой-ой сколько народишку шастало. Все против Новгорода шпионили.
Думал Олег Иваныч всю ночь, с Олексахой советовался. А выход неожиданно подсказал Симеон Яковлевич, тысяцкий, что на своих людишек взглянуть приехал.
– Давай-ка, Олег Иваныч, мы их в дальний какой погост ушлем, службы ради. И Новгороду от этого польза, и Москве – шиш. Никто здесь и не спохватится. Ну, послали стражников в Обонежскую пятину – на то, видно, начальства соизволение.
И то дело!
Отпустили стражников. Уж те как рады были, ничего не понимали, только глазами пилькали. Весь день и ночь провели под зорким приглядом тысяцкого. А с раннего утра отправились в Тихвин – в качестве охраны паломников.
– Ну вот, одно дело сладилось! – потянулся за столом канцелярии Олег Иваныч. – Не совсем так, как хотелось, но все же лучше, чем никак. Как мыслишь, Олексаха?
– Предатели они! – хмуро отозвался Олексаха. – Злыдни!
– Ну, это для нас с тобой. Но не для закона нынешнего. А закон нужно чтить. По мере возможности…
Олег Иваныч глянул на недавно приделанный над его креслом герб с новгородскими медведями.
– А что, Олексаха, с тем писцом? Ну, в красном кафтане! Что-то ты не докладывал.
– С писцом? Ах, с писцом!.. – Олексаха вдруг расхохотался. – Выяснил я, куда он ходил. К одной вдовушке, купчихе. На Запольской дом у нее. Вот писарь наш туда и хаживал, а жене врал, что на службу вызывают. Она-то, дура, верила да всем соседям порассказала, какой у нее муж труженик. Так-то!
Олег Иваныч посмеялся вместе с Олексахой.
Вышли на улицу. Снег падал. Тихо-тихо.
Глава 7
Новгород. Ноябрь 1473-го – февраль 1474 г.
Позор и грех, у них у всех
Нет ни на грош стыда:
Свое возьмут, потом уйдут.
А девушкам беда.Уильям Шекспир, Песня Офелии из трагедии «Гамлет»
Велика семья у Еремеевой Феклы. Дети, дети. Старшей, Марье, семнадцатое лето пошло. Две другие, Матрена с Маняшей, близняшки – на четыре года Марьи помладше. Да еще одиннадцатилетний Федя. Да двое малышей-погодков, Ваня с Павликом. Всего шестеро получается. Это не считая во младенчестве да в малолетстве умерших – трех пацанов дадвух дочек. Но и без них детей в доме довольно. А вот хозяина нету… Елпидифор, муж Феклы, в ушкуйниках сгинул года два как. Где-то за Камнем. С тех пор совсем бедной бабе худо пришлось, одной с детьми-то. Прокорми этакую ораву! И раньше, при живом-то муже, не очень-то весело жилось Еремеевым, особенно в голодные годы. А сейчас и подавно. Нет кормильца, а родственники все дальние – седьмая вода на киселе. Да и у тех своих проблем в достатке, тоже, чай, не в масле катаются. Мыкала, в общем, горе Фекла. Хорошо еще коровенка была, да и та тощая. Молока давала – кот наплакал.
Сама Фекла прирабатывала портомойкой – стирала. Дочки подрастали – и тех сызмальства к нелегкому труду приспосабливала. Младшие, Матрена с Маняшей, близняшки – круглоголовые, светлокосые, веснушчатые, ровно солнышки. А старшая, Маша, красавицей уродилась – да в кого, не понять! Сама-то Фекла белобрысая. Муж, Елпидифор, покойничек, так вообще рыжим был. А Маша – ни в мать, ни в батьку – высокая, смуглая, чернобровая. Волосы как смоль, глаза тоже черные, махнет ресницами – словно стрелой разит. Нос тонкий, с небольшой горбинкою. Родичи судачили, в дальнюю Елпидифорову родню греческую уродилась дочка. Многие парни с Молотковой улицы на Машу заглядывались. Да и не только парни, и женатые мужики облизывались, завидя тонкий Машин стан да глазищи черные.
Пора бы уж и замуж Марье – ну, о том у матери голова болела. Думала Фекла дочку за приличного человека отдать, не за голь перекатную. А голи-то многонько вокруг Маши вилося. Но Фекла всех отваживала – строга была, не раз уж Машку вожжами потчевала. Все за дело.
Увидала раз, как целовалась дочка с парнем здешним, с конца Плотницкого. Красив парень, хоть и малолеток еще: тонколиц, строен, волосы цвета спелой пшеницы, глаза светло-серые. Маше он, правда, не нравился, по всему видно было. Да и Фекле не очень. Ну что это за жених, прости Господи? Во-вторых, молоко на губах не обсохло. Ну это, в общем, не главное. Главное – во-первых. А во-первых, роду был низкого, небогатого – Ондрюшка, Никитки Листвянника сынок. В учениках у Тимофея Рынкина был, замочника со Щитной. Разве такого жениха Машке надо?
Был у Фекли совсем другой человек на примете. Солидный, лет сорока. Лысоват, правда, плюгавист, изо рта слюна льется. Бороденка реденькая, как у козла. Зато богат! Фекла зашла как-то в трапезную Михалицкого монастыря, здесь же, на Молоткова, – принесла в монастырь бельишко, а в трапезную пришла для коровы попросить объедков, Амвросий, отец-келарь, не отказывал в том вдовице. Не одна в тот раз пришла, с Машей. А у отца Амвросия в тот момент гость оказался, как раз из трапезной выходил. Митрий Акимыч Упадышев – так гостя того звали. Человек спокойный, одет справно: соболья шапка, кафтан английского сукна, с золоченой нитью красным шелковым поясом подпоясан. Некрасив, правда. Так с лица воду не пить. Как он Машку увидел, глаза и загорелись. Нарочно несколько раз мимо прошел, все разглядывал. Даже ущипнуть пытался, да увернулась Машка, Фекла ее за то опосля дома прибила – попробуй, в следующий раз увернись! Как ушел гость – в крытом возке отъехал! – Фекла к отцу Амвросию: кто, мол, таков? «Митрий Акимыч-то! – со значением молвил келарь. – Покойного боярина Ставра делораспорядитель».
Солнце сияло над Новгородом. Отражалось в куполах церквей. Тысячью разноцветных осколков сверкало во льду, затянувшем Волхов.
Олег Иваныч, сойдя со степенного помоста, прикрыл глаза рукой. Повсюду, по всей вечевой площади, по всему Ярославовому дворищу, летели в небо шапки. Гул такой, что, казалось, разойдется на Волхове лед. Люд новгородский приветствовал нового посадника – боярина Олега Иваныча Завойского.
По ступеням, покрытым красным персидским ковром, Олег Иваныч спускался с помоста. По левую руку – старый посадник Епифан Власьевич. По правую – похожий на фрязина Симеон Яковлевич, тысяцкий прежний. Рядом с ним – новоизбранный тысяцкий, Кирилл Макарьев, старый знакомый Олега Иваныча еще по литовскому посольству. Конечно, лучше б тысяцким стал Панфил Селивантов. Но тому некогда особо политикой заниматься, торговал с заморскими странами, все время почти в разъездах. До политики ли?
Олег Иваныч шел по площади под приветственные крики народа, которому только что поклялся служить верой и правдой все два года. Именно на такой срок (вместо одного года) по новому закону выбирали новгородские граждане свою власть.
В голове гудело от крика и радостного ощущения победы. Нелегко, ох, нелегко далась Олегу Иванычу эта должность! Да и не смог бы он победить, ежели б один был. Не столько его это заслуга, сколько команды – Олег Иваныч называл ее «предвыборный штаб».
Руководила «штабом» Софья. И делала это довольно умело. Сперва четко распределила обязанности. Себя назначила ответственной за агитацию среди бояр и купцов, Олексаху – среди простого люда. Гриша возглавил отдел наружной рекламы. Агенты (Олег Иваныч, естественно, использовал и административный ресурс) рыскали по всему городу – добывали сведения относительно желаний жителей всех городских концов и пригородов. Все их желания тщательно фиксировались, затем жители собирались на местное вече, где обязательно выступал либо Олег Иваныч, либо его доверенные лица. Причем не только обещали – делали: на деньги спонсоров – ивановских купцов – поправили покосившийся мост через Федоровский ручей – летом было обещано построить новый; отремонтировали фасад церкви Бориса и Глеба на Загородцкой, подновили ворота на Людином конце, возле круглой Алексеевской башни, издали похожей на толстую тетку. Много чего сделали – и все за короткое время. Гришаня весь измазался киноварью – рисовал предвыборные плакаты – новшество, введенное лично Олегом Иванычем. Так и ходил Гриша немытый – все недосуг было. Плакаты расклеили на главных улицах – Славной, Пробойной, Кузьмодемьянской, Прусской. На Торгу и в Детинце – само собой.
Текст сочинил Гришаня, включив в него всю предвыборную программу.
«Боярин Олег Иваныч Завойский, славный муж, радеет за народ новгородский!
Мост поправлен через ручей – летом новый будет. Ворота Алексеевские уже покрашены – весной все остальные починим. Дороги замостим и улицы, которые худые.
О налогах и податях: какой муж новые земли або пустоши распахал – налогов никаких трое лет не брать. Буде кто из торговых людей захочет заводить мастерские или открывать какое новое дело – так тому и быть, разрешенья на то ни у посадника, ни у тысяцкого, ни у князя не спрашивати, сборы год не платити. Зато обязательны налоги – на воинство новгородское, что будет ополченья вместо, на пушки, на стены городские да башни – то от ворогов лютых, для новгородской свободы охранения.
Войны да брани ни с кем не учиняти, ни с Орденом, ни со свеями, ни с Москвой, ни со Псковом. А буде сунутся – отпор надежный давати. С Ганзой замириться и торговлю, как прежде, вести.
Как сказано, так и будет, да благословит нас Господь!»
Соперники Олега Иваныча – бояре Ерофей Кузьмич да Нефил Дмитриевич – тоже прилагали усилия не меньшие.
Ерофей Кузьмич на свои средства побелил городскую стену – считай, почти что треть Плотницкого конца – от Борисоглебской башни до Косого моста, что по Московской дороге.
Нефил Дмитриевич – тот деньги берег, все больше занимался черным пиаром. То кричали его людишки на Торгу да вымолах, что боярин Олег Иваныч захудалый, не знатный, а Ерофей Кузьмич так вообще из купцов – теперь вот захотели оба со свиными рылами в калашный ряд. Данные сведения, конечно, больше знати – «золотых поясов» – касались. Да ведь у них, у знатных, и деньги, и сила, и власть.
Ну, тут пришлось Софье подсуетиться, по гостям поездить, речи вести да уговаривать. Уговорила. Уж в ее-то знатности сомневаться не приходилось. Больше даже не с боярами спесивыми толковала Софья, а с женами их, матерьми да дочками. О том, чего не написал Олег Иваныч в программе, да что хотел провести: дать избирательные права женщинам новгородским. Не только пассивные, но и активные, чтоб могли должности важные исполнять, включая и посадничью даже.
Дело такое новгородским теткам шибко понравилось. Правда и есть – надоели уж эти мужики! Чуть вольности новгородские князю Московскому не профукали! Надо, надо власть женским умом хитрым разбавить. Про то уж пол-Новгорода шушукалось в теремах да светелках девичьих.
Поистине для Олега Иваныча это был туз в рукаве. Куда там соперникам! До такого – баб на должности избирать – никто еще не додумался, кроме вот Олега Иваныча. Да и того, честно говоря, Гриша на мысль навел – перечел недавно Аристофана «Женщины в народном собрании».
И как хорошо получилось! Днем бояре-соперники знатных людей в свою пользу склоняют, ну а ночью жены в дело вступают. А ночная кукушка завсегда дневную перекукует – есть такая пословица.
Выбрал Олега Иваныча народ новгородский – криком изошел на площади перед вечевым помостом. В храме Софийском Феофил-владыко лично приветствовал да молебен чел воздравие! Одна формальность осталась – утверждение княжеское. Раньше для Новгорода – тьфу! Да ведь не то после Шелони. Обязаны с московским князем советоваться. А ну как не утвердит князь?
Правда, время выборов для Новгорода сложилось удачно – не так для Москвы. То пожар – почти весь город выгорел. То мор. То татары. То родные братья Великого князя Ивана бунтуют, не хотят терпеть его тяжелую руку.
Да и боярам московским знатным, глядючи на Новгород, завидно. Вот бы и у них, в Москве, таковые штуки завесть, как в иных заморских землях, скажем, в Английской или Французской. Сами-то они, москвичи, не видывали, а змеи-новгородцы сказывали, будто в тех землях басурманских, кроме королей, еще и мужи знатные (и даже простые торговыемужики!) власть имеют, на сборище собираючись, самим королем уважаемое. Сборище то парламентом именуется или Генеральными Штатами. У Литвы поганой и то Сейм есть, у Новгорода – вече. А Москва что ж, хуже? Эх, побольше бы бояр знатных да от князя землями независимых, тогда бы… Или пора уже? Грохнуть кулаком перед Иваном: хватит, направился, дай же и людям знатным свое слово молвить!
Иван, те настроения зная, пресекал их жестоко. Не один и не два боярина странной смертью погибли. Страх поселился в Москве, страх перед гневом государевым. Да он никогда и не уходил оттуда. Ничего, кроме ненависти, не вызывал у Ивана и Новгород – жаль, не додавил тогда, на Шелони! Да покуда недосуг им заняться – своих проблем полно. Свои-то бояре, ух, змеи лютейшие, ужо держитесь, покатятся скоро ваши головы. Слава Богу, хоть еще торговые мужики не бунтуют. Пусть только попробуют, сволочи! Всех к ногтю! Войска верного хватит. А то моду взяли, на иные земли смотреть, сравнивать, думать. Не думы те богопротивные московскому люду нужны, а в благолепие княжеское вера! Зря, что ли, женился на византийской царевне Софье? Вот уж где крепкое государство – в Византии. Базилевс – все остальные – ничто. Вот так и в Москве надо! Жаль, пала Византия. Но Москва теперь – ее наследница. Второй Рим – Константинополь, Москва – третий. А четвертому не бывать! Потому нечего на басурманские страны смотреть, очи да языки поганить. Все, что в Москве Великий князь делает, то и есть правда. Все остальное – ложь и богохульство. Дай Бог управиться с пожаром да с боярами. Татары еще… Ладно, всех побьем, а уж потом за Новгород примемся.
Ох, уж этот Новгород – словно бельмо на глазу. Выкорчевать, вырвать с корнем эту новгородскую заразу – вече да права какие-то. Какие, к чертям собачьим, права могут у худых мужиков быть, кроме как перед княжьим величием башку благоговейно склонять? То и боярам уразуметь не худо, ну а дворяне и так послушны – землицу-то им кто дает? То-то же! Князюшка! Хочет – даст, хочет – отнимет. Его государева воля. А Новгород – сжечь, чтоб и не было! Ну, это не сразу. Пока же…
Кого они там посадником выбрали, государя не спросясь? Боярина Завойского. Не знаю такого. Старый-то посадник был, Епифан Власьевич, дурак дураком. Наверное, и этот такой же. Да черт с ними обоими. В следующее лето – новый поход. И к ногтю их всех, к ногтю.
– Эй, кто тут, в покоях? Дьяка Курицына сюда! Да побыстрее!
– Звал, великий государь?
– Звал, звал… Новгородского посадника утверждаю. Все равно сейчас не до них, а не утверди – так ведь нового-то, чай, не выберут. Оттого нашей государевой чести поруха. Так?
– Так, великий государь.
– Ну, а раз так, отправь кого-нибудь в Новгород от моего имени. Да не из знатных кого. Так, худородных. Не шибко-то честь Новгороду… Все понял?
– Исполню, великий государь.
– Ну и исполняй. Да, скажи-ка, Федор, что братцы мои разлюбезные поделывают? Вот где змеи-то притаились.
Вырвавшись из дому, без оглядки бежала вдоль по Молотковой улице Марья, красавица греческая. В черных глазах ее застыла жгучая обида, катились по щекам злые слезы. Ветер сдувал их, сушил, морозил лицо. Черные косы бились по плечам, распахнулся полушубок. Прочила мать, Фекла, в женихи Маше давешнего старого урода. Низенького, плюгавенького, с бороденкой, как у козла. Нет! Никогда! Ни за что! Уж лучше Ондрюшка. Или… в проруби утопиться? Нет, убежать! Да, убежать. Вот прямо сейчас! Да не одной, а вместе с Ондрюшей. Одной-то страшно, а тот и сам бежать не раз подговаривал! Убегут далеко… Хоть в Тихвин, где икона.
Про икону ту чудесную рассказывали в Михалицком монастыре монахи. Сказывали, всех привечают в тех краях. Хоть и тоже новгородская земля – Тихвин – а от Новгорода куда как далече. Уродец козлобородый вовек не сыщет! Мать вот только жалко. И сестер, и братьев. Эх, удалось бы хоть как-то разбогатеть, хоть чуть-чуть, немножко. Из нищеты проклятой выбиться.
Может, в ушкуйники Ондрюше пойти? Не молод ли? Да нет. И помоложе него в ушкуйники хаживали. А зачем в ушкуйники? Он ведь года два уж у мастера Тимофея Рынкина замки делает. А Тихвин тоже кузнями своими славится. Чай, и Ондрюше работа найдется. Но захочет ли бросить отца своего, семейство? Они ведь тоже бедные. Пойдет ли со мной? Пойдет. Вроде любит. А там, Бог даст, и случится счастье. Матери будут серебришко присылать с оказией, да Ондрюшиным… Господи!
Не заметив присыпанную снегом ямину у трапезной Михалицкого монастыря, свалилась Маша. Хорошо, не убилась. Снег мягок оказался. Оглянулась, из ямы вылезая. Не видалли кто? Ведь позорище! Скажут потом матери – видно, бражки перепила девка. А мать… Рука у нее тяжелая. Вон как по щеке вдарила – до сих пор красная.
Возок крытый по дороге от трапезной ехал, около ямы остановился. Подняла глаза Маша – глядь, а из возка-то плюгавец тот выходит! С бороденкой козлиной. Правду говорят, помянешь нечистого – он и объявится.
Кинулась Маша бежать – да вскрикнула вдруг. Ногу, в яму упав, подвернула.
Плюгавец кивнул кучеру. Тот нагнулся – ух и здоров же! – поднял на руки, понес к возку.
Маша уж было в крик…
– Не обижу тебя, девица, – дребезжаще, будто старик какой, промолвил плюгавец. – Знай, не хочу я на тебе жениться. И в мыслях такое не держивал – губить ваше с Ондрюшей счастие.
Вот так да! Удивилась Маша, даже рот от удивления открыла. Не заметила, как и в возке оказалась.
– Собрался я в монастырь вскорости. В дальний, Антониев-Дымский. В монасях решил жизнь свою закончить.
А вроде и не злой он… как его… Митрий Акимыч. Смотрит ласково, ровно отец родной.
– Понравились вы мне. И ты, и суженый твой, Ондрюша.
– Не суженый он мне пока.
– Ну, не суженый, так ряженый, дело молодое, знакомое… Хочу напоследок, в мирской своей жизни, дело сотворить доброе. Есть у меня знакомец на посаде дальнем, Тихвинском.
– Ой! – вскрикнула Маша, зарделась.
– Завел он мастерскую ткацкую, а прях не сыскать. Не просто так – за плату. Да при монастыре женском жить. У тебя пальчики долгие, проворные – как раз бы ему подошла.Да и для парня твоего дело найдется. У знакомца-то моего – кузня да мастерская замочная. Подмастерье рукастый нужен. Живет он хоть и небедно, да одиноко. Детушек Богне дал, к старости некому и поддержать, в делах помочь. Ондрюша-то, говорят, замки делает?
– Делает. В учениках он у мастера Тимофея Рынкина, самого Анкудинова Никиты племянника.
– Вот и славно. Сделаю под старость доброе дело – и в монастырь. Иноческий постриг приму. По секрету скажу… Мать-то твоя, Фекла, горбуну-тиуну со Щитной хочет тебя отдать. Знаешь, горбуна-то?
– Как не знать! – Сердце Маши захолонуло от тоски. – То верно ли?
– Верно, верно. То мне сейчас только келарь Амвросий сказывал. Так поедете, с Ондрюшей?
– Поедем, батюшка! Куда хошь поедем.
– Так Ондрюша согласен ли будет?
– Согласен!
Ах, краса, прямо царевна греческая! Такую бы… Ладно, пока о том не время думать.
Митрий Акимыч поскреб бородку:
– Ты только матери не проговорись. Мы уж потом, как отъедете, сами все объясним, с Амвросием. Так что еще и благословенье ее получишь!
Благодарствую, мил человек!
Вот ведь попадаются на свете святые люди! А она-то, дура, как раньше об этом Митрии думала!..
Митря говорил что-то ласковое, пока возок ехал к Машиному дому, держал девушку за руку. Та тихо смеялась, не в силах поверить своему будущему счастью. Ну, пусть пока и не так люб Ондрюша, да парень хороший. Стерпится-слюбится.
Козлобородый Митрий теперь казался ей совсем другим – великодушным, благостным. И голос у него вовсе не дребезжащий – добрый, ласковый голос. Не видела Маша полуприкрытых веками глаз Митри – похотливых, жестоких, беспощадных.
Незадолго до того побывал он в доме у Феклы. Гостинцев привез детям, разговаривал долго. Сказывал, будто открылся в любви своей Маше и та не отвергла его. Говорил, что богат изрядно, что будет у него Маша, словно у Христа за пазухой, как и все Феклино семейство. Вот, правда, отец-келарь из монастыря Михалицкого сказывал, некий Ондрюшка-смерд, Никитки Листвянника сын, подговаривал Машу бежать. В Москву решили податься, чтоб не сыскать никогда было. Как бы не сбежала раньше времени, Маша-то.
– Ты, Фекла, о разговоре нашем ей не говори ничего. Так, присматривай иногда. А как что худое заметишь – сразу беги к келарю.
– К отцу Амвросию?
– К нему.
– Сполню, батюшка.
– Ну, Бог в помощь.
Вечером, вытянув ноги к горячей печке, сидел Митря на лавке, в старом доме покойного боярина Ставра. Не нашлось у боярина смелой родни, чтоб высудить дом и усадьбу у московского князя. Так и поселились в доме московские, да и Митря прижился. А вольготно без Ставра – сам себе хозяин! И все дворовые девки – твои!
Девки, значит… Хлопнул Митря в ладоши, слугу позвал:
– Эй, Максютка!
– Здесь, батюшка! – высунулся в дверь чернявый косоротый парень. Видно, в детстве порвали в драке рот, так и сросся, налево губами скособоченный.
– Собирайся. Засветло поскачете с ребятами. Сам знаешь куда… Скажешь, есть для Аттамира-мирзы товарец. Парень и девка. Обоим лет по шестнадцать. Девка – красоты неописуемой. Ровно царевна греческая. Самому бы оставил, да деньги нужны… Ежели возьмет обоих, отправим обоих. Ежели только девку, то… Ну, там видно будет. Скорее всего, парня порешить придется.
– Сделаем, батюшка Митрий Акимыч! Порешить – это мы враз, сам знаешь.
– На то вас и держу, смердов.
Над ночным засыпающим Новгородом вставала золотистая луна. Лаяли-заходились собаки во дворе усадьбы. За городской стеной воем отзывались волки.
Олег Иваныч устало посмотрел на заваленный бумагами стол. Новая должность куда как хлопотна. Прежний посадник, Епифан Власьевич, возиться с бумагами не любил и просто забрасывал их в огромных размеров сундук, безо всякой регистрации. Думал поручить потом дьякам, да благополучно о том забывал, о чем не особенно и печалился. Пес с ними, с бумагами.
Разобраться с подобным архивом оказалось делом трудным. Хорошо еще, помогал Гриша.
Вот и сидели они сейчас вдвоем, полуночничали. С утра намечался молебен. Потом – ливонское посольство. Потом – купцы-ивановцы. Потом… В общем, не продохнуть.
После вечерни – а они ведь с Гришей и туда не поспели, грешники! – заглянула Софья, поглядев на суженого, покачала головой да махнула рукою: сиди уж, разбирайся. Сегодня вечером обещались прийти новые подруги, из тех боярынь, с которыми Софья близко сошлась во время предвыборной агитации. Устроить небольшие посиделки, вспомнить девичество, заодно порешать, как ловчее провести через вече и Совет Господ закон о женском равноправии. Ну, хотя бы пока в вопросах голосования… Мужья на посиделки не пустят? Пусть только попробуют! Забыли, как горшки с кашей в головы летают?
Ульянку, кстати, тоже позвали, секретарем – решения новоявленного женсовета записывать. Гришаня только и посетовал, что прошлой ночью слишком уж мало читал Ульянке Аристофана. «Женщин в народном собрании».
Услыхав такое, Олег Иваныч засмеялся. Не просто засмеялся – захохотал:
– Ночью, Гриша, делом заниматься надо, а не книжки умные читать!
Гриша надулся, углубившись в бумаги. Аккуратно раскладывал в разные кучи, в соответствии с их принадлежностью. Уголовные дела – к уголовным, имущественные тяжбы –к имущественным, земельные – к земельным.
– А вот это не знаю, куда и класть. Глянь-ка, Иваныч. Вон, тут человек пропавший… И вон, тоже такая же заява.
– Складывай пока вон в тот угол, потом перечтешь и выпишешь общее.
– Какие красивые девки! – не отрываясь от чтения бумаг, заметил вдруг Гриша.
– Ты чего это про девок? Ульянки, что ли, мало?
– Да нет, – Гриша смахнул со лба прядь длинных волос. – Вот ты сказал выписать общее. Я и выписываю. И смотри, что выходит: все пропавшие – а тут уже восемь случаев за последние два года – красивые молодые девчонки. Одной шестнадцать лет, другой четырнадцать, третьей…
– И что, все красивые?
– Сейчас прочту описание. К примеру, вот…
– Ладно, верю. Только в чем тут странность-то? Мало ли мест для зарабатывания денег найдет себе красивая девушка? Если, конечно, наплюет на общественную мораль и нравственность.
– На что наплюет?
– На родителей и правила благочестия.
– А!
– Бэ! Из каких они все семей?
– Сейчас посмотрю… Гм… Похоже, все из бедных.
– Ну вот, я и говорю.
Олег Иваныч вытер со лба пот. В палатах было жарко натоплено. Подошел к окну из венецианского стекла, распахнул. С улицы ворвался свежий ветер и громкая ругань стражников. Олег Иваныч прислушался. Ругались, похоже, по-латыни. Гм…
– Слышь, Гриша, чего это они там расшумелись? Сбегал бы, посмотрел? Заодно голову проветришь.
Отрок недолго отсутствовал. Вернулся… в компании португальского дворянина Жоакина Марейры!
– Жоакин!!! Вот так встреча! Какими судьбами?! Блин, как же это по-латыни?
– Сик транзит глория мунди, – улыбнулся в бороду Жоакин. – Так проходит слава земная. Это я о сокровище.
– Ты его вывез наконец?
– Вывезли. Но без меня. Полагаю, некий хорошо известный тебе Касым…
– Не переживай, Жоакин! Думаешь, зря я так настойчиво приглашал тебя в Новгород? На Ладоге заложим верфь. Будем строить когги.



Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 [ 10 ] 11 12 13 14 15 16 17
ВХОД
Логин:
Пароль:
регистрация
забыли пароль?

 

ВЫБОР ЧИТАТЕЛЯ

главная | новости библиотеки | карта библиотеки | реклама в библиотеке | контакты | добавить книгу | ссылки

СЛУЧАЙНАЯ КНИГА
Copyright © 2004 - 2024г.
Библиотека "ВсеКниги". При использовании материалов - ссылка обязательна.