Чтение 23–й страницы книги ~Молния Баязида~

А дальше становилось еще интереснее! Таисья, заказав плясовую, – Раничев тут же послушно заиграл «Roll Over Betthoven» – зашлась вместе с раскосыми девами в истерическом зажигательном танце.

– Давай, давай, скомороше, – хлебнув из кубка, махнула рукой музыкантам. Раничев старался, наяривал, да и ребята молодцы, не подкачали – Михряй наигрывал на свирели – куда там Андерсону из «Джетро Талл», да и Лукьян лихо молотил в свой бубен – старались, любо-дорого посмотреть, хоть сейчас куда-нибудь в Вудсток или там, в Роскилле.

Кружась, Таисья сбросила с себя сарафан, засверкала бесстыдным телом, обнимая степнянок.

Матрена же совсем разомлела, улеглась на ложе, раскинув в стороны руки. Таисья подбежала к ней, мигнула танцовщицам – те прилегли рядом, покрывая поцелуями обнажившуюся Матренину грудь. Вдовица изогнулась и застонала – Таисья осторожно стащила с нее сарафан, обнажив смуглое тонкое тело, налегла сверху, целуя в губы…

А лжескоморохи все играли, не останавливаясь, смотрели, как извивались на ложе девичьи тела, все быстрее и сладострастней…

Таисья вдруг спрыгнула с ложа, подбежала к Ивану:

– А теперь – грустную, скоморох!

Унеслась прочь, тряхнув грудью.

Раничев, кивнув своим, затянул томным голосом:

Повесил свой сюртук на спинку стула музыкант…

Тихо звякнул бубен…

Девицы на ложе продолжали извиваться, правда, Матрена уже, кажется, засыпала. Заметив это, Таисья сразу вскочила:

– Плясовую, скоморохи! Быстрее!

– В ре-ку смотрятся о-бла-ка, а я все смотрю на тебя…

Таисья схватила вдовицу за руки:

– Веселись, сестрица, одново живем! Идем же плясать, подруженька!

Подхватив Матрену за талию, увлекла, закружила в танце, по ходу дела шепнула что-то кружившимся рядом девам. Те незаметно исчезли, а Таисья, крепко поцеловав напарницу, усадила ее на ложе и бросилась за портьеру, на ходу махая рукой музыкантам:

– Все, скомороше! Подождите в людской.

Раничев встал, отложив в сторону гусли, и лже-скоморохи – все трое – поклонившись, пошли к двери. Шепнув на ухо Лукьяну, чтоб были готовы ко всему, Раничев ужом юркнул под ложе – сидевшая с поникшей головою Матрена, похоже, уже мало что соображала. А пылищи-то кругом… Эх, как бы не чихнуть не вовремя – знал Иван за собой подобноенехорошее свойство. Ну, пока затаился, ждал. И недолго – почти сразу кто-то прошелся легкой походкою по ковру, наверняка – Таисья. Ну да, она, судя по голосу:

– Хорошо ль тебе было, сестрица?

– А? Что?

– Спрашиваю, довольна ли ты?

– Да, очень довольна, – слабым голосом отвечала Матрена.

Таисья усмехнулась:

– Вот, так и будешь теперь жить – у старца-то Филофея в скиту завсегда весело!

Услыхав про старца, Раничев насторожился. Проклятая пыль так и лезла в нос.

– Тем более что любый твой так и помрет в монасях, – вкрадчиво продолжала Таисья. – Ну а со скита будешь его частенько наведывать, да мы и вместе, как тогда, помнишь? Вот и умница… На вот перышко, пиши, что скажу… Готова?

– Ой, даже, не знаю…

– Да старец-то Филофей тебя только и ждет! Любимой дщерью его будешь! Ну, пиши же…

– Что писать-то? – совсем уже тихо осведомилась вдовица, кажется, вот сейчас и заснет, видать, хорошее зелье подсыпала ей злоковарная дева Таиська.

– Пиши: «Усадьбу свою, и лабазы, и хоромы, и товары знатные, и…» Что у тебя еще есть-то?

– Мельница.

– И мельницу – все завещаю…

– А, правда, в скиту хорошо будет?

– Правда, правда! – быстро уверила Таисья. – Ты даже не знаешь – как!

Раничев вздохнул. Ага – хорошо. На фаллосе у языческого идолища! Куда ж они еще денут несчастную вдовушку, после того как та подпишет дарственную, – а ведь оно к тому все и идет. Ну, Таисья… А может, не только в ней дело? Слишком уж мудро все организовано. Не торчат ли тут уши Аксена Собакина? Старец Филофей? Повидаться бы с этим старцем.

Вдруг послышался стук в дверь:

– Можно, матушка?

– Брысь! – яростно прошипела Таисья.

– С докладом важным…

– Да что там случилось-то?

– Во дворе скоморохи ждут, все четверо. Говорят – только что приехали.

– Как это – только что приехали? – удивленно воскликнула Таисья. – А те тогда кто же?

– А сваты! – Иван проворно выбрался из-под ложа и, обернувшись к двери, крикнул: – Заходите, ребята. Похоже, личины нам теперь не нужны!

Лукьян с Михряем точно того и дожидались – с кинжалами в руках ворвались в горницу, умело рассредоточились – Лукьян приставил кинжал к спине старика, Михряй всталу портьеры.

– Опять ты на моем пути, Иван, – зло прошипела Таисья.

– Обращаю ваше внимание на эту барышню, – Раничев сухо кивнул в ее сторону. – Знаменитая разбойная дева Таисья, опасная больше, чем все лесные тати.

Девушка усмехнулась:

– Льстишь… Матрена, гони отсюда всю эту шушеру, да побыстрее!

– Э, ты полегче, – сверкнул глазами Лукьян.

Матрена, уже что-то сообразив, – видимо, действие зелья кончалось – накинула на плечи валявшийся на лавке летник и с удивлением посмотрела на Раничева:

– Вы, вообще, кто?

– Мы-то? – Иван усмехнулся. – А сваты! Тебя, Матрена Ивановна, сватать приехали – у вас, как говорится, товар, у нас – купец.

– Сватать?! – Матрена удивленно помотала головой. – И кто же, интересно, жених?

– Афанасий-купец, мельниц да лабазов владелец, человек не бедный.

– Да не слушай ты их, се…

– Помолчи, Таисья… Афанасий-купец, говоришь… Что-то не припомню такого?

Раничев вдруг засмеялся:

– Ну да, не помнишь. Афанасий-то наш – бывший монах Гермоген!

– Бывший… – глаза Матрены вдруг вспыхнули радостной синью. – Так он, что же…

– Да, расстригся, – утвердительно качнул головой Иван. – Люблю, говорит, Матрену больше жизни, на черта мне этот монастырь сдался?!

– Неужто так и сказал?! – вдовица широко улыбнулась… Вдовица – восемнадцать ежели есть – и то хорошо. – Ах ты, змея! – она вдруг вцепилась в волосы коварной подруге.

Та, впрочем, тут же ответила – резко ударила Матрену ладонями по ушам. Девчонка обмякла, и разбойная дева живо бросилась было к двери… Да Раничев был начеку, сразу подставил подножку. Эх, как эротично растянулась Таисья на ворсистом ковре! Зашипела, словно и впрямь – змея. Хотя неизвестно еще, кто опасней, по мнению Ивана, – уж точно не змея.

Со двора послышались крики.

– Кто это там шумит? – Матрена подняла голову.

Раничев, отдернув занавесь, подошел к окну. Дорогой переплет из тонких изящных проволочек, не слюда вставлена – стекло, по тем временам, роскошь невиданная. Посмотрев во двор, Иван ухмыльнулся:

– Кажись, мадам, суженый ваш безобразит! Пойти его позвать, что ли?

– Позови! – радостно кивнула Матрена и вдруг зарделась: – Ой, я ж не одета. Эй, слуги, – закричала громко. – Несите все, что есть в сундуках.

Раничев уже грохотал сапогами по лестнице.

– Ну, – Таисья скосила глаза на державшего ее Лукьяна. – Не срамно пялиться-то? Может, разрешишь одеться?

Юноша покраснел и, отпуская руки разбойницы, отошел к двери. Куда она, в конце концов, денется-то?

Таисья даже не взглянула на валявшуюся на лавке одежду. Молнией бросилась в окно – в горницу полетели осколки…

– Куда ж ты, дура?! – Лукьян выглянул на улицу.

Потирая окровавленное плечо, разбойная девица уже усаживалась в крытый возок… Откуда он здесь? А, наверное, именно в нем и приехали настоящие скоморохи.

– Стой! – страшно закричал Лукьян. – Стой, паскудница… Врешь, не уйдешь!

Выскочив в окно, он приземлился на ноги… Возок уже выехал за ворота и, набирая скорость, скрылся за…

Глава 19

Февраль—март 1401 г. Великое Рязанское княжество. Масленица

О гибели не думал, это точно. Зрелище смерти во всех ее обличьях было уже мне не в новинку.Л.И.БрежневМалая земля

…поворотом дороги.

Ушла Таисья, выскользнула, словно змея.

– И черт с ней! – узнав обо всем, Гермоген-Афанасий запоздало погрозил кулаком: – Погодите, еще поймается.

У Афанасия знакомцев в Угрюмове хватало – от бояр до корчемных служек. Однако никаких обнадеживающих вестей от них покуда не поступало. Хорошо хоть удалось сунутьмзду десятнику воротной стражи Семену, знали теперь о всех вышедших из города караванах. Ничего подозрительного, обычные товары: ткани, мед, воск, ремесленные изделия, кузнечное сырье – железо-уклад – в крицах. Все возы проверяли строго – чтоб не забывали купцы платили пошлины, никаких «левых» девчонок с отроками пока что-то не обнаруживалось.

– Нет, думаю, спешить они не будут, – пожимал плечами посвященный во все тонкости дел Афанасий. – Зачем? Вывезут всех за один раз – и большим караваном – меньше риска. А в Угрюмове их точно нет, были б – мои люди знали. – Раничев азартно возражал, доказывая, что, на месте людокрадов, как раз спешил бы сейчас, поскольку весна скоро – а размокнут дороги, что, до мая ждать?

Вообще, Иван понимал, конечно, что кроме скита должен бы существовать еще один сборный пункт, так сказать – центральный. Обязательно должен быть, ведь куда-то же делись собранные в скиту пленники. Хорошо, допустим, место это где-то рядом с Угрюмовом, не особенно далеко, но и не так уж, чтоб очень близко. Усадьба боярина Колбяты Собакина! Лучше не придумаешь, да и холопы у боярина ушлые – не раз уже людокрадством промышляли, правда, не на продажу, для внутреннего, так сказать, использования в вотчине – кого в закупы верстали, кого в рядовичи, вдачи, а кого – обычно бобылей да странников – и в обельное холопство. Колбята, Колбята… Старый недруг Ивана… Так может, и он в деле? Тогда понятно, куда свозят живой товар. Да и без Аксена, видать, тут никак не обошлось… Впрочем, тут еще можно спорить – Аксен с отцом своим, боярином Колбятой, никогда особенно дружно не жили, кажется даже, папашка его и наследства лишил.

– Про какого Колбяту-боярина ты говоришь, друже? – хлебнув прямо из туеса бражки, осведомился вдруг Афанасий.

– Про Собакина, – пожал плечами Раничев. – Ну, вотчины у него рядом с Угрюмовом.

Бывший монах усмехнулся:

– Так боярин Колбята Собакин уже года два как помре милостью Божией!

– Как – помре? – захлопал глазами Иван. – Что, в самом деле?

– Умер, умер. Феофан и отпевал самолично.

Раничев задумался:

– Так вот, значит, оно как… И кто теперь володеет вотчиной?

– Да сынок его, молодой боярин Аксен.

А вот теперь, кажется – горячее! Аксен, Феофан и прочие – все это одна шайка, с давних пор еще спевшаяся и оказывающая большое влияние на старого князя. Наверное, и Таисья тут не зря отиралась, окромя околпачивания богатой вдовицы Матрены, наверняка, имела еще какое-нибудь поручение, а то и не одно. Да, где Аксен, там Таисья.

Иван посмотрел на Афанасия:

– А что, Аксен Собакин так до сих пор и не женат?

– Нет, не женат, – отозвался тот. – А вообще – жених завидный. Богат и к самому князю близок.

Скрипнув зубами, Иван вдруг вспомнил, как Аксен едва не изнасиловал Евдоксю во время нашествия войск Тимура, а затем всячески вредил ему, Раничеву… Нет, вряд ли возможно незаметно пробраться в вотчину, уж слишком хорошо знает его Аксен, слишком. Хотя идея хорошая… Обязательно надобно посмотреть, проверить, что в этой вотчине делается. Человечек нужен не местный, пришлый, чтоб умен был да на язык боек. Лукьян! Точно – Лукьян! А что – неглуп и за себя постоять сможет. Только вот как его Аксенуподставить, чтоб, если и не доверял, то хотя бы не держал на подозрении какое-то время. И связь надо продумать… Посыльные? Эх, людишек бы с парнем отправить, чтоб не один, сам-то не пойдешь – узнают. Да, насчет людишек мысль верная. Михряя дать – парень силен преизрядно, да и оружьем владеет – сам же Лукьян и учил. Так-так… Всем хорош Михряй, да вот не особо хитер. Что ж – пускай легальным заступником будет, скажем, Лукьян – господин, а он – слуга. А и остальных людей дать… Да вот тех же самых обученных парней… выбрать, кто помоложе, да отправить – якобы Лукьян же их и привез на продажу. Вопрос тогда – откуда узнал, кому привезти? Кошка на хвосте принесла? А ведь дело-то тайное, правда, развернутое с размахом, надо признать… и не первый год уже. Нити на самый верх тянутся, к кому-то при княжьем дворе, иначе б не продержались бы столько, накрылся бы бизнес. Но ведь там же, при дворе, есть и другие силы – думный дворянин Хвостин да сам княжич Федор Олегович! А старый-то князь Олег Иванович уж совсем плох… Чай, не помер еще? Судя по всему, недолго уж того дожидаться.

Так, думай, Иван Петрович, думай. Каким образом вообще воруются люди? Верные слуги Аксена хватают прямо на улицах? Может быть, и хватают – но редко. Значит, кто-то привозит, или сами они приходят… как послушники к Феофану. Послушники… А что – это мысль! Только подстраховаться нужно, жаль, если погибнет кто зря, с Аксеном ухо держать востро надобно. Если, конечно, при делах Аксен… Что ж, проверить-то все равно надобно – попытка не пытка… А при этом неплохо бы заручиться поддержкой государственной власти. В чужую вотчину лезем – в собственность!

– Афанасий, в Угрюмове люди не пропадали?

Расстрига задумался:

– Кажись, пропадали. Слыхал… Так, краем уха.

– А поточнее нельзя выяснить?

– Чего же – нельзя?

– И, главное, вплоть до того, когда именно пропали, где, да кто, да как выглядели.

– Сделаем, Иване, не сомневайся!

Допив брагу, Афанасий распрощался и, взгромоздившись на коня, поехал в город. Проводив его, Раничев посмотрел на затянутое облаками небо, на змеящуюся по дороге поземку, поежился, и поднявшись обратно в избу, велел кликнуть Лукьяна.

Уже на следующий день, по дорожке, ведущей от Ферапонтова монастыря к Угрюмову, в сторону города зашагало полдюжины молодых парней, по виду – собравшихся принимать постриг. Покрутившись у городских стен, парни попали в метель и быстренько скрылись в лесу, откуда и вышли прямиком к вотчине боярина Аксена Собакина.

Оставив парней поодаль, Лукьян подошел к воротам, застучал посохом:

– Эй, православные!

– Чего надоть? – нелюбезно осведомились с воротной башни.

– Пустите переночевать, заплутали мы.

– А кто такие?

– В Ферапонтову обитель идем, к отцу Феофану. Отроки постриг принять хотят.

– Ах вот оно что… Погодите, ужо доложу боярину.

Стражник спустился с башни. Через некоторое время, заскрипев, гостеприимно распахнулись ворота. Выл ветер, кружил на дороге поземку.

– Ну вот, кажется, и все, – прячась в лесу, посмотрел на вотчину Раничев. – Клюнули, Афанасий! Клюнули.

– Ну, дай-то Бог, – расстрига размашисто перекрестился. – Пожалуй, поедем?

– Поедем.

Заржали привязанные к деревьям кони.

Следующий день неожиданно выдался солнечным, светлым, почти что весенним. Впрочем, до весны-то совсем немного осталось. Оно конечно, будут еще и морозы, и злые метели, и грязь, и распутица, и снова зимняя стужа, однако все больше повеет теплом, стает снег и на черное от прилетевших грачей поле выйдут пахари-смерды, попробуют пальцами сырую матушку-землю – не пора ль сеять? Похоже, пора… Ну, до той поры еще дожить надобно.

Иван выждал три дня – именно столько давалось Лукьяну, чтоб, если Аксен Собакин не при делах – явиться с парнями обратно. Не явился Лукьян, значит… значит, и впрямь, нечистое в собакинской вотчине дело, нечистое!

Раничев посмотрел в оконце и, выйдя на крыльцо, подставил лицо солнышку. А ведь греет уже, еще недели две-три – и закапает с крыш, сделается ноздреватым и темным снег, а на лесных полянках появятся первые проталины. Со стороны леса раздавался стук топоров – мужики во главе с Никодимом Рыбой рубили на бревна лес – летом хотели выстроить в городе сруб на месте раничевской усадьбы. Как ни отговаривал их от этой затеи Иван, а не отговорил – с тех пор, как приструнил обитель да алчного соседушку Ксенофонта, сильно зауважали его оброчные. Избу защитнику-боярину сладить – в охотку! Вообще-то, и один мужик мог за сезон сруб сладить, а тут – артелью. Да и весело, с песнями, шутками, прибаутками.

– Здрав будь, господине, – войдя на двор, снял шапку тиун Хевроний, пригладил ладонью черные кудри, поклонился.

– Как в городе? – по поручению Ивана тиун ездил в Угрюмов. – Лукьян с парнями не объявлялся?

Хевроний покачал головою:

– Да нет, все тихо пока. Правда, думаю, поспешать нам нужно.

– С чего это? – насторожился Раничев, знал – тиун всегда предлагал дельное.

– Масленица, – просто отозвался Хевроний. – Народишко будет туда-сюда ездить, купчишки с товарами – вот тут и уйдут лиходеи.

– А ведь верно! – хлопнул себя по лбу Иван. – Уйдут, если не поторопимся… Вот что, Хевроний. Я тут несколько строк набросаю, сегодня же поедешь в Переяславль, отдашь грамотку, кому скажу… Спрашивать будут – все подробно обскажешь, да главное – пусть поспешают. Иначе, и правда, уйдут тати в Масленицу.

Тиун выехал сразу же, даже толком не отдохнув, лишь только сменил лошадь. Выехав на дорогу, поскакал, разбрасывая из-под копыт снег. Раничев проводил его долгим взглядом – что ж, похоже, наступала пора действовать. Эх, жаль людей маловато… Ничего, саней должно хватить, Ежели что – Афанасия невеста, Матрена, подмогнет – уж у нее-то деньгов хватит.* * *

Вот и пришла сыропустная неделя, засверкало солнышко, увеличился день, закапала с крыш веселая весенняя капель – еще чуть-чуть, и не проедешь к югу – начнут таять снега, пойдет ледоход – жди, пока просохнут пути-дорожки. О том знал Иван, и – догадывался – знали и людокрады. Последний шанс у них был сейчас незаметно убраться. Праздник, Масленица – народу чужого-пришлого полно в граде, поди-ка тут, уследи за всеми. Вот и стражи воротные махнули руками, подозвали сбитенщика да блинника, взяли блинцов ноздреватых, обмакнули смачно в поднесенную плошку с медом, запили горячим сбитнем:

– Приди весна с милостию, со великой радостию!

Распугивая тучи грачей, благовестили колокола в церквях, народ на улицах был разодет по-праздничному – разноцветные однорядки, кафтаны ярких окрасов, сапожки черевчатые, узорчатые опашни, ну, а кому Бог ни того, ни другого, ни третьего не дал – тот хотя б шапку украсил цветастою ленточкой.

Сверкает солнышко, небо голубеет, капель звенит весело – тепло, радостно. Прощай, зима-зимушка, веселись, гуляй народ – Масленица, праздник!

Красны девки у торжища завели хороводы вокруг соломенного чучела-куклы:Масленица-кривошейка,Встречаем тебя хорошенько!С блинцами, с каравайцами,С вареничками!

Тут и парни подошли, кушаками цветными перепоясаны, шапки набекрень. А кто и так, кудрями по ветру машет:Масленица-обмануха!До поста довела,Всю еду взяла,Дала редьки хвостНа Великий пост!Мы его поели —Брюха заболели!

Гулял, веселился народ, купчишки на торгу смеялись, шныряли в толпе сбитенщики, пирожники, квасники, народ посолиднее сидел в корчмах – к празднику наварили пива. Что ж, вскоре потянутся к родным местам торговцы. И те – наверняка, тоже.

Раничев – в изумрудно-зеленом кафтане, в малиновом распахнутом опашне, без шапки, раскрасневшийся, довольный, выскочил в круг:

– Весна-красна, отворяй ворота… Вы откель, молодежь?

– С Короимки, от Башни, с Мельницкой улицы.

– Эвон! А заручьевские ребята потешаются – построили снежный град, а брать его некому! Говорят, испужались мельницкие?

– Что?! – враз озаботились парни, как же, перед девками-то выпендриться надо. – Где там городок-от у них?

– Да недалеко, у лесочка… Вон сани – поедем!

Раничев кивнул на розвальни, много – штук десять, как раз на всю толпу хватало.

Девчонки заверещали радостно:

– Едем, едем скорее, разрушим заручьевцам градки!