Чтение 8–й страницы книги ~Квест~

Это окончательно вывело доктора из себя.

— Опомнитесь, коллеги! Мы с вами не киллеры, мы ученые! Одно дело — убить врага, который на тебя напал или, по крайней мере, представляет явную и очевидную опасность. И совсем другое — хладнокровное уничтожение беззащитного человека! Я этого не позволю! Это гнусность! — Он обернулся к девушке, понимая, что к немцу апеллировать бесполезно. — Зоя, что с тобой? Отец меня учил: гнусность совершать нельзя даже ради спасения мира. А мать прибавляла: мир гнусностью все равно не спасешь.

Она ничего не сказала, лишь посмотрела — с сожалением, а может быть, с жалостью. Он толком не разобрал.

Айзенкопф же воскликнул:

— Послушайте, Норд, который день наблюдаю за вами и всё не возьму в толк, почему вам доверили участие в этом сверхважном деле? Да еще назначили начальником! Раз вы такой чистоплюй, сидели бы в лаборатории, писали научные статьи. Не понимаю!

— И тем не менее начальник я, — отрезал Гальтон. — А вы будете выполнять мои приказы. Ясно?

— Ясно. — Голос биохимика был скрипучим, недовольным. — Но вы же понимаете, что отпускать его нельзя. Передать полиции — тоже. Это сорвет миссию.

Зоя снова произнесла, как заклинание:

— Миссия не должна быть сорвана. Ни в коем случае.

Все замолчали. Норд понимал, что они правы. Какой же выход?

— Вот что. — Айзенкопф открыл свой чемодан и зазвенел какими-то склянками. — Я не буду его убивать. После допроса я вколю ему тройную дозу препарата. Он не умрет, но рациональная зона мозга будет перманентно нейтрализована.

— Вы превратите его в идиота? Это еще чудовищней!

— Гальтон, послушай, — тихо сказала Зоя. — Этот чекист — изувер и убийца. Разве тихий, безобидный идиот хуже, чем изувер и убийца?

В нерешительности доктор оглянулся на человека, чья судьба сейчас решалась, и увидел, что тот очнулся. Взгляд розоватых глаз был полон ужаса.

— Лучше убейте! — хрипло сказал альбинос. — Чик и готово. Не надо уколов!

Биохимик подошел к нему с шприцем в руке, ладонью зажал рот.

— А это, товарищ, не тебе решать.

Чекист замычал.

— Пусть говорит, — велел Норд.

Немец убрал руку.

— Я все вам расскажу. Я буду работать на вас!

Вот это уже был разговор. Доктор подал Айзенкопфу знак: не мешайте.

— Что ж, проверим. В чем конкретно состояло ваше задание?

— Уничтожить командира диверсионной группы, — с готовностью, даже с поспешностью ответил белесый. — По возможности без шума. Вы не должны пересечь советскую границу. Чего бы это ни стоило.

Кажется, он действительно был готов к сотрудничеству. Следующие три вопроса прозвучали одновременно.

Княжна спросила:

— Откуда вы о нас узнали?

Айзенкопф:

— На какой стадии находятся работы по экстракту гениальности?

Гальтона же интересовал вопрос более практический:

— Какое именно учреждение разрабатывает формулу гениальности?

Пленник не знал, кому отвечать. Он обвел всех троих глазами.

— Я знаю. Я много чего знаю. Я не простой исполнитель. Я — эмиссар Коминтерна[33]ответственный сотрудник Разведупра.[34]

— Он лжет! — воскликнула Зоя, но замолчала.

О Коминтерне доктор Норд слышал — это «Коммунистический интернационал», международная революционная организация, управляемая и финансируемая из Москвы. Но что такое «Разведупр»?

— Разведупр?

— Советская военная разведка, — объяснила Зоя. — Только врет он. Он из ГПУ[35]из политической полиции. Разведуправление Красной Армии сывороткой гениальности не занимается, это нам хорошо известно.

«Кому это нам? — подумал Гальтон. — Мне, например, нет». Не в первый раз у него возникло ощущение, что он проинформирован о предстоящей операции хуже, чем подчиненные.

— Я не вру! — Альбинос нервно облизал губы. — Разведупр своим сотрудникам при выполнении загранзаданий мандатов не дает, а насчет Коминтерна… Оторвите подметкумоего правого штиблета.

Айзенкопф нагнулся, снял с протянутой ноги ботинок. За подметкой, в самом деле, оказался сложенный листок тонкой промасленной бумаги. На ней лиловыми буквами был напечатан убористый текст по-немецки.

— «Предъявитель сего является полномочным представителем Центра категории ХХХ», — быстро прочел вслух биохимик. — Больше ничего, только печать, число, подпись Мануильского[36]секретаря бюро Исполкома. Три креста — это высшая степень полномочности, присваивается как минимум инспекторам бюро. Приказы обязательны к исполнению для всех ячеек Коминтерна.

Убедившись, что документ произвел впечатление, чекист заговорил уверенней:

— Давайте так. Я вижу, вопросов у вас много. Диктуйте, я их запишу. Отвечу письменно. Так выйдет полнее. К тому же верная гарантия, что я никуда от вас не денусь. У нас предателей не прощают. Никогда.

— Это правда, — подтвердила Зоя. — ГПУ охотится за перебежчиками по всему миру. Если нужно — годами.

— Жалко превращать в идиота такого разумного молодого человека, — рассудительно заметил Айзенкопф. — Я отвяжу тебе правую руку. Пиши. А станешь дурить — шприц вот он.

Они с Нордом подняли стул вместе с пленным, перенесли к столу. Положили стопку бумаги. Придвинули чернильный прибор из малахита.

— Первый вопрос: сколько человек в твоей группе. Второй вопрос: кто вас встречает в Бремерсхавене. Третий вопрос… — Немец слегка ткнул чекиста в затылок. — Ты будешь записывать? Или все-таки предпочитаешь угодить в идиоты?

Эмиссар обмакнул стальное перо. Его пальцы подрагивали, на лист упала клякса. Тогда он взял длинную ручку крепче, в кулак. Его губы что-то прошептали.

— Что-что? — переспросил Гальтон.

— Сами вы идиоты, вот что! — заорал вдруг альбинос. — Да здравствует мировая революция!

И, перевернув ручку пером вверх, с размаху вогнал ее себе в глаз — до самого упора. Из-под кулака брызнула кровь пополам с чернилами. Самоубийца взвыл, заизвивался всем телом и вместе со стулом рухнул на ковер.

Зоя зажала себе рот. Немец же, выругавшись, склонился над упавшим.

— Проклятье! Мерзавец нас надул!

Потрясенный Гальтон стоял и смотрел, как судороги сотрясают тело умирающего. Зоя тоже не шевелилась. Зато Айзенкопф не потерял ни секунды.

Он повернул чекисту голову, приставил к виску шприц.

— Я сейчас сделаю укол. Сыворотка действует как очень мощный стимулятор. Но время эффективности крайне короткое. Мы успеем задать только один вопрос. О чем спросить, решать вам, Норд. Вы — руководитель! Громким голосом, ясно, четко! Второго шанса не будет. И учтите: в этом состоянии он вам ответит одним, максимум двумя словами… Пульс уходит! Соображайте скорей, черт вас возьми! Ну!

— Пусть скажет, кто он на самом деле! — крикнула Зоя. — Нет, пусть скажет, кто нас выдал!

— Чушь! — перебил ее Айзенкопф. — Спросите, что нас подстерегает в Германии!

Гальтон закусил губу. Что спросить? Что самое главное?

Кто послал?

Где ведутся разработки?

На какой они стадии? Нет, это не годится. Одним-двумя словами на этот вопрос не ответишь, да еще в таком состоянии…

— Скорей! — толкнул его биохимик. — Еще десять секунд, и в мозгу начнутся необратимые процессы. Укол ничего не даст! Готовы? Колю!

Игла глубоко ушла в бледный висок альбиноса.ВНИМАНИЕ!

ЧТОБЫ ПОПАСТЬ НА LEVEL 2, ВАМ НЕОБХОДИМО ЗАДАТЬ ЕДИНСТВЕННО ПРАВИЛЬНЫЙ ВОПРОС.

НЕ ОШИБИТЕСЬ, ИНАЧЕ МИССИЯ БУДЕТ СОРВАНА!
1.Кто Вас послал?2.Кто встречает пароход?3.Где ведутся разработки?4.Как Ваше имя

ЕСЛИ НЕ УВЕРЕНЫ, СНАЧАЛА ПРОЧТИТЕ ПОДСКАЗКУ. ДЛЯ ЭТОГО НУЖНО ПЕРЕЙТИ КCODE-1.

Level 2.РекторийЛогика рассуждений

у Гальтона была такая.

Кто послал альбиноса и как его на самом деле зовут — это частности. Про подстерегающие в Германии опасности знать, конечно, не помешало бы, но эта информация не поможет в решении основной задачи. Главное — установить, где именно вести поиск. Все прочее второстепенно.

— Где ведутся разработки экстракта? — сказал он в самое ухо умирающему. — Место, назовите место!

— Еще громче! Четче! Повторяйте ключевое слово! — вцепился ему в локоть Айзенкопф.

Норд закричал:

— Экстракт гениальности! Где? Место! Назови место!

Веко чекиста дрогнуло, широко раскрылось. Прямо на доктора смотрел розовый глаз с крошечным черным зрачком. Второго глаза не было.

— Ре…кторий, — прошелестели сухие губы.

— Что?!

Рот оставался открытым, глаза тоже, но чекист больше не двигался.

— Кончился, — мрачно объявил немец, державший палец на артерии. — Он сказал «ректорий»? Я правильно расслышал?

Внезапно послышался тихий стук в дверь. Все замерли.

Биохимик выхватил из кармана свой «браунинг». Зоя подняла пистолет, выпавший из руки застреленного чекиста.

— Кто там? — спросил Гальтон, встав сбоку от двери.

— Прошу извинить, сэр… Это стюард. Меня вызвали звонком в соседнюю каюту. Там жалуются, что вы разбудили их криком. Все ли у вас в порядке, сэр?

— Все в порядке. Просто выпили лишнего. Приношу извинения, — настороженно ответил Гальтон.

— Спокойной ночи, сэр. Это вы меня извините, — прошелестел голос.

Еще несколько минут прошли в напряженном молчании. Норд тоже подобрал с пола оружие, приложил ухо к двери.

Но в коридоре было тихо. Кажется, стюард был настоящий.

— Отбой, — сказал доктор, оборачиваясь. — Что за «ректорий»?

Айзенкопф остановил его жестом.

— Обсудим позже. Сначала нужно избавиться от трупа.

Он открыл окно, высунулся, внимательно осмотрелся. Потом ловко вылез на палубу.

— Давайте!

Принял тяжелое тело, которое Гальтон с Зоей перевалили через подоконник. Ее упругое плечо коснулось плеча доктора, и он подумал: «Если наша любовь так начинается, чем же она закончится?» О чем сейчас думала девушка, по ее лицу догадаться было невозможно.

Доктор тоже выбрался на палубу. Вдвоем с немцем они бросили мертвеца в море. Айзенкопф сразу же отвернулся, Гальтон же с полминуты смотрел в черноту, проглотившую человека, который предпочел смерть участи идиота или предателя. На его месте Норд поступил бы так же.

Доктор поежился.

— Идемте, что вы застряли? — поторопил Айзенкопф. — В окно теперь лазить незачем. Можно нормальным манером, через дверь.

Обоим не терпелось обсудить странный ответ чекиста.

— «Ректорий»? — повторил Норд. — Я не знаю такого русского слова, а вы? Rectory — это ведь дом приходского священника?

— Только не по-русски. — Айзенкопф тяжело вздохнул. — Неужели это был бред? Эх, лучше бы вы спросили, кто нас встретит в Бремерсхавене…

К каюте они вернулись в скорбном унынии — как, впрочем, и подобает могильщикам. И удивленно переглянулись. Из-за двери доносился нежный голос, напевавший:«Девицы, красавицы,душеньки, подруженьки!Разыграйтесь, девицы,разгуляйтесь, милые!»

— Что это?! — поразился Гальтон.

— «Хор девушек» из оперы Чайковского «Евгений Онегин», — угрюмо объяснил Айзенкопф. — Финальная картина первого акта. Крестьянские девушки ищут в лесу ягоды и радуются жизни. Интересно только, чему это радуется ее сиятельство?

Зоя сидела на корточках, подпоясавшись вместо передника полотенцем, и затирала тряпкой следы крови на ковре. Она взглянула на вошедших с лучезарной улыбкой, будто они застали ее за приятнейшим и невиннейшим занятием. Перевернутый стул стоял на месте, разлитые по столу чернила прикрывала сложенная в несколько слоев салфетка.

«Удивительная, ни на кого не похожая», уже в который раз подумал Норд, но не с восхищением, а с тревогой.

Немец раздраженно заметил:

— Женский инстинкт всегда и всюду наводить уют по-своему прелестен. А на то, что мы остались с пустыми руками, вам наплевать. Глупые мужские заботы, да?

— Всё чудесно! — Она бросилась к Гальтону и звонко его поцеловала. — Ты гений! Как замечательно, что ты нас не послушал! Ты спросил именно то, что нужно!

— Ты поняла, что он ответил?!

— Не сразу. Но потом сообразила. «Ректорием» называется здание в московском университетском квартале. Когда-то там квартировали ректоры.

— Ну и что?

— А то, что теперь в этом доме находится Музей нового человечества и Пантеон Мозга! Это невероятно! Мы еще не добрались до советской границы, а уже знаем, где ведутся секретные работы! Не придется ехать в Ленинград, не придется проверять все научные институты подряд!

Она поцеловала Гальтона еще раз, теперь в губы.

— Ну не знаю, — проворчал биохимик. — Лучше было выяснить про Бремерсхавен. Раз нами занялись агенты Коминтерна, до Москвы мы можем и не добраться… Я ваших восторгов по поводу гениальности Норда не разделяю.

— И очень хорошо, что не разделяете, — весело ответил Гальтон, очень гордый собой. — Еще не хватало, чтобы вы кинулись меня целовать вашими синтетическими губами.

— Доктор Норд, что я слышу! — недоверчиво воскликнула княжна. — Вы пошутили?

Он расхохотался: смешно, у него получилось смешно! Глядя на него, рассмеялась и Зоя. Даже Айзенкопф фыркнул.

Ветерок шевелил занавесками открытого окна.

По ту сторону, на палубе, у самой стены, стоял мужчина со скуластым лицом. В руке он сжимал пистолет.

Мужчина прикидывал, сможет ли он через окно застрелить всех троих.

Во-первых, выходило, что не сможет. Одного — запросто. Если повезет — двоих. Но не троих, не троих!

А во-вторых, план «Б» предписывал другое.

Скуластый сопел от горя и бессильной ярости, беззвучно шепча: «Эх, товарищи, товарищи…» Потом прокусил себе до крови руку, чтобы не разрыдаться.* * *

Последний день плавания члены группы провели не разлучаясь. Если выходили, то ненадолго и только вместе. Но предосторожности оказались излишними. Ничего угрожающего или подозрительного замечено не было.

А вечером пароход «Европа» вошел в устье реки Везер, где находился конечный пункт следования, порт Бремерсхавен.

Еще до того, как корабль пришвартовался, возникло ощущение, будто происходит нечто из ряда вон выходящее. По палубе бегали моряки, на капитанском мостике царила нервозная суета.

Всё разъяснилось за несколько минут до прибытия.

По корабельной трансляции, с тысячью извинений, объявили, что возникло непредвиденное осложнение. На берегу стачка докеров, заранее не объявленная и потому заставшая администрацию порта врасплох. Но беспокоиться абсолютно не о чем. Германия — цивилизованная страна, а немцы — законопослушный и дисциплинированный народ. Никакой опасности для господ пассажиров нет, на транспаранты и лозунги обижаться незачем, это обычная коммунистическая демагогия. Единственное неудобство состоит в том, что пока невозможно произвести выгрузку крупногабаритного багажа. Поэтому на берег могут сойти лишь те, у кого ручная кладь. Остальным, к сожалению, придется подождать, пока производственный конфликт будет улажен с представителями профсоюза.

Репродукторы еще стрекотали, рассыпаясь в извинениях, а причал надвигался все ближе и ближе. Он был двух цветов: серого и красного. Серыми были робы докеров, шумно истройно что-то скандировавших. Яркими лоскутами над густой монохромной толпой алели знамена и транспаранты.

«Пароход жирных, проваливай обратно в свою Америку!», прочитал Норд. И еще: «Смерть мировой буржуазии!», «Да здравствует Коммунистический Интернационал!», «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!»

— Из-за вашего гроба на колесах мы застрянем на борту и опоздаем на поезд, — с тревогой сказала Зоя биохимику.

Тот огрызнулся:

— О моем кофре не беспокойтесь, я отлично управлюсь с ним без носильщиков. А вот что будете делать вы с вашей дюжиной чемоданов, неизвестно.

— Я ведь говорила. В Советский Союз я возьму только один, вот этот.

Она показала на небольшой чемоданчик в парчовом чехле.

— Я тоже упаковал всё в один чемодан. — Норд оглядывал многолюдное сборище: суровые лица, оскаленные рты, воздетые кулаки. — Будем прорываться.

Толпа пела какую-то угрожающую, маршеобразную песню. Из слов можно было разобрать лишь многократно повторяемый, молотобойный рефрен: «Форвертс унд нихт фергессен,форвертс унд нихт фергессен»[37]— а что «нихт фергессен», непонятно.

— Боюсь, это не случайное совпадение, — все больше мрачнел Гальтон. — У тех двоих, очевидно, был сообщник, который дал с борта радиограмму. Не из-за нас ли устроен этот спектакль?

Айзенкопф горько произнес:

— А я предупреждал! Нужно было спросить его о встрече в Бремерсхавене. Кабы знать заранее, можно было переправиться на берег с лоцманским катером. У вас же безлимитная чековая книжка! А про научное учреждение как-нибудь выяснили бы в России. Теперь до нее можем и не добраться… Ну ничего. Они хитры, а мы хитрее.

— Что вы предлагаете, Курт Карлович?

— Двинемся вразбивку. Сначала я. Вы поотстаньте. Она пусть идет третья.

Особенной хитрости в этом плане Гальтон не усмотрел, но ничего лучше предложить не мог.

Едва с парохода спустили трап, Айзенкопф шагнул на него одним из первых, катя за собой свой черный сундучище, похожий на поставленное ребром пианино.

Немного выждав, за биохимиком последовал Норд.

В самом центре людской массы, но отделенные от нее пустым пространством, стояли несколько человек — очевидно, руководители стачки. К ним постоянно кто-то подбегал,о чем-то докладывал, снова отбегал. Гальтон заметил, что все в этой маленькой кучке пристально смотрят в одну точку — на трап.

Вдали редкой цепочкой маячили полицейские в суживающихся кверху каскетках. Вид у шуцманов[38]был спокойный, даже скучающий.

Внезапно из вереницы первых пассажиров, ступивших на причал, выскочил кто-то в светлом полотняном костюме и, расталкивая забастовщиков, кинулся к предводителям. Его пропустили.

Он что-то говорил, махал руками. Потом обернулся. Норд узнал скуластого господина, что прошлой ночью дремал в салоне. Этот человек обшарил взглядом трап, ткнул пальцем в Айзенкопфа.