Чтение 2–й страницы книги ~Шпионский роман~

Выговор у него был чистый, можно даже сказать, идеальный. Дорин тоже постарался не ударить лицом в грязь, ответил на хохдойче:

– Ich kann immer noch die Gedichte, die ich in der Schule gelernt habe. Mein Gedachtnis lasst mich nicht im Stich. [2]

Огоньки в синих глазах военного вдруг погасли.

– Немецкий-то у вас ученический, ненатуральный.

Тогда Егор перешел на диалект – не как учили в ШОНе, а как говорили в колхозе у дедушки Михеля:

– Ja’ mei, wir sind halt einfache Leut. [3]

Огоньки снова зажглись.

– Dees iis aa schee! [4]Вот это настоящий байериш, не соврала характеристика!

И стало тут ясно, что бритый читал служебную характеристику младшего лейтенанта Дорина. Хранится этот секретный документ в железном сейфе, куда Егору доступа нет. В Органах характеристики на сотрудников составляют не для отписки, как в обычных совучреждениях. Про общественную работу не пишут, лишь про полезные и вредные для дела качества. Дорого Егор дал бы, чтобы заглянуть в этот документ хоть одним глазочком, но это, как говорится, дудки. А вот синеглазого к ней допустили. Из чего следовало, что в раздевалку он пришел не поздравлять победителя, а по какой-то другой, гораздо более важной надобности.

Сердце у Дорина застучало быстрей, но виду он не подал, смотрел все так же открыто, улыбчиво.

– Откуда такое владение баварским диалектом? – спросил командир.

– От матери. Она у меня немка. И от деда. Ездил к нему каждое лето. Он председатель колхоза «Рот фронт», в Саратовской области. Бывшие немецкие колонисты. Они сто летназад из Баварии переехали. Ну, в смысле, не они, а ихние предки.

– А отец ваш, Максим Иванович Дорин, кто был? В документах написано «из крестьян-бедняков». Как он с вашей матерью сошелся? Необычно: деревенский парень – и дочь колониста. Вы рассказывайте, рассказывайте, я не из пустого любопытства спрашиваю.

Понятно, что не из пустого, подумал Егор.

– Он тоже Саратовской губернии. На империалистической воевал, дали ему отпуск по ранению. Тогда они с матерью и встретились. Она еще совсем девчонка была. Ну, полюбили друг друга. Дедушка Михель против был, так отец маму тайком увез, – наскоро рассказал про неинтересное Дорин. Главное-то про отца начиналось после революции: как он добровольцем в Красную Гвардию пошел, как комиссаром батальона стал, как его белоказаки в плен взяли и шашками зарубили.

Но про Гражданскую войну бритый слушать не стал. Сказал – и так знает, в характеристике этот героический факт отражен.

– А что ваша мать теперь? Она ведь в Саратове живет? Замуж не вышла?

– Нет. Отца очень любила. Долго по нему убивалась. А теперь куда ей замуж, старая уже – сорок два года.

На это командир улыбнулся.

– Вам, Дорин, сколько лет? Двадцать четыре?

– Осенью будет. Я, товарищ командир, 8 ноября 1917 года родился, – с гордостью сообщил Егор.

Тот понимающе усмехнулся:

– Понятно. Первенец новой эры. Ответственное звание.

Только теперь Егор разглядел, что в коридоре за дверью кто-то стоит – в щели мелькнул защитного цвета рукав с шевроном. Так вот почему за всё время разговора в раздевалку никто не сунулся…

– Поговорим, товарищ младший лейтенант? – показал бритый на скамейку. – Минутка найдется?

Спрошено было явно для проформы, и ответ мог быть только один.

– Само собой, – кивнул Егор, хотя времени до свидания с феноменом у него оставалось в обрез.

Натянул через голову фуфайку, сел.

– Не соскучились по настоящему делу? – спросил собеседник, и сердце снова скакнуло. – Напомните-ка биографию. Про детство и отрочество можете пропустить, начните прямо с юности.

– Ну что… – Дорин застыл, недошнуровав ботинок. – В 35-ом закончил десятилетку, в Саратове. Поступил в Летную школу, я ведь аэроклубовский. Выпущен в 37-ом, с отличием. Служил в Киевском военном округе, в истребительном полку. Недолго. Подал рапорт в Испанию, прошел предварительный отбор, но вместо Испании попал в Школу Особого Назначения. В августе 39-го зачислен в Немецкий отдел Главного Управления Госбезопасности. Но отдел в сентябре расформировали, после Пакта о ненападении… Месяца два ждал нового назначения. Определили в спортобщество «Динамо» – у меня с Летной школы первый разряд по боксу. Уже полтора года здесь…

Рассказывая всё это, Егор чувствовал себя довольно глупо. Высокий начальник наверняка и так доринский послужной список отлично знал. Однако слушал очень внимательно, а смотрел так, будто рентгеном просвечивал.

– ШОН закончили в 39-ом? Курс Фонякова? Это когда экспериментировали с подготовкой агентов-универсалов?

– Так точно.

– Значит, радиодело изучали в полном объеме? Это хорошо. Даже отлично, – задумчиво пробормотал бритый и вдруг хлопнул Дорина по колену – Егор чуть не подпрыгнул. – Ну а теперь объясню про себя. Я начальник спецгруппы НКГБ. Спецгруппа носит кодовое название «Затея» и занимается… одной затеей. Пока вы не дали согласие на мое предложение, больше вам знать не положено. А предложение такое…

Он сделал паузу, и, кажется, специально – посмотреть, как тянет шею младший лейтенант, ловя каждое слово. Довольный реакцией, улыбнулся и перешел на «ты»:

– Мне нужен помощник для одной операции – аккурат такой, как ты: спортивный, быстро соображающий и, главное, с натуральным немецким. Сразу предупреждаю – операциярискованная, можно и гикнуться. Это единственная подробность, в которую на данном этапе обязан тебя посвятить. Имеешь право отказаться, мне принудительно-мобилизованные ни к чему. В этом случае про наш разговор забудешь, раз и навсегда. Ну, а если согласен, садимся в машину и едем. Жду ответа.

Егор открыл рот – и ничего не сказал. Еще сутки назад он подскочил бы от счастья и немедленно помчался бы за начальником спецгруппы, ни о чем не спрашивая. Он и сейчас был счастлив и согласен ехать с этим крепким, уверенным человеком на любое опасное дело. Если бы только не сию минуту. Хоть бы часик отсрочки – слетать на Таганку,предупредить. Но по пытливому взгляду командира было видно, что просить час на улаживание личных дел означало бы всё погубить.

Однако и обмануть Надежду после вчерашнего тоже было немыслимо. Позвонить к ней на работу нельзя, низший медперсонал, она говорила, к телефону не подзывают… Что жеделать?

Егор снова открыл рот, сглотнул – и опять промолчал.

Глава вторая.

Надежда

Тут вот какая штука.

Накануне вечером, в воскресенье, с Дориным произошла совершенно нетипичная история. В подмосковных Вешняках, после танцев в клубе «Железнодорожник», он познакомился с одной девушкой.

То есть, в самом факте, что спортсмен с лихим чубом и сахарной улыбкой «взял на таран» очередную цель, ничего нетипичного, конечно, не было. Всё дело в девушке. Уж, казалось, всяких перевидал, весь фюзеляж в звездах, но такую встретил впервые.

Хорошие логико-аналитические способности Дорина, в свое время отмеченные руководством Школы Особого Назначения, пока не пригодились ему в борьбе с врагом, но нашли-таки полезное применение, причем не только на ринге. Имелась у Егора своя методика «захода на цель» и «пикирования» – быстрая, результативная, почти не дающая сбоев.

Постоянной подруги у младшего лейтенанта не было. Как-то не возникло душевной потребности. А вот физическая потребность присутствовала, потому что в здоровом телездоровый дух, который, в свою очередь, требует другого здорового тела. Задачка несложная, если имеешь голову на плечах. Ну и плечи, само собой, должны быть при этом не ватные.

По выходным Дорин обыкновенно «вылетал на барражирование» – ходил на вечера по самым что ни на есть бандитским клубам и хулиганским танцплощадкам. Пока шли танцы,стоял в сторонке, приглядывался: как тут с трудовыми резервами. Резервы обычно наличествовали, и даже в изобилии. Известно, для девушек любые танцульки что лампочка для мошкары.

Сняв с повестки дня кадровый вопрос, Егор выбирал где-нибудь поблизости подходящее место – темную аллейку, проходной двор или подворотню – и ждал.

После танцев девушки, которые без кавалеров, шли мимо маленькими стайками, а то и в одиночку, и к ним обязательно начинала клеиться местная шпана. Если человека два-три, Егора это устраивало. Если больше, он предпочитал не связываться.

Дальше ясно. Выждав, чтобы девушка начала возмущенно пищать и поминать милицию, Егор выходил из густой тени – в белых штанах, белых туфлях, белой рубахе (это если летом, а для осенне-зимнего периода имелась у младшего лейтенанта очень представительная бекеша). Накидать плюх доморощенным приставалам для чемпиона клуба «Динамо»проблемы не составляло. И всё, девчонка твоя. При таком сценарии ни одна не устоит, какая ни будь воображала. А воображалы среди посетительниц танцев встречались редко, это были всё больше девушки простые, без фанаберии. Такая многого от парня не ждет, и уговаривать ее долго не надо, если приглянулся. Притом иногда среди них попадаются ого-го какие.

Тут в чем плюс: совмещение приятного с полезным. Во-первых, удовлетворяется здоровое чувство, во-вторых, тренировка в условиях, приближенных к боевым. Конечно, сама страсть происходила не в «Метрополе» на перинах, а где придется. Бывало, что и на каком-нибудь чердаке или даже в кустах, но рай, как известно, бывает и в шалаше.

Вот и вчера всё начиналось точно так же. Посмотрел Егор в газете, где что. Увидел: в подмосковном клубе «Железнодорожник» лекция из цикла «Любовь и дружба в социалистическую эпоху», а потом танцы.

Прибыл в пункт назначения, произвел разведку на местности и сел в засаде, у забора.

Неподалеку, под фонарем, топталась подходящая компания – трое регочущих шпанцов в сапогах и ватниках.

Пока ждал, малость продрог. Весна в этом году выдалась на редкость поздняя и холодная. 19 апреля, а еще снег не весь сошел, по ночам минус, лужи блестят льдом.

Стоял, дышал на ладони, прислушивался к гоготу и мату. Разговоры у туземцев были подходящие. Один из них, которого остальные называли Рюхой, хвастался, что любую биксу в два счета завалит. Мол, случая не было, чтоб после танцев уходил не вдувши. Егора такая постановка вопроса устраивала.

Где-то неподалеку звенели колокола – негромко, но празднично, торжественно. Дорин вспомнил, что нынче, кажется, Пасха. Отсталые гражданки пожилого возраста в церквях свечки ставят, куличи святят.

Вдруг видит: идет девушка, одна-одинешенька, причем не из клуба, а с противоположной стороны. В руке у девушки белый узелок.

Рюха с дружками к ней вразвалочку, с трех сторон.

– Гляди, Вовчик, какая краля.

– Сеньорита, приглашаю станцевать танго.

– Цыпа, у меня руки замерзли, дозволь за пазухой погреть.

Короче, понесли жеребятину.

Девушка вправо, влево, назад – некуда деться, плотно обступили.

Но она ничего – не упрашивает, не кричит.

– Глазища-то, глазища, ишь сверкают, – сказал Рюха. – Пацаны, держите меня, я втрескался, падаю.

И правда сделал вид, что падает – повис у девушки на плечах.

Она его, похоже, стукнула, потому что Рюха заорал:

– Драться, лярва? Ты у меня щас выть будешь. – Толкнул девчонку в грудь, так что опрокинулась в сугроб, а сам навалился сверху.

На этом картина первая закончилась и началась вторая: те же и Зорро.

– Оставьте гражданку в покое! – подбегая, закричал Егор.

Уронил в сугроб одного, приложил об забор второго – те двое оказались сообразительные. Как поднялись, сразу дунули во все лопатки. Только с Рюхой пришлось повозиться.

Тот, вскочив с девушки, попробовал изобразить главную бандитскую коронку, «датский поцелуй» – это когда наносят три быстрых удара: правым кулаком в нос, левым локтем в солнечное сплетение, а коленом в пах. Этот подлый прием проходит, только когда врасплох, а против человека, готового к бою, он не работает.

Получив по сопатке, Рюха согнулся пополам и вдруг выдернул из голенища финку. Махнул ею перед носом раз, другой. Прошипел:

– Всё, падла. Кранты тебе.

Баловства с холодным оружием Егор не одобрял и поступил с правонарушителем сурово. С бокса переключился на самбо, выкрутил Рюхе руку, да повернул так, что хрустнула кость. Пусть знает, гад.

Тот, взвыв, сел в снег, схватился за сломанное предплечье.

Теперь самое время было проявить галантность.
[Картинка: _003.jpg]

Егор нагнулся к девушке.

– Вы целы? Требуется медицинская помощь? (Он в такие минуты всегда говорил на «вы»).

Ничего ей хулиганы сделать не успели и никакая медпомощь, конечно, не требовалась. Просто хотелось получше рассмотреть. Вдруг уродина? Тогда можно будет сменить дислокацию и попробовать счастья сызнова, танцы-то еще не кончились.

Первое впечатление было: не красавица, но и не крокодилина. Личико худенькое. Широкий рот, в уголке родинка. А глаза и вправду огромные, сияющие – не соврал Рюха.

– Благодарю вас, со мной всё в порядке, просто очень испугалась. А вот этому человеку медицинская помощь необходима, – показала девушка на хулигана. – Вы сломали ему руку.

Встала, стряхнула с пальто снег, перекинула через плечо длиннющую косу.

«Интеллигенция», определил про себя Егор, потому что нормальные девушки таким тоном не говорят и выражений типа «благодарю вас» не употребляют. Ему сразу захотелось уйти в отрыв – охота была тратить время на цирлихи-манирлихи.

Но тут девушка его удивила. Бережно положив свой узелок, подобрала с земли выдранную заборную штакетину и подошла к стонущему Рюхе. Тот вжал голову в плечи, заслонился здоровой рукой, но девушка бить его не стала. Она переломила штакетину об колено и сказала:

– Дайте руку. Я наложу временную шину.

Приладила обе половинки прямо поверх ватника, прикрутила своим вязаным шарфом. Прикрикнула:

– И не нойте, сами виноваты.

Под фонарем было светло, и Егор разглядел, что кожа у нее белая-пребелая, как молоко. Длинные густые ресницы. Пальцы сильные, с коротко остриженными ногтями, без лаков-маникюров. А одета странно, не как современные девушки одеваются: длинное пальто с шалевым воротником, какая-то старорежимная шапочка.

Пока не решил, уйдет или останется – решил получше присмотреться.

– Теперь идите в травмопункт, – велела удивительная девушка. – Он должен круглосуточно работать.

Рюха шмыгнул носом, закряхтел, встал.

– Спасибо сказал бы, что ли, – сурово произнес Дорин.

Отойдя на безопасное расстояние, шпанец сплюнул.

– Барышне, само собой, спасибо. А тебе, гнида белобрысая, я еще железку в печень вставлю.

И побежал прочь, придерживая сломанную руку. Началась картина третья: Зорро и спасенная дама. Провожая взглядом побежденного неприятеля, Егор чувствовал, что девушка на него смотрит, глаз не сводит. Это было нормально.

– Вы врач? – обернулся он. – Или студентка на медицинском?

– Я санитарка.

– Даже не медсестра? – удивился он. – А чего не выучитесь?

Девушка на вопрос не ответила, вместо этого вдруг спросила:

– Зачем вы сломали ему руку? Нет, я понимаю, если бы это произошло во время драки, но я видела – вы сломали ее намеренно, когда он уже капитулировал.

Слово-то какое «капитулировал», будто Франция в Компьене.

– Чтоб знал, гаденыш, как на людей ножом махать, – объяснил Егор.

– Вы что, жестокий?

В ее голосе прозвучала тревога, личико вытянулось.

– Ему же самому лучше будет. Привык силой действовать. Пусть походит месяц-другой в гипсе, поразмыслит над своей жизнью. А если б я был жестокий, то доставил бы его вместе с финкой в отделение, и впаяли бы ему два года. Железно.

Нож он подобрал, покрутил в руках – дрянь, обычная самоделка. Отломал рукоятку, зашвырнул в кусты.

– Как хорошо, что вы не жестокий. Это бы все испортило.

Она улыбнулась, да так ясно, с искренним восхищением, что сразу стало видно – Егор ей ужас до чего нравится.

Тогда-то он и решил: ладно, берем в прицел. Не Целиковская, конечно, но очень уж мирово улыбается.

– Меня Егор зовут. А вас?

– Надежда.

Предложил проводить.

Она нисколько не удивилась – словно это само собой разумелось. Взяла Егора под руку. То и дело поглядывала на него снизу вверх, помахивала узелком.

– Чего это? – спросил он.

– Пасха. И кулич. Освященные. Я в вешняковскую церковь ходила.

– Для бабушки, что ли? Болеет?

– Почему для бабушки? – удивилась Надя. – У меня нет бабушки, мы с папой живем.

– Что ж вы, комсомолка, а в церковь ходите?

– Я не комсомолка. А вы что, комсомолец?

И опять в ее голосе прозвучала непонятная тревога.

– Нет, – пренебрежительно пожал плечами Егор. Он уже полгода как стал кандидатом в члены ВКП(б), но с девушками о таких серьезных вещах предпочитал не говорить.

Она снова улыбнулась и так на него посмотрела, подняв свое худенькое личико, что Егору оставалось только наклониться и поцеловать ее в мягкие, удивительно горячие губы. Надежда ломаться не стала, сама обняла его и тоже стала целовать – быстро-быстро, в лоб, в щеки, в подбородок. Егор от подобного натиска даже малость опешил. А она еще шептала: «Точь-в-точь, ну просто точь-в-точь».

– Что «точь-в-точь»? – спросил он,, задыхаясь.

– Такой, как я представляла. – И снова потянулась к нему губами. А минуту, или, может, пять минут спустя, сказала. – Пойдем ко мне. А то я больше не могу.

Вот тебе и «интеллигенция».

Он и сам уже не мог, всего колотило.

– А далеко?

– Нет, тут рядом, в Плющево.

Схватила его за руку, и они побежали – по белой заснеженной дорожке, по хрустящим лужам. Льдинки разлетались из-под ног, сверкали в тусклом электрическом свете.

Остановились перед зеленым забором, гладко выструганным и очень высоким. Вошли в калитку.

В глубине темнел дом – с терраской, с резными наличниками, с башенкой. Обычная дача, каких под Москвой видимо-невидимо, но Егору она показалась каким-то сказочным теремком.

– А что папаша-то? – шепнул Егор, поглядев на неосвещенные окна. – Спит?

– Его нет, он на дежурстве.

– А соседи?

– И соседей нет. Мы одни тут живем. У папы еще в гражданскую войну квартиру забрали, а дачу оставили. Потому что он врач.

– Тогда понятно.

– У папы руки хорошие, он тут всё сам устроил – и водопровод, и канализацию, и сад разбил. Только телефона нет, здесь ведь не Москва – область. Чаю попьем?

Но чаю они не попили. Прямо там, на крыльце, снова стали целоваться. Потом она повела его по узкой лесенке наверх, в мезонин, и там была какая-то комната, какая-то деревянная кровать, и, кажется, луна в окошке, но Егор по сторонам не смотрел, не до того было.

Надежда оказалась девушкой страстной, нежной, ласковой. Можно сказать, повезло Дорину. Никогда еще он не чувствовал себя таким желанным, таким любимым. Ну и вообще – здорово было. С другими девчонками не сравнить.

Он и после тоже блаженствовал, когда уже всё закончилось. Лежал на спине, курил папиросу, она перебирала ему волосы, терлась о плечо щекой.

Потом вышла, и донесся звук льющейся воды. Хорошо, когда жилье с удобствами. И комнатка мировая. Чистенькая, с фотографиями на стенах, шкаф вон с книгами.

Тут папироса погасла, стал Егор чиркать спичкой – уронил коробок под одеяло. Пришлось зажечь лампу. А как откинул одеяло – обалдел.

Вот тебе на! А кидалась на него, будто опытная-разопытная.

– Я что у тебя, первый? – спросил он, когда Надя вернулась.

– И последний.