Чтение 5–й страницы книги ~Во славу Отечества! Часть 2~

На этот раз на дирижаблях не было безоткатных орудий и химических снарядов. Вся их загрузка состояла из множества маленьких глиняных шариков, заботливо закрытых пробками и уложенных по отсекам. Наполненные бертолетовой солью и красным фосфором, глиняные бомбы были новым дьявольским изобретением доктора Тотенкопфа в этой войне. 30 тонн этой страшной начинки имел каждый из германских дирижаблей, прорвавшихся этой ночью к вражеской столице.

Точность была сегодня не нужна германским пилотам, массивность накрытия, — вот что было главной задачей этого налета. Берг азартно рассматривал в бинокль обречённые на уничтожение городские кварталы, в них ещё полным ключом била жизнь, но приговор им был уже вынесен.

Небесный монстр совершил последний маневр в ночном небе и застыл над Лондоном в заранее выбранной точке. Насладившись мгновением власти громовержца-разрушителя, Берг махнул рукой своим помощникам, и чрево воздушного гиганта с лязгом распахнулось.

Дирижабль неторопливо поплыл над британской столицей, а из него, методично словно из сеялки, посыпались глиняные бомбочки. Смертоносный град обрушился на крыши лондонских домов, вызывая после удара появление множества маленьких огненных очагов.

Утяжеленная глина, в большинстве случаев, пробивала черепичное покрытие домов, и горящая адская смесь проникала внутрь чердаков.

В считанные минуты в обреченном здании возникало сразу несколько очагов пожара, справиться с которыми было уже невозможно. Мирно спящие жители с ужасом просыпались от треска крыши над головой и удушливого дыма. Обнаружив языки пламени в своих домах, они со страхом выбегали наружу, успев прихватить лишь самое необходимое из вещей, а то и совсем налегке.

Один за другим загорались дома жителей Лондона, подобно кострам ведьм, слетевшихся на шабаш в Вальпургиеву ночь. С поразительной быстротой огонь охватывал целые городские кварталы, и, в свете этой мощной подсветки, лондонцы, наконец-то, разглядели своих поджигателей.

— Монстры, монстры прилетели!!! — нёсся с земли истошный людской крик отчаяния и гнева. Погорельцы в бессильной злобе потрясали кулаками в небеса, с которых на нихпадала огненная смерть.

Пожарные машины не успевали начать тушение огня в одном месте, как новый пожар возникал за их спинами, делая совершенно бесполезным их самоотверженный труд. Поэтому, прекратив борьбу с огнём, они взялись за эвакуацию обезумевших от страха и горя жильцов из горящих домов в относительно безопасные места, если их можно было назвать такими в этом разливающемся море огня.

Основной целью дирижаблей Берга и Крюгера была центральная часть города, начиная от Ковент-Гардена до Английского банка. Имея главным ориентиром Темзу, экипажи кораблей проворно очищали свои отсеки, сбрасывая на город всё новые и новые порции зажигательных снарядов. После пролёта дирижаблей широкой полосой горели богатые строения на Оксфорд и Флит стрит, всегда олицетворявшие в глазах жителей Лондона и завистливых иностранцев достаток и богатство империи. Жадные языки пламени за короткое время превращали в прах и пепел всё то, что нажили их владельцы за долгие годы своей жизни.

С грохотом рушились деревянные перекрытия объятых пламенем домов, погребая под собой весь людской скарб и зачастую самих хозяев, пытавшихся спасти хоть что-то из своего добра. Счастливцами были те, кто сумел вытащить хотя бы то, что находилось на нижних этажах, перед тем, как языки пламени добрались и до них.

Огромным костром занялось здание королевского суда. Старое строение с массой дерева внутри, оно вспыхнуло, подобно стогу сена, едва только зажигательные бомбы пробили его крышу. За считанные минуты огонь охватил эти древние стены правосудия, с чьих шпилей, в скором времени, на соседние строения щедрым градом посыпались искры и горящие головёшки.

Продвигаясь к Темзе, Крюгер специально сбросил большую порцию зажигательных бомб на собор святого Павла, чей шпиль гордо вознёсся высоко в небо. Осыпанная зажигалками, главная религиозная святыня англичан через некоторое время пылала подобно огромной рождественской свече на празднике языческих сил.

Мощным пламенем было охвачено здание Английского банка, символа финансовой мощи и непоколебимости страны, как бы предвещая скорый конец этой мощи. Множество языков пожарищ, устремленных в чёрное небо, ярко плясали рыжими отблесками на гранитных боках иглы Клеопатры и медном лике Нельсона, который с высоты своего постамента горестно взирал на чудовищное разорение своей столицы.

Если Берг и Крюгер бомбили исключительно зажиточные кварталы Лондона, то Цвишен и Лемке обрушили свой смертоносный груз на кварталы рабочих и бедноты, расположенные на южном берегу Темзы. Здесь огонь с большой скоростью распространялся по прилепленным друг

к другу домам, легко перекидываясь с одной крыши на другую.

С высоты птичьего полета по горящим огням можно было легко определить путь продвижения небесных монстров, сеющих смерть и ужас в мирно спящем от трудовых забот Лондоне. Подобно огненным кляксам, возникали в этих кварталах страшные пожары, которые быстро растекались вглубь и ширь, стремясь поскорее соединиться друг с другом.

Однако всевластному положению германских монстров в небе Британии скоро пришёл конец. Как только англичане разобрались в чём дело, и тёмные туловища дирижаблей стали отчётливо видны в пламени огня, немедленно заговорили трёхдюймовые пушки, специально установленные, согласно приказу Черчилля, на платформы, позволяющие орудиям вести огонь по воздушным целям.

С глухим урчанием пушки стали изрыгать из себя шрапнельные снаряды, едва только дирижабли противника оказывались в секторе их обстрела. Немедленно чёрное небо украсилось серыми облачками разрывов, создавая серьёзную угрозу для дирижаблей. При удачном выстреле стальные шарики легко пробивали не только наружную обшивку аппарата, но и проникали внутрь

кабин гондол, нанося увечья экипажу.

К огромной радости немецких пилотов, для которых появление заградительного огня было большим неприятным сюрпризом, английские зенитные орудия были установлены только вблизи здания парламента, Уайт-холла и Букингемского дворца, а также на Вестминстерском, Лондонском и Тауэрском мостах. Выполняя приказ Черчилля, комендант Лондона генерал Кровс поспешил прикрыть в первую очередь здания правительственного квартала, и создать огневой заслон вдоль русла Темзы, ориентируясь на маршрут предыдущего немецкого налета.

Кроме этого, британцы не имели в Лондоне никаких прожекторов, совершенно не помышляя о возможности ночного нападения врага. Поэтому артиллеристам приходилось вести огонь, лишь используя яркие зарева многочисленных пожаров, сопровождавших полет монстров доктора Тотенкопфа. Это обстоятельство было очень выгодно для экипажей дирижаблей, которые, попав под зенитный обстрел, спешили укрыться в ночной темноте от справедливого возмездия. От огня английских батарей, в основном, пострадали дирижабли Крюгера и Лемке, поскольку их маршрут проходил вблизи этих опасных точек.

От трёх близких разрывов «Гретхен» получила множественные повреждения корпуса, что привело к большой потере газа. Будь внутри дирижабля вместо гелия водород, он уже бы стремительно падал на землю, объятый пламенем. Когда техники и пилоты доложили об уменьшении давления в баллонах корабля и потере высоты, Крюгер моментально приказал сбросить остатки груза и поспешил раствориться в ночи до появления вражеских самолетов.

«Лизхен» оказалась менее счастливой. Обстрелянный между Лондонским и Тауэрским мостом дирижабль обер-лейтенанта Лемке получил два серьёзных попадания. Близким взрывом снаряда был выведен из строя один из четырех моторов дирижабля и повреждена кормовая обшивка гондолы. Кроме этого, проникшая внутрь шрапнель убила наповал наводчика Курта Вайсмана и механика Готлиба Шранке. Ранение получил один из пилотов дирижабля, радист и сам командир.

Зажав раненое плечо, Лемке сам произвел одномоментный сброс оставшихся зажигательных бомб и отдал приказ на возвращение. Одновременно два техника были посланы для устранения повреждений в кормовой части дирижабля. Только после этого он позволил перевязать себя штурману Венцелю Беку.

Дирижабль самого Берга тоже пострадал от огня британцев, хотя вблизи него взорвался только один вражеский снаряд. Заряд шрапнели пришелся, в основном, по нижней кабине «Берты», где в то время находился только сам Берг и один из механиков. Полковник стоял на колене, торопливо выбирая в прицел новую цель бомбежки, когда что-то пронзительно ухнуло, и стоявший рядом с ним механик Ганс Оберт буквально рухнул на него, сраженный зарядом шрапнели. Сам Берг отделался лёгким касательным ранением шеи, но это не помешало ему хладнокровно выползти из-под трупа и неторопливо навести прицел на здание королевского колледжа в районе моста Ватерлоо.

Сбросив вниз последнюю часть груза и определив в бинокль зенитные позиции у лондонских мостов, Берг приказал пилотам ложиться на обратный курс через Ярлмут, поднявшись при этом на максимальную высоту.

Самым счастливым оказался фон Цвишен, его дирижабль удачно избежал последствий заградительного огня, умело выполнив маневры уклонения и закончив метание зажигалок, он ещё некоторое время покружил над горящим Лондоном, сделав фотографические снимки по просьбе кайзера.

Отряду Берга очень повезло, что переброшенные на защиту столицы самолеты в это время суток оказались без экипажей, и в самые трагические минуты бомбёжки Лондона, никто из летчиков не поднялся с аэродромов для отражения ночного вторжения врага.

Когда поднятые по тревоге спящие авиаторы, наконец-то, смогли завести моторы своих аэропланов и взлетели, коварного врага уже след простыл.

Совершенно напрасно летчики долгое время кружили над горящим городом, немцы в очередной раз наказали британцев за недооценку своих способностей.

Также безрезультатно закончилась попытка перехватить отходящие дирижабли противника над Дувром и Па-де-Кале. Срочно поднятые по тревоге базирующиеся у Дувра самолеты не встретили никого. Хитрый фон Берг приказал всем экипажам совершить повторный крюк к побережью Ярлмута и, тем самым, сохранил все свои машины, продемонстрировав превосходство нешаблонного мышления над трафаретом.

Кайзер вновь был в полном восторге, когда утром 4 июля, ему сообщили об удачном возвращении всех дирижаблей. Рапорты героев и срочно проявленные снимки фон Цвишена полностью оправдали в глазах кайзера гибель нескольких членов экипажей и тот факт, что два аппарата нуждаются в серьёзном ремонте. Особенно надолго выбыл из игры экипаж Крюгера. Его «Гретхен» с большим трудом добралась до своей основной базы.

Экипаж дирижабля весь обратный путь только и делал, что искал новые дыры на его газовых ёмкостях и латал их. Позже, специальная комиссия, осмотревшая аппарат, назвала большим везением возвращение дирижабля домой, что в огромной мере было обусловлено чёткой и грамотной работой команды Крюгера.

Легко раненый в плечо Лемке получил от кайзера Железный крест, капитанские галуны на погоны и месячный отпуск на лечение к своей дорогой Лизи. Его место на дирижабле занял Брандт, очень довольный возможностью вновь вылететь на врага.

Сам фон Берг не был забыт Вильгельмом. Исполнилась его тайная мечта, обняв раненого героя рейха перед многочисленными фотографами, кайзер вручил ему новенькие генеральские погоны и приказал более не подниматься в воздух, предоставив право сражаться в небе молодым асам.

— Вы слишком ценны для Германии здесь на земле, дорогой Берг. И я не могу позволить английской шрапнели уничтожить Вашу гениальную голову. «Валькирию» завершат и без Вас, основной задел уже сделан.-

Польщенный Берг сначала для приличия отнекивался, но затем, играя роль послушного службиста, покорно щелкнул каблуками и склонил голову перед кайзером. Все остались довольны.

Последние военные успехи сильно вскружили голову Вильгельму, и в частых беседах с приближенными он вновь оседлал своего любимого конька по имени пангерманизм.

— Близиться скорая развязка эпохальной схватки германского народа с галлами и славянами. Ещё один напор, и наши заклятые враги французы будут сломлены и повторнокапитулируют, как это уже было в 1870 году, после чего началось возрождение нашего Второго рейха. Бритты, после той основательной трёпки, что они получили от нас на море и на суше будут вынуждены заключить с нами почётный мир, особенно, если при этом мы предложим им произвести раздел французских колоний.

И тогда, развязав себе руки на западе, мы всей своей военной мощью обрушимся на русских, чтобы доделать то, что не успел сделать наш рейхсвер в 1915 году. Россия генерала Корнилова будет сломлена и раздавлена силой и напором германских армий и уже никогда не станет той страной, которой была прежде.

Она полностью лишится Прибалтики и Польши, Украины и Кавказа, а также района Саратова, где сейчас проживают этнические немцы. Западная граница Московии будет проходить по линии Нарва-Псков-Смоленск и не метром больше.

По совету Эрцбергера, ради умиротворения англичан, я отдам им земли русского Севера и пустыни Центральной Азии. Сибирь и Дальний Восток можно будет поделить между Америкой и японцами. Именно так закончится последнее сражение между германцами и славянами.

Мне стыдно говорить, однако, я ненавижу славян. Господи прости мне этот грех, но я не могу не ненавидеть их потому, что они являются неполноценной расой, вечно стоявшей на пути германского народа в его продвижении на восток. Очень скоро мы исправим все ошибки императоров Первого германского рейха и окончим их священное дело по расширению границ Германии.

В моём понимании, славяне — это те же африканские туземцы наших колоний, только белого цвета, и мы вправе по отношению к ним применять те же жестокие меры наведенияпорядка, как и против гереро. Каждый офицер, солдат и просто немец не должен испытывать ни капли угрызения совести в этом важном для германской нации деле. Надо только четко исполнять мои приказы, за которые только я в ответе перед богом и людьми.-

Так излагал свои мысли и сокровенные планы красный от возбуждения Вильгельм Гогенцоллерн перед офицерами Генерального штаба, специально собранными Людендорфом в Шарлотенбурге в канун нового наступления.

— Благодаря проведению и гению германской мысли, сейчас в наших руках мощное чудо- оружие, против которого враги рейха оказались бессильны. Вскоре последует ещё один мощный удар по столицам противника, после которого вам предстоит только добить измотанного противника и принести рейху долгожданную победу.

Немцы! Я полностью верю в вас и ваше мужество, и потому призываю положить на алтарь победы свою щедрую лепту, подобно авиации и флоту. Сегодня мы стоим гораздо ближек победе, чем стояли в августе 1914 года. От вас требуется последнее усилие, которое окончательно сломает хребет французской армии, нашего главного противника на западе.

Она уже не та, что была четыре года назад. Её силы основательно подорваны нашим рейхсвером, под чьими ударами она, подобно снегу под солнцем, неудержимо тает, сокращая свою численность. Желая спасти страну от неминуемого поражения, Клемансо лихорадочно вербует в своих колониях марокканцев и алжирцев, щедро обещая этим дикарям в скором будущем французское гражданство и прочие блага цивилизации, после чего бросает их против нас. Кроме них, на помощь галлам прибыли американцы, занявшие наиболее спокойные участки фронта, и этим высвободили боеспособные части французов для переброски под Париж. И, конечно же, им помогают русские, прибывшие во Францию два года назад, но, слава богу, их осталось очень мало.

Скоро, очень скоро наступит день последнего наступления, в котором вы сможете исполнить свой долг перед родиной и рейхом, окончательно сломив нашего давнего врага, и завершить войну на западе. Да поможет вам бог!-

Стоявший в этот момент рядом с Вильгельмом Людендорф был полностью согласен с кайзером в его оценках положения на Западном фронте. Предстоящее наступление было действительно последним наступлением рейхсвера в этом году, независимо от результатов его завершения. У немцев уже не было сил организовать ещё одно наступление против врага, поскольку все человеческие ресурсы Германии в этом году были уже практически вычерпаны до дна.

Если французы капитулируют, то предстоит ещё долгий торг с британцами и Вильсоном, который не позволит быстро перебросить все силы рейха на Восточный фронт для разгрома Корнилова в этом году. В случае неудачи, рейхсвер мог вести только сугубо оборонительные действия, опираясь на Западном фронте на оборонительную «линию Гинзбурга», а на Восточном фронте, на «позиции Гофмана», раскинувшиеся от берегов Балтики до припятских болот.

Примерно такие же мысли были и у присутствующего здесь начальника военной разведки имперского Генерального штаба, полковника Николаи. По роду своей службы он был гораздо лучше информирован об истинном положении вещей, ежедневно читая агентурные донесения и свежие сводки с фронтов. Матерого разведчика очень настораживали военные успехи русских, которых Людендорф и Гофман продолжали упрямо считать отработанным материалом.

Фельдмаршал сам лично корректировал очередные донесения разведки, перед тем, как они ложились на стол кайзеру и Гинденбургу. Из-за этого у полковника Николаи с Людендорфом произошло несколько стычек, результатом которых стала задержка присвоения ему генеральского чина, на который он очень рассчитывал. Поэтому полковник вот уже целый месяц не торопился высказывать вслух свои мысли о военном потенциале русской армии, который, по его мнению, Людендорф явно занижал, идя при этом на явный риск, перебрасывая ряд частей с Восточного фронта на Западный.

Николаи был совершенно далёк от мысли, искать в действиях фельдмаршала злую волю. Всё однозначно говорило о широкомасштабной авантюре, которую Людендорф столь страстно претворял в жизнь. Обиженный разведчик от всей души желал, чтобы русские преподнесли зарвавшемуся «гению рейха» какой-либо сюрприз в виде неожиданного наступления, что, по мнению Николаи, моментально сбросило бы Людендорфа с его пьедестала непогрешимости и всезнания.

С этой целью, под видом дезинформации, полковник через нейтрального шведа, работавшего на русскую разведку, допустил утечку секретных сведений об истинном положении армий рейхсвера и австрийских войск на Восточном фронте, их проблемах и нуждах. По расчётам Николаи, русские вполне могли бы начать новое наступление в Галиции, что неминуемо привело бы к немедленной переброске германских войск на помощь австрийцам и разрушение всех планов Людендорфа.

Провоцируя врага к действию, полковник почти ничем не рисковал, поскольку также верил в неспособность русского медведя серьёзно переломить обстановку на фронте. Скорее это сделают французы, вместе с англичанами и янки, чем истерзанная внутренними раздорами Россия, однако, щелчок по носу для зарвавшегося фельдмаршала был бы очень кстати.

Спеша разыграть свою последнюю козырную карту, Людендорф при этом сохранял трезвую голову и холодный рассудок. В этот напряженный для него момент он сознательно отказался от обычного шаблона наступления на Париж, хотя тот по-прежнему оставался его главной целью.

Зная, что противник ожидает его последнего броска на французскую столицу, фельдмаршал подготовил полномасштабную отвлекающую операцию под Реймсом, цель которой состояла в создании у врага уверенности, что именно здесь начинается генеральное наступление, охватывающее Париж с правого фланга, и с последующим выходом на Орлеан.

Под Реймсом немцам противостояли американские части, полностью сменившие на этом участке фронта французские дивизии, снятые Фошем для спасения Парижа. Желая полностью ввести в заблуждение противника, Людендорф приказал перебросить сюда части, находящиеся под командованием кронпринца, который всегда был на острие всех германских наступлений на Западном фронте. Всё это было сделано в состоянии полной секретности, но, тем не менее, фельдмаршал рассчитывал, что противник непременно узнает о месте сосредоточения основных ударных частей рейхсвера. Это была рискованная тактическая игра, на чаше весов которой, был Париж. И перед началом нового штурма, его жители должны были быть полностью подавлены мощью германского оружия, вслед за жителями британской столицы.

Спешно созданные новые причальные мачты для дирижаблей под Льежем позволили германскому командованию бросить на врага свой последний воздушный козырь: два огромных дирижабля с объёмом 190 кубометров газа. Эти последние творения доктора Тотенкопфа обладали грузоподъемностью в 50 тонн полезной нагрузки, исключая экипаж, запасы горючего и прочего оборудования и вооружения. Оба дирижабля носили имена «Вильгельм» и «Карл», в честь кайзера и основателя первого рейха Карла Великого, что с благосклонностью было принято главой государства. Командирами этих летающих левиафанов были назначены два молодых капитана фон Шрек и Кранц, лично выбранные Вильгельмом из общего числа кандидатур предложенных Бергом. Кайзер принял офицеров в своей ставке в Шарлотенбурге и, после короткой беседы, объявил им свой боевой приказ:стереть французскую столицу с лица земли. Для этой цели на борт каждого из дирижаблей было загружено по 46тонн зажигательных бомб, — это всё, что смогли наскрести для исполнения воли кайзера Людендорф и Берг в арсеналах рейхсвера.

Вместе с дирижаблями, в качестве боевого прикрытия, с фронтовых аэродромов должны были вылететь 30 истребителей. Командиром этого специально созданного соединения был назначен молодой капитан Герман Геринг, который, по мнению самих летчиков, был достойным наследником и продолжателем воинской славы погибшего в этом году барона Манфреда фон Рихтгофена. Геринг лично возглавил одну из трёх эскадрилий, назначив командирами других Вильгельма Райнхарда и Лотара фон Рихтгофена, брата погибшего барона. Все они должны были сопровождать вылет дирижаблей, поскольку их налет на фронтовой Париж должен был состояться днём. Данное обстоятельство, по замыслу Берга, должно было наглядно продемонстрировать силу и мощь рейха и основательно подорвать веру врага в свои силы.

Вторник 9 июля стал чёрным днем для французской столицы. Ровно в 11:30 два немецких дирижабля без особых трудностей пересекли линию фронта и устремились к Парижу, который открылся перед ними через 18 минут полётного времени. Похожие на огромные серо-зелёные кляксы «Вильгельм» и «Карл» величаво и, почти бесшумно, проплыли над головами изумленных солдат Антанты, впервые в жизни видевших столь ужасные творения.

Патрулирующие воздушное пространство аэропланы союзников были моментально сметены германскими эскадрильями, которые, как голодные волки, устремились на добычу. Итогом этого воздушного боя стало уничтожение четырех британских самолетов и повреждение шести, при потере с немецкой стороны всего одного аэроплана.

Когда союзники, наконец-то, подняли в воздух все свои силы на данном участке фронта, германские дирижабли и их прикрытие уже находились над Парижем. Стремясь создать ударной группе максимально комфортные условия, Людендорф стянул к Марне почти половину всех аэропланов Западного фронта, сознательно оголив его многие участки.

Этот второй эшелон германских воздушных сил, вступив в бой с взлетевшими самолетами союзников, полностью нейтрализовал их воздушным боем, не позволив организовать преследование прорвавшихся дирижаблей.

Первыми под германские зажигательные бомбы попали многочисленные строения Менильмонтана, самого восточного из парижских округов, в основном, заселённого простым людом, и примыкающего к Венсенскому лесу. Оказавшись над городом, бомбардиры дирижаблей быстро освобождали секции своих грузовых отсеков, не особо утруждая себя прицеливанием. Сегодня этого не требовалось, сегодня была только одна задача — напугать французов.

Также, как в Лондоне, маленькие зажигательные бомбы легко пробивали черепичные крыши домов и вызывали многочисленные пожары. Напрасно парижане надеялись, что маскировочные сети и фальшивые декорации, в большом объеме приготовленные ими за всё время войны, собьют с толку немецких пилотов. Они прошли специальный курс тренировок по бомбежке французской столицы и твёрдо держались своего самого главного ориентира, русла Сены. Прошло всего шесть минут налёта, а уже ярким огнем горели дома Пер-Лашеза и Сен-Фаржо, Шарона и Бельвиля, над крышами которых пролегал путь германских дирижаблей. Их жители, подобно лондонцам, с ужасом выбегали из охваченных огнем жилищ и с выпученными от страха глазами пронзительно кричали: «Монстры, монстры прилетели!!!»

Геринг и его лётчики делали всё возможное, чтобы не подпустить к цеппелинам ни один вражеский самолёт, вылетевший на защиту французской столицы. Демонстрируя ошеломляющие элементы воздушной акробатики, немецкие лётчики за первые семь минут боя сбили трёх пилотов противника и заставили остальных защитников Парижа прекратить попытки атаковать пару монстров.

Чёрный шлейф дыма оставался за кормой дирижаблей, неотвратимо приближавшихся к центру города. Привыкшие к налётам одиночных бомбардировщиков врага, парижане полностью полагались на силу своих истребителей и теперь платили жестокую цену за свою самонадеянность. Сен-Лоран, самый густонаселенный округ Парижа, с его буквальноприлепленными друг к другу домами, оказался на пути Кранца и фон Шрека, как нельзя, кстати, задуманная кайзером акция устрашения французского населения столицы вступала в свою завершающую фазу.

Возникнув в одном месте, огонь легко перебрасывался на соседние здания, охватывая всё новые площади. Команды дирижаблей с восторгом и упоением смотрели сквозь стекла иллюминаторов вниз, наблюдая, как горят жилые дома и лавки, склады и мастерские. Дым пожарищ неудержимо распространялся по кварталам Сент-Амбруаз, Сент-Маргорит, Маликур. Пылало буквально всё, включая парки и сады города. Творение доктора Тотенкопфа действовало безотказно. Выйдя к площади Бастилии, Кранц специально сделал над нею полукруг, тем самым, знаменуя своё приближение к центру города. С плывущего по небу дирижабля бортовые пулемёты дали щедрые очереди по мечущимся внизу горожанам, а штурман произвел одномоментный сброс почти двадцати тонн бомб на близлежащие строения. Фон Шрек не отстал от своего товарища, он методично забросал бомбами вокзал Бастилии и железнодорожные пакгаузы, которые моментально вспыхнули всепоглощающим рыжим пламенем.

Как и в Лондоне, действия пожарных частей города были полностью парализованы столь быстрыми и одномоментными множественными возгораниями, что сделало пожары полностью неуправляемыми. Все усилия огнеборцев сводились на нет новыми очагами огня, молниеносно возникающими за их спинами.

Главной целью германского налёта были кварталы вдоль правого берега Сены во главе со знаменитой парижской ратушей. Поэтому, облегчив свои арсеналы над Июльской колонной, дирижабли двинулись вдоль реки, методично забрасывая зажигалками проплывающую под ними территорию.

Причиной подобного коврового бомбометания немцев, был не только приказ Вильгельма устрашить парижан, но и та прекрасная маскировка, установленная вдоль берегов Сены за годы войны, которая не давала возможности проводить прицельное сбрасывание смертоносного груза на нужные цели. Поэтому немцы бомбили всё, до чего могли дотянуться в этот момент.

Первым загорелось здание парижской полиции, которое штурманы дирижаблей вычислили без особого труда. Затем бомбы обрушились на церковь Сен-Поля и прилегающие к нему угодья.

В этот момент на врага вновь обрушились французские пилоты, которые смогли подавить в себе панику первой схватки, и, вместе с прибывшим с ближайших аэродромов подкреплением, вновь пылали жаждой мести. Панорама пылающего Парижа заслонила все остальные желания и чувства в душе пилотов. Осталась только одна всепоглощающая ярость мести, и не было больше страха и инстинкта самосохранения. Пулемётные очереди, прорвавшихся сквозь заслон немецких истребителей французских пилотов, яростно застучали по обшивке гондол и стенам кабин, впрочем, не причиняя при этом особого вреда дирижаблям.

Умело, используя опыт первых вылетов, немцы бронировали наиболее важные участки кабин цеппелинов, а близкое расстояние до линии фронта, позволяло экипажам не беспокоиться за степень живучести своих воздушных кораблей.

Виртуозно маневрируя над Гревской площадью, немецкие пилоты смогли перегруппироваться и организованно атаковать самолеты противника. Геринг вновь проявил свои качества тактика и аса, сумев вовремя собрать своих пилотов в единый кулак, который рассеял новую волну французских истребителей. Ведущего французов ему удалось сбить в упорной лобовой атаке, едва не закончившейся столкновением. Немецкие пилоты снова показали, что в воздушном бою холодный расчет, мастерство и умелая организация сумеют подавить ярость, и даже бесстрашие, безрассудного противника.

Не отставали от них и воздушные стрелки огневых точек дирижаблей. Расчётливыми, прицельными очередями они встречали единичные вражеские аэропланы, прорвавшиеся сквозь строй асов Геринга. Сдвоенные турельные пулемётные установки стрелков успешно отражали яростные атаки прорвавшихся французов, не позволяя им вести эффективный огонь по дирижаблям.

Старинное здание парижской ратуши подверглось двойному массированному удару с воздуха, и всё её огромное здание запылало столь яростно, как не горело сорок с лишним лет назад прежнее здание, сильно пострадавшее во время боев парижских коммунаров с войсками версальцев.

Отель де Виль, как называли его парижане, был обречён, и установленные в нишах статуи великих французов с грохотом рушились вниз под воздействия мощного пламени пожара. Высокий шпиль здания пылал, подобно огромной свече, зажжённой в честь новой языческой Вальпургиевой ночи.

Горожане с ужасом в душе смотрели на то, как германские цеппелины приближались к Лувру. Многочисленные шедевры этого музея были давно вывезены из него в самом начале войны, но и само здание дворца представляло собой большую историческую ценность. Казалось, что жемчужина французских королей, должна была разделить ужасную участь ратуши и знаменитой тюрьмы Консьержки и превратиться в пылающую груду развалин, но судьба сулила ей иное.

Совершая поворот в сторону мостов через Сену, немецкие пилоты неправильный рассчитали траекторию, — и лишь ничтожно малая часть сброшенных зажигалок упала на крышу правого крыла дворцового комплекса, тогда, как основная часть их, обрушилась на лужайки парка Тюильри. Благодаря самоотверженности оказавшихся поблизости парижан, пожар во дворце был потушен в самом его зародыше, причинив Лувру минимальный ущерб. Это был прощальный подарок от дирижаблей кайзера, чей боезапас зажигательных зарядов полностью закончился, и боевые машины были вынуждены повернуть обратно.

Грозно и величаво удалялись восвояси эти ужасные монстры, хищно сверкая на солнце жирными чёрными тевтонским крестами, украшавшими их крепкие бока. С разорённой земли им вслед неслись горькие проклятья несчастных парижан, за один час налета понёсших ущерб в сотни раз больше, чем за все годы войны, вместе взятые.

Стремясь хоть как-то поквитаться с врагом, Фош приказал бросить вслед уходящей армаде все самолеты, имеющиеся в наличии у союзников на данный момент. Однако, словно услышав гневные слова французского маршала, оба дирижабля быстро набрали высоту, недосягаемую для истребителей союзников, и поэтому вся тяжесть союзнического удара досталась асам Геринга.

Их последняя схватка состоялась прямо над линией фронта, вблизи которой, бросившиеся в погоню французы настигли уходящего врага. Измотанные и уставшие от предыдущих схваток питомцы Геринга всё же приняли навязанный им бой, оказавшийся для них самым трудным из всех, что они провели этим днём.

В этой схватке немцы потеряли своего самого прославленного аса Вильгельма Райнхарда, по числу побед сравнявшегося с самим Рихтгофеном, и ещё двух пилотов. Возможно, потери соединения Геринга были бы больше, но их вновь поддержали другие лётные звенья, обеспечивавшие ранее безопасный проход дирижаблей.

Вовремя поднятые по сигналам наблюдателей, они быстро охладили воинственный пыл союзников, не позволив им испортить триумфальное возвращение героев рейха домой. Общие потери германской авиации в этот день составили 16 самолетов, из которых восемь были из соединения Геринга.

И вновь шквал наград обрушился на новоявленных героев Второго рейха. Все газеты пестрели их фотографиями и взахлеб расписывали деяния новых нибелунгов. Измученные военными тяготами жители империи страстно читали газетные передовицы и обретали надежду на появление долгожданного “света в конце тоннеля”.

Каждый новый успех чудо-оружия доктора Тотенкопфа вливал в сердца подданных Вильгельма огромный заряд оптимизма и уверенности, что дела в рейхе, наконец-то, пошли на лад и победа над супостатами уже не за горами. Нужно только ещё немного терпения.

В рядах союзников, и в первую очередь французов, царила напряжённость и неуверенность.

Их страна, больше всех из европейцев, (Россия не в счёт, там азиаты) несёт огромные потери в людях и деньгах, а исход этой ужасной войны до сих пор неясен. Фронт только и делает, что приближается к стенам Парижа, в то время, как другие столицы союзников надёжно укрыты от немецких бомб и снарядов огромным расстоянием.

Появление совершенно нового типа вражеских дирижаблей, обладающих огромной грузоподъемностью и развивающих скорость до 150 километров в час, малоуязвимых обычнымвооружением самолетов, могло внести в ход войны совершенно новый стратегический перелом. При этом, все жертвы принесенные французами ради своей победы, сильно обесценивались, если не становились напрасными.

Конечно, тигр Клемансо в своем выступлении от 10 июля твёрдо обещал французам возместить сторицей все их потери после скорой победы, однако дымящиеся руины четырёхокругов столицы были плохими свидетельствами для убеждения. Немедленно используя уже имеющийся опыт англичан, президент приказал стянуть для защиты столицы все аэропланы и зенитные средства, расположенные вблизи Парижа.

Черчилль немедленно выразил соболезнование своим боевым союзникам и призвал продолжить схватку с германским хищником, полностью потерявшим человеческий облик. Диктуя секретарю слова поддержки Клемансо, британский премьер в глубине душе был рад, что парижане разделили участь несчастных лондонцев. Известие о разрушение Парижа, было для него самым лучшим лекарством за последнее время, и он цинично подумал, что совместное горе ещё больше сплотит вечно соперничающие нации.

Не давая противнику время опомниться от психологического удара, 10 июля Людендорф отдал приказ о наступлении на американские части под Реймсом. Для усиления удара дивизий кронпринца фельдмаршал выделил в его распоряжение 45 танков отечественного производства. Этот ответ рейхсвера на вызов технической мысли англичан был вооружён 6-ю пулеметами и одной 57мм пушкой.

Танки двинулись в атаку на узком участке фронта после трёхчасовой артподготовки. Ещё германские канониры громили передние траншеи врага, а механические чудовища выползли на нейтральную полосу. В этом месте ранее были обширные поля, ныне из-за войны, заросшие густой сорной травой в рост человека. Выкрашенные в зеленый цвет германские танки прекрасно сливались с общим фоном, и это позволило им скрытно приблизиться к расположению американцев.

Когда они выползли из полосы бурьяна, до окопов противника оставалось чуть более двадцати метров. Преодолев с ходу проволочные заграждения, танкисты принялись лихо расстреливать из пулеметов американцев, которые, пересидев огневой налёт во второй линии траншей, спешили занять свои передовые позиции. Одновременно, носовые орудия танков уничтожали уцелевшие после артобстрела долговременные огневые точки, покончив с которыми,

броневой кулак прошёлся по позициям полевой артиллерии янки, полностью расчищая дорогу солдатам кронпринца, следующими за ними широкими цепями.

Храбрые, но совершенно не имевшие боевого опыта янки, не смогли грамотно отразить атаки врага и вскоре были вынуждены оставить свои позиции. Развивая успех, немцы только за три часа утреннего наступления продвинулись на 10 километров вглубь обороны противника, создав серьезную угрозу для тылов обороны Реймса.

На следующий день кронпринц продолжил наступление, уже к вечеру 11 июля, подошёл к Шалону на Марне и сходу взял его, несмотря на отчаянное сопротивление американских частей. Першинг был в ярости, и сам прибыл на поле битвы, желая личным примером воодушевить своих потрёпанных солдат. Фош спешно перебрасывал к прорыву все имеющиеся в его распоряжении резервы, стремясь не допустить полного развала фронта.

В противовес германскому бронированному кулаку, маршал двинул свои танки, которые втайне собирал, для прорыва немецких позиций под Эперне. Семьдесят пять французских танков были брошены против немцев, переправившихся через Марну 13 июля. Едва успев оправиться после марш-броска, рано утром, без огневой подготовки, французскиеисполины устремились в расположение врага, стремясь прорвать линию обороны на узком участке фронта.

Фош очень надеялся на успех этого контрудара, но его ждало жестокое разочарование: танки наткнулись на хорошо замаскированные немецкие артиллерийские позиции, где орудия были установлены на линии танковой атаки прямой наводкой.

Германские артиллеристы легко поражали, как сами танки, так и пехоту, двигавшуюся вслед за ними густыми цепями, так как все сектора обстрела были давно пристреляныза время обороны. Вкупе с многочисленными пулемётами они свели, на нет, все усилия союзников продвинуться вперёд. Отдав врагу свои передовые траншеи, немцы полностью уничтожили 34 танка и еще 15 машин получили серьёзные повреждения. 850 человек было убито и свыше 1700 ранено.

После такого разгрома, Фош не рискнул повторить атаку на следующий день, решив подтянуть свежие силы, благо немцы, почему-то, не наступали. Такое странное благодушие стало понятным 16 июля, когда Людендорф начал свое последнее наступление на Париж.

И снова главным козырем фельдмаршала стали воздушные монстры. Рано утром они появились над вражескими позициями, которые не покорились рейхсверу в июне. Остановивший их тогда Русский легион из-за больших потерь был отведён в тыл на переформирование, и его место занимали английские части.

Убеждённые, что дирижабли снова летят бомбить Париж, британцы не приняли каких-либо мер предосторожности, ограничившись лишь звонками во французскую столицу о воздушной опасности. Каково же было ихудивление, когда оба дирижабля неожиданно застыли над их траншеями и на их головы начали опускаться облака ядовитого газа. То был почти весь запас новых отравляющих веществ, которые в бешеном темпе для нужд фронта изготовила немецкая химическая промышленность. Это был новый, модифицированный образец, раздражающий компоненткоторого хоть и не был столь токсичен, но зато проникал сквозь противогаз, вызывая сильное раздражение слизистых глаз и носоглотки.

Ветер вновь был на стороне Людендорфа. Он уверенно дул вглубь британских позиций неотвратимо наполняя их ядовитыми газами, выпущенными с зависших дирижаблей, и вскоре накрыл все линии обороны противника на данном участке.

Англичане, находившиеся в передовых траншеях, были опытными солдатами и по команде

«Газы!» дружно надели противогазы. Однако действие раздражающего компонента газа вынудило солдат срывать маски, ускоряя свою гибель. Вид огромных дирижаблей, выпускающих на землю густые волны ядовитого газа, кажущаяся неэффективность противогазов, вкупе со страшной картиной смерти солдат, срывающих маски, собранные воедино, породили тот безотчётный первобытный ужас, который в считанные секунды превращает разумных, дисциплинированных

людей в стадо обезумевших животных. Подобно ужасной разрушающей бацилле, паника молниеносно разливалась в глубь и ширь всей обороны, бросая оружие и оставляя позиции, толпа, ещё недавно бывшая солдатами и офицерами Его величества, пустились в бега, желая только одного, поскорее спасти свои жизни.

Никто уже не мог их остановить, поскольку своими криками и видом они сеяли панику и страх среди тех, кто попадался им на пути. И, действительно, это обезумевшее стадо наглядно свидетельствовало, что на позициях случилось нечто ужасное, и здоровые, сильные люди спешили присоединиться к бегущим, столь силен был их страх.

Развивая успех, Людендорф бросил в прорыв все свои резервы, специально переброшенные сюда за два дня, и уже к исходу 17 июля германские части вышли на линию старых фортов Парижа, с линии которых по городу был открыт огонь из всех имеющихся у немцев орудий.

Положение стало критическим. На вопрос Клемансо, сможет ли армия удержать столицу, Фош дал отрицательный ответ. Все резервы были брошены к Реймсу и, в лучшем случае, смогут только остановить врага за Парижем.

— Сейчас я могу бросить на спасение столицы только разрозненные части. Это отсрочит падение города на 24 часа, но полностью обескровит фронт и сделает его уязвимымдля новых ударов врага. Выбирайте господин президент.-

Услышав это, Клемансо яростно вскинул свои густые брови и гневно спросил:

— Я хочу знать, когда, наконец, Вы будете наступать, Фош! Мне стыдно, что наша армия постоянно пятится перед врагом, беспардонно показывая бошам свой зад. Когда Вы исполните свое обещание и очистите нашу страну от захватчиков!-

Фош стоически выслушал в свой адрес град упреков и, когда Клемансо выдохся, заговорил спокойным ровным голосом:

— Людендорф постоянно опережает нас своими ударами, заставляя тратить на их отражения все наши стратегические резервы. Он играет ва-банк и ему пока везет. Нам нужен всего месяц, или на худой конец, три недели спокойствия на фронте, чтобы собрать все свои силы в один кулак и ударить по противнику под Верденом. Я полностью ручаюсь за успех, но мне нужно время.-

— Падение Парижа может расколоть страну, и тогда Ваше наступление может не состояться, Фош, Вы это понимаете?-

— Заняв Париж, немцы не смогут продвинуться в глубь страны к Орлеану или Гавру. Я ручаюсь вам за это.-

— А если с помощью своих монстров они перебросят полк, или даже дивизию в Ваш тыл и снова вскроют Вашу оборону, что тогда? Именно этот вопрос, насколько я знаю, рассматривался Вами сегодня на заседании штаба.-

— Самый лучший выход — это новое русское наступление, пусть даже против австрияков. Сегодня сообщили, что умер император Франц-Иосиф, это очень благоприятный момент для наступления в Галиции. Немцы обязательно снимут свои войска с нашего фронта, и мы получим передышку.-

— Знали бы Вы, какую цену они за это просят! — взорвался Клемансо, сверля маршала злобным взглядом.

— Вам решать, господин президент. Хочу только сказать, что у Парижа осталось около 36 часов.-

В пылу военных страстей этих дней, мало кто обратил внимание на происшествие, случившееся в немецком Бреслау 5 июля. В этот славный солнечный денек в особняке польского адвоката Ковальского разыгралась страшная драма. Основной её фигурой был постоялец пана адвоката господин Пилсудский, находившийся там под домашним арестом германской полиции.

Его арест носил чисто условный характер, поскольку в особняке находилось всего два представителя власти в лице агентов сыскной полиции, фиксировавших все перемещения своего подопечного по городу и его встречи.

В тот злополучный день один из агентов, спускаясь с крутой лестницы, подвернул ногу, и его товарищ поспешил отвезти больного к врачу, проживающему в двух кварталах ниже по улице. Именно поэтому, ворота поместья незваному гостю открыла личная охрана пана Юзефа в лице трёх дюжих поляков.

Они исподлобья рассмотрели седовласого кавказца в поношенном костюме, державшего под левой рукой средних размеров коробку, тщательно завёрнутую в пергаментную бумагу.

— Что надо? — недружелюбно буркнул старший из охранников, однако, гостя подобный тон ничуть не смутил.

— Пан Юзеф дома? — произнёс он на хорошем немецком языке и, не дожидаясь ответа, повелительно произнес, — доложи, что Камо пришел.-

То, с какой лёгкостью и обыденностью прибывший назвал имя вождя польских боевиков,

а так же столь известное в их среде имя, заставили спросившего охранника немедленно повиноваться, оставив гостя под присмотром двух других стражей спокойствия Пилсудского.

Не прошло и пяти минут, как охранник торопливо вернулся и с почтением пригласил Камо следовать в дом. Оказавшись в прихожей, кавказец изящным жестом повесил свое соломенное канотье на вешалку для шляп и ловко пристроил свою коробку на тумбочке для перчаток.

Окинув себя в зеркале и поправив костюм, гость неторопливо, с достоинством, поднялся на второй этаж, где располагалась приёмная и личные апартаменты главы польского легиона.

Здесь его попросили распахнуть пиджак, на что Камо только презрительно фыркнул, но подчинился. Охранники с полным знанием своего дела осмотрели гостя пана Юзефа, но ничего стреляющего и режущего у него не обнаружили.

— Ну, довольно, не заставляйте моего дорогого гостя стоять в гостиной, — пророкотал Пилсудский, выходя из дверей роскошного кабинета, временно превращённого в приёмную для посетителей, — для него в этом доме найдутся более достойные апартаменты.

Он театрально повел кустистой бровью, и охрана сейчас же отскочила в сторону, хотя всего пять минут назад старый бомбист лично приказал им обязательно проверить внезапно появившегося гостя.

— Прошу, — Пилсудский дружественным жестом пригласил Камо, и вслед за гостем прошел в богато обставленную комнату. Она наглядно демонстрировала, что глава польских легионеров ничуть не бедствует, и дела его идут хорошо. Появление в особняке Пилсудского столь известного в среде революционных боевиков гостя, как Камо, сильнозаинтриговало хозяина.

Старый боевик прекрасно знал своего гостя по довоенному времени, когда он сам занимался экспроприацией царских банков в Польше. Громкие нападения Камо на банки Кавказа и его берлинская эпопея, по своей значимости ничуть не уступали славе самого пана Юзефа, если даже не превосходили её. Известие охраны о приходе Камо вызвали настороженность и ревность в душе командира легиона, но весь вид гостя наглядно показал, что тот переживает не лучшие свои времена, и поэтому Пилсудский моментально ощутил свое превосходство над своим собратом по бывшей профессии.

Соблюдая правила хорошего тона, хозяин дома вначале поинтересовался здоровьем Камо и его родных, затем стал говорить об общих знакомых и только после этого поинтересовался причиной приведшей к нему дорогого гостя.

Камо сначала сконфуженно помолчал, но вместе с тем, не утрачивая чувства собственного достоинства, сообщил, что бежал из России, и теперь вынужден искать для себя временное пристанище, чтобы переждать лихое военное время. Зная, что у пана Юзефа есть хорошие связи в Германии, он надеялся на его помощь в легализации. Сейчас так трудно получить хорошие документы.

Слушая слова просителя, Пилсудский внутренне ликовал. Помимо воли хозяина грудь выпятилась вперед, голова гордо приподнялась вверх, и польский вождь, принял позу патрона, который общается с человеком ниже его по положению. К Пилсудскому уже ранее являлись беглецы из России, для которых режим Корнилова был смертельной угрозой, поскольку все их прежние и нынешние деяния попадали под смертельную статью. Все они боялись напрямую связаться с германскими властями из-за опасения немедленного ареста и скорого суда военного времени. Поэтому пан Юзеф с его связями с германской полицией и разведкой, был очень и очень полезен этим русским неудачникам.

Наслаждаясь чувством хозяина положения, Пилсудский посетовал, что немцы стали очень привередливы и, помня прежние берлинские похождения Камо до войны, он ничего не может твёрдо гарантировать, но обязательно постарается помочь просителю. Пусть пан зайдет к нему через три дня, может быть, к этому сроку у Юзефа будут для него хорошие вести.

Собеседники поговорили ещё некоторое время, и гость решил откланяться. Находясь в прихожей, Камо взял ранее оставленную им коробку и, сняв обертку, извлек на свет конфетную коробку известной варшавской кондитерской фабрики, перевязанную цветной лентой.

— Прямо с Маршалковской! — с гордостью заявил Камо, торжественно протягивая свой подарок в руки Пилсудскому.

Что-то дрогнуло в лице старого боевика, и он с радостью принял из рук кавказца весточку из родной Варшавы. Охранники также с восторгом разглядывали столь необычныйподарок, с почтением толпясь за спиной своего вождя.

— Рад буду снова видеть Вас через три дня, пан Камо, — с теплотой в голосе произнёс Пилсудский, — возможно, я смогу убедить полицию в Вашей нейтральности.

Гость с радостью склонил свою седовласую голову в знак признательности хозяину за его скорые хлопоты и поспешил удалиться в сопровождении младшего охранника.

Камо успел пройти чуть больше квартала от ворот особняка Ковальского, когда громкий взрыв и звон битого стекла с шумом потряс воздух мирного Бреслау. Адская машина, умело заложенная Камо в конфетную коробку, была приведена в действие в тот момент, когда Пилсудский снял верхнюю крышку, желая попробовать «настоящих варшавских конфет».